Восемь пуль людоеду
Шрифт:
Голос Плохиша пошел на затухание.
За воротами сарая послышался топот многочисленных ног. Ирина спрятала косячок в кулак, но в эту секунду калитка распахнулась, и в сарай вошло человек восемь из банды Плохиша. Со многими из них Ирина уже была знакома, но некоторых видела впервые. Войдя в сарай, они тут же разбрелись по нему, как тараканы, – кто принялся ковыряться со стоящим в закутке мотоциклом, кто уселся за стол, а к Ирине подошел Клоп (живой и здоровый, только нос опух и сильно скривился вправо) и попросил затянуться. Ирина отдала ему косячок. Клоп немедленно завалился на диван и принял кайфующий вид.
Несколько минут в сарае невозможно было различить отдельных слов и фраз – стоял мерный гул; потом Плохиш вышел на середину и поднял руку.
– Заткнитесь все! – сказал он. – Клоп, туши косяк и открывай глаза… Беря, оставь мотоцикл в покое, успеешь еще повозиться…
Плохиш обвел своих людей взглядом.
– Надеюсь, все приготовились топать в Овражий? Клоп, ты достал еще кастеты, как я просил?
– Пять штук, – Клоп достал из-за пазухи завернутые в тряпку кастеты и бросил их на стол.
Ирина мысленно кивнула. Сейчас Вадик скажет: «А теперь, Клоп, забери их и спрячь, потому что они нам не понадобятся. Война отменяется». И почему все считают Плохиша мерзавцем? Если бы только люди знали, какой он на самом деле хороший, у них бы язык не повернулся говорить такое. Если бы они знали, как он ее любит…
– Замечательно, – сказал Плохиш. – Парни, разбирайте, у кого нет. У меня еще есть три ножа. Нунчаки в подполе, целая связка. Беря, спустись, достань. Мы не будем ждать до вечера, к тому времени могут возникнуть осложнения.
– Какие осложнения? – тут же встрепенулся Клоп.
– Один из тех, кого мы поймали вчера в Овражьем, попал в больницу, к нему приходил следователь. Если этот сучонок раскололся, то вечером нас могут там поджидать менты. Поэтому мы начнем немедленно, сейчас нас никто не ждет.
Ирина не поверила своим ушам. Ей даже показалось сначала, что Плохиш шутит – сейчас он рассмеется и скажет, что просто проверял своих бойцов на преданность и что никакой войны с Овражьим не будет, во-первых, потому, что это глупо, а во-вторых, что его попросила об этом она, его крошка Ирина, которую он очень любит.
Она напряглась в ожидании этих слов, но они так и не прозвучали.
И тогда она все поняла.
Ирина медленно поднялась с дивана. К ней сразу же повернулись. Она была единственной девчонкой в этой банде и привыкла уже, что в ее адрес постоянно отпускались шуточки, разной степени солености, иногда ее шлепали по заду и щипали за грудь, но всегда это принимало форму шутки – грубой, неотесанной, но шутки – и еще никогда никто не осмеливался напрямую приставать к ней, ведь для всех она была девушкой главаря. И если поначалу она еще немного побаивалась этих парней и предпочитала отмалчиваться, то теперь решила говорить при них все, что считала нужным. И не собиралась молчать сейчас, когда ее предали…
– Вадик… – сказала она, не в силах найти нужных слов. – Вадик, ты что? Ты же мне обещал!
Плохиш повернулся к ней и сморщился.
– Что я тебе обещал?
– Вадик, там же мой брат. Ты же сказал… Это нечестно!
Нужные слова по-прежнему не шли на ум. Да и говорить она уже не могла, чувствовала: скажи она еще хоть слово – о честности, об обещаниях, о любви, – и ее прорвет, хлынут слезы, и это будет ее полным крахом. В этой компании слезы не в почете.
– Нечестно, – повторил Плохиш и рассмеялся.
Его поддержало дружное гоготанье из восьми глоток.
– Представляете, пацаны, только что я узнал любопытную вещь… – Плохиш с довольным видом оглядел своих слушателей. Ему внимали с великим интересом. – Сивуха, ты помнишь вчерашнего сопляка, который тебя с первого же удара вырубил?
– Ну уж не с первого… – начал Сивуха, но Плохиш его оборвал:
– С первого, с первого. И меня тоже с первого. И Клопа, говорят, гнал, как зайца, по виадуку. Так вот, братва, этот щенок, оказывается, родной братец нашей крали.
«Нашей крали»? Ирина не поверила, что он это сказал. Она никогда не была «нашей кралей», и никто ее так не называл – она всегда была только девушкой Вадика. Неужели ей это только казалось?
– Тошка Савченко? – удивленно спросил кто-то – сквозь застилающую глаза слезную пелену Ирина уже не видела ничего вокруг.
Кто-то присвистнул.
– Я слышал об этом типе, – голос Клопа. – Он недавно в люди выбился, но сразу же подчинил себе почти весь Овражий. Раньше там Хребет все в руках держал, но Савченко его быстро потеснил. И сильно. А впрочем, это нам даже на руку, теперь мы их по отдельности валить можем.
– Правильно, – сказал Плохиш. – Я тоже так подумал. Потому я и хочу как можно скорее приняться за этого сопляка.
– Вадик! – закричала Ирина, чувствуя, что слезы уже катятся по ее щекам и дальше сдерживать их она не в состоянии. – Ты же… Ты же обещал мне!
Плохиш расхохотался. Ему с удовольствием вторили.
– Обещал! – сказал Клоп с гоготом, оглядывая аудиторию и потрясая перед собой руками, словно был на сцене и призывал зрителей поддержать себя аплодисментами. – Ну и дура!
Плохиш разразился отвратительным уханьем, это даже не был смех – скорее просто издевательские мерзкие звуки.
Обида была настолько сильной, что Ирина не могла больше сдерживаться. С плачем она бросилась сначала на Клопа, наотмашь ударила его по лицу, без всякого результата, впрочем, потом накинулась на Плохиша. Продолжая смеяться, тот отмахнулся от ее рук, по инерции она сделала вперед еще два шага, наткнулась на стол и пронзительно закричала от душившей ее обиды. Хохот в сарае стал еще громче, и обида от этого еще только усилилась, хотя это и казалось невозможным. Ирина окончательно потеряла над собой контроль. Взгляд ее скользнул по столу и остановился на лежащем тут ноже Плохиша.