Восемь
Шрифт:
— Я знаю, — прошипела Мирей, отрывая от себя маленькие пальчики Шарло, который норовил дернуть ее за волосы.
Остальная аудитория не отводила глаз от доски в центре, где Филидор с завязанными глазами слушал каждый ход своего противника и выкрикивал ответ.
— Удалось ли сэру Исааку Ньютону разгадать головоломку? — нетерпеливо спросила Мирей.
Даже не оглядываясь на Шахина, она шестым чувством улавливала, как с каждой минутой растет его тревога. Шахин считал, что надо уходить.
— Разумеется, — ответил Блейк.—Именно об этом мы и хотим рассказать вам. Год спустя великий физик умер, и последнее, что он успел сделать перед смертью, — найти разгадку шахмат Монглана…
История двух поэтов
Вольтеру было слегка за тридцать, а Ньютону — восемьдесят три, когда они познакомились в Лондоне в мае 1726 года. В течение последних тридцати лет Ньютон страдал от творческого кризиса. Он лишь изредка публиковал научные статьи.
Когда они встретились, стройный, циничный, остроумный Вольтер сначала был разочарован, увидев Ньютона — толстого розового старика с гривой седых волос и вялыми, уступчивыми манерами. Хотя он заслужил славу и признание общества, Ньютон на самом деле был очень одиноким человеком, мало говорил и ревниво хранил свои мысли. В общем, он был полной противоположностью своему молодому французскому поклоннику, который уже дважды попадал в Бастилию за грубый и резкий нрав.
Однако Ньютона всегда занимали вопросы без ответов, будь то задачи математического или мистического свойства. Когда Вольтер привез ему таинственный манускрипт, сэр Исаак тотчас же забрал рукопись и исчез в своем кабинете, оставив поэта в недоумении. Не показывался он оттуда несколько дней. Наконец великий физик пригласил Вольтера в кабинет, который был заставлен оптическими приборами и заплесневелыми книгами.
— Я опубликовал только часть моей работы, — сказал ученый философу. — И то лишь по настоянию Королевского научного общества. Теперь я стар и богат и делаю что хочу, однако я до сих пор отказываюсь публиковать созданный мною труд. Ваш кардинал Ришелье понял бы меня, недаром он зашифровывал свои записи.
— Итак, вы расшифровали дневник? — спросил Вольтер.
— Да, и даже больше того, — сказал с улыбкой математик и повел Вольтера в угол кабинета.
Там стоял большой металлический ящик, запертый на замок. Ньютон извлек из кармана ключ и испытующе посмотрел на француза,
— Шкатулка Пандоры. Желаете открыть? — спросил он. Вольтер нетерпеливо кивнул, и они повернули ключ в ржавом замке.
Там лежали рукописи многовековой давности, некоторые из них едва не рассыпались в пыль, так небрежно с ними обращались предыдущие хозяева. Однако большинство были просто основательно зачитаны — должно быть, самим Ньютоном, как заподозрил Вольтер. Физик осторожно извлек манускрипты из ящика, и Вольтер с изумлением прочитал заглавия: «De Occulta Philosofia», «The Musaeum Hermeticum», «Transmutatione Metallorum»… То были еретические сочинения Аль-Джабира, Парацельса, Виллановы, Агриппы, Люлли. Трактаты по черной магии, запрещенные христианской церковью. Здесь же были и десятки алхимических трактатов, а под ними, бережно завернутые в бумагу, лежали тысячи страниц протоколов экспериментов и теоретических заметок, сделанных рукой самого Ньютона.
— Но ведь вы же величайший поборник разума и логики, какого только знает наша эпоха! — Вольтер уставился на названия книг, не веря своим глазам. — Как вы могли погрузиться в эту трясину мистицизма и магии?
— Не магии, — поправил его Ньютон, — но науки. Самой опасной из всех наук, чья задача — изменить направление развития природы. Человек изобрел логику только затем, чтобы расшифровать формулы, созданные Богом. Во всем сущем заключен свой шифр, а к каждому шифру можно найти ключ. Я повторил множество опытов древних алхимиков, но документ, который вы привезли мне, говорит, что последний ключ скрыт в шахматах Монглана. Если это правда, я бы отдал все свои открытия за один только час работы с этими фигурами.
— Что же такое скрывает этот «последний ключ», что все ваши исследования и эксперименты не смогли вам открыть? — спросил Вольтер.
— Камень, — ответил Ньютон. — Ключ ко всем тайнам.
Когда поэты остановились перевести дыхание, Мирей сразу же повернулась к Блейку. Игра вслепую была в разгаре, зрители увлеченно переговаривались вполголоса, и за этим ропотом никто не смог бы подслушать их беседу.
— Что за камень он имел в виду? — спросила Мирей, схватив поэта за руку.
— Ох, я забыл, — рассмеялся Блейк. — Я сам изучал алхимию, и мне стало казаться, что это все знают. Цель всех алхимических экспериментов — получить некий раствор, после выпаривания которого остается лепешка из красноватого порошка. По крайней мере, так пишут в трактатах. Я читал записи Ньютона. Поскольку никто не верил, что он занимался подобной чепухой, они не были опубликованы, но, к счастью, их не уничтожили.
— А при чем здесь лепешка из красноватого порошка? — продолжала допытываться Мирей.
От нетерпения она едва сдерживалась, чтобы не повысить голос. Шарло дергал ее за волосы и платье, но ей не нужно было пользоваться его пророческим даром, чтобы понять, что она и так уже слишком надолго тут задержалась.
— А вот при чем, — сказал Вордсворт, наклонившись вперед. Его глаза горели от возбуждения. — Лепешка и есть камень. Его кусочек может превращать обычные металлы в золото. А если растворить его и выпить этого раствора, считается, что он излечит все болезни. Он зовется философским камнем…
Мирей быстро суммировала все, что ей теперь было известно. Священные камни, которым поклонялись финикийцы. Белый камень из рассказа Руссо, вмурованный в стене в Венеции: «Если бы человек мог говорить и делать, что думает, — гласила надпись, — он бы увидел, как может измениться». Белая Королева, превращающая человека в Бога…
Мирей порывисто встала. Вордсворт и Блейк в изумлении вскочили на ноги.
— Что случилось? — быстро прошептал молодой Вордсворт.
Несколько человек раздраженно покосились на них.
— Я должна идти, — сказала Мирей и чмокнула его в щеку. Поэт покраснел как свекла. Она повернулась к Блейку и взяла его за руку.
— Я в опасности, мне нельзя здесь больше оставаться. Но я не забуду вас.
Она повернулась и торопливо вышла из комнаты. Шахин двинулся следом, словно тень.
— Возможно, нам следует пойти за ней,—пробормотал Блейк. — Однако мне почему-то кажется, что мы о ней еще услышим. Замечательная и запоминающаяся женщина, ты согласен?
— Да, — ответил Вордсворт. — Я уже представляю, как ее образ воплотится в поэме. — Он рассмеялся, заметив встревоженное выражение на лице Блейка. — Нет, не в моей! В твоей…