Восемь минут тревоги (сборник)
Шрифт:
— Продолжайте, я слушаю…
А продолжать, собственно, было нечего. Ведь не скажешь Сурикову, что Завьялов нужен прежде всего ему, Лагунцову. Капитан боялся потерять в замполите свою будущую точку опоры, которая — Лагунцов это с горечью понимал и принимал — может ох как скоро ему потребоваться…
— Зацепиться тут ему сердцем надо, — повторил Лагунцов, с трудом отводя глаза от безликого плаката за спиной Сурикова. — Свое место обозначить… Люди-то у нас разные. Да и застава на горячем месте.
— Выходит, Завьялову еще рановато покидать заставу? — быстро и, как показалось Лагунцову, въедливо спросил начальник отряда.
Лагунцов вместо ответа утвердительно кивнул и теперь уже сам неотрывно, пристально вгляделся в темно-ореховые глаза старшего офицера, силясь найти в них то выражение сочувственной теплоты, которое означает если и не согласие, то хотя бы готовность помочь. Именно на такое понимание надеялся Лагунцов. Однако лицо Сурикова не изменилось ни в чем. С обычной деловитостью он уточнил:
— Так вы считаете, что место Завьялова — непременно на заставе? Вы это имели в виду?
— Конечно, товарищ полковник, — обрадовался Лагунцов: кажется, несмотря ни на что, начальник отряда понял его. — Год-два поживет тут, заставу выведем в отличные, а потом я сам отвезу его на учебу. И даже руку пожму.
Суриков усмехнулся «щедрости» капитана.
Лагунцов с жаром хотел еще что-то добавить, пояснить, но вовремя сдержался: разговор и без того затянулся, а Суриков не одобрял пустого многословия. Да и сам разговор, на который Лагунцов отчего-то надеялся, оборачивался невнятицей, потому что капитан, к своему стыду, завяз в собственных куцых доводах, как муха в меду. Да и как, скажите на милость, объяснить Сурикову, что лично он, Лагунцов, привык к своему замполиту? Что сам Лагунцов смотрел на с в о ю заставу, как на родной дом, и дальнейшая служба на ней представлялась ему дорогой, у которой есть начало, но нет конца. Только поэтому он заботился, чтобы спутник на этой дороге у него был надежный, обладающий всем тем, чего недоставало Лагунцову… Именно таким человеком, по мнению капитана, и был замполит. Если бы не этот рапорт об отъезде в академию!..
— Ладно, подумаю, — врастяжку, потирая переносицу, произнес Суриков, хотя Лагунцову показалось, будто начальник отряда уже принял решение.
Так оно, по сути, и вышло: Суриков разрешил Завьялову отъезд на учебу. И хотя разговор закончился не в пользу начальника заставы, Лагунцов с удивлением вдруг обнаружил, что испытывает не столько досаду, сколько неподдельное уважение к начальнику отряда. Что ни говори, а Суриков оставался самим собой даже в вопросах, которые не касались службы, не соотносились впрямую с самым святым, главным для него делом — охраной границы.
НА ЗАСТАВЕ
Часовой, молоденький парнишка, развел створки ворот, громко отдал начальнику заставы рапорт. Видно было, что ему нравилось рапортовать за всю заставу, и потому слова у него лились, словно вода через узкое горлышко сосуда, чуточку взахлеб.
Выйдя из машины, Лагунцов направился к казарме. У входа, освещенного лампой в матовом круглом плафоне, блестела решетка для ног, с шестигранными, как соты, ячейками. Капитан тщательно вытер и без того сухие сапоги, потянул на себя дверь. Сержант Дремов шагнул ему навстречу:
— Товарищ капитан, на участке заставы признаков нарушения государственной границы не обнаружено…
— Все нормально? — Капитан пожал ему руку. — Сработки были? Покажите журнал учета.
Дремов подал капитану пухлую общую тетрадь в коленкоре, не заглядывая в нее, по памяти доложил, что на правом фланге в районе четвертой розетки в 23.45 сработала сигнализационная система. Выезжала тревожная группа, недавно вернулась.
— Что там?
— Кабаны, товарищ капитал, — улыбнулся Дремов.
Что ж, ему можно и улыбаться — последнюю неделю сержант на границе, скоро домой. Должно быть, и «дембельский» чемодан успел уложить.
— Как у вас Кислов осваивается? — спросил капитан, не умея скрыть своего дружеского расположения к сержанту. — А то не отпущу, если что…
— Осваивается… Готов хоть сейчас меня заменить.
— Так уж и заменить?
Кислов был на удивление несобранным и неловким парнем. При ходьбе шаркал сапогами, переваливаясь по-утиному, из строя поначалу вываливался, будто его выталкивали оттуда нарочно. Как-то после марш-броска, во время перекура, Кислов повесил скатку на первый попавшийся сучок, а место, где оставил, не запомнил. Очень удручен был Кислов, все вздыхал о потере.
— Да брось ты переживать! Иди к старшине, — на полном серьезе подсказали ребята, — он выдаст новую. У него этого добра воз и маленькая тележка.
И Кислов поверил, пошел к Пулатову… Накочегаренный старшиной, потом чуть ли нe сутки бродил между деревьев, пока нашел злополучную скатку.
Впрочем, в неуклюжести Кислова, его неторопливости была какая-то уютная обстоятельность, крестьянская раздумчивость. Росточка он был невеликого — голова его приходилась Дремову, его другу, едва не по плечо. Познакомились они с Дремовым так: Кислову поручили поставить новый динамик вместо старого, стянутого медной проволокой калеки, косо висевшего на стене и едва слышимого. Пока солдаты спали, Кислов снял его со стены и повесил новый, долго любовался им со стороны, поглаживал глянцевые стенки, словно сотворил это чудо собственными руками. Включил, предвкушая радость, но динамик молчал. Солдат покрутил рукоятку громкости, зачем-то поскреб ногтем по шероховатой пластмассе, даже потряс его. Динамик по-прежнему молчал.
«Неисправна розетка, — решил Кислов. — Включу-ка в другую».
Понес его, как клетку с канарейкой, на вытянутых руках, в бытовку. Сунул вилку в сеть — в динамике что-то хрюкнуло, потом коротко пробасило, и Кислов, еще долго стоя перед зеркалом у столика для бритья, с недоумением вертел бесполезный теперь короб, с видом знатока вдыхал запах сгоревших проводов, от которых тонко вился голубой дымок.
Эту картину и заметил Дремов.
— Да у тебя, видно, природная тяга к связи. — Сержант с улыбкой глядел на отражение лица Кислова в зеркале. — Хочешь ко мне в отделение? Только без размышлений: да или нет?
— Не положено, — все еще сокрушаясь, пробурчал Кислов. — Радисты школу кончают, а я?
— Положенных бьют, понял? Попроси хорошенько, скажи, что жить без связи не можешь, — капитан разрешит. А такого добра, — присвистнул он, указывая глазами на короб громкоговорителя, — мы с тобой как блинов напечем. Ты у кого хочешь спроси, и любой тебе скажет: у связистов не служба, а рай. У тебя девчонка-то есть? Нет? Чего же теряешься? А то бы захотел — мог с ней когда хочешь поговорить. Или с самой Москвой.