Восемьдесят восемь дорог
Шрифт:
— Бас! Дави!
Басмачи убивали женщин, за то что они сбросили с себя паранджу, вешали учителей, докторов, агрономов, сбрасывали в пропасти мальчишек и девчонок, за то что они повязали красные галстуки и огласили горный край грохотом пионерских барабанов.
— Бас! — кричали они, размахивая зеленым знаменем. — Дави!
Телеграфист передал в Душанбе тревожную весть: «На Гарм напали басмачи. Просим помощи. Просим помощи. Просим помощи». В Душанбе услышали призыв. В Гарм один за другим вылетели два самолета. Вскоре из-за каменистой сопки, за которой был небольшой аэродром, ударили пулеметы.
Наших
Был среди солдат и еще один — белокурый и вихрастый, как девчонка, командир взвода. Когда басмачей выбили из Гарма, комбриг Шапкин дал ему какое-то задание. Поэтому его не было в Гарме, когда всем кричали «ура» и дарили подарки.
В суматохе никто даже не узнал его имени. А когда спохватились, было уже поздно. Самолеты снова были в воздухе. Дехкане погоревали и решили послать в Душанбе специального гонца. Мужчины написали командиру взвода письмо, а женщины связали ему белый и легкий, как летнее облако, шарф.
— Ты его обязательно найди и сам надень на шею. Ты понял, джура?
В Душанбе гонец никого не нашел. Солдаты уже уехали. Такая у них служба. В какие края умчали солдат пыльные товарные поезда, гонцу не сказали. Это военная тайна, и знать ее посторонним не положено.
Гонец разыскал другую часть. Во дворе, где парни без рубах, в тяжелых сапогах прыгали через деревянного козла и крутились на турнике, он увидел молодого белокурого солдата. Гонец с шерстяным хурджином на плече подошел к солдату, приложил руку к сердцу и сказал:
— Салом алейкум, аскар! [9] Скажи мне, как зовут тебя?
Боец смутился.
— Иваном зовут. А что?
Гонец повязал на шею оторопевшего Ивана белый шарф, прижал его к груди, приподнял чуточку над землей и снова поставил на ноги.
9
Аскар — боец.
— Хайр, аскар. До свиданья! — сказал он. — Пускай будет у тебя в жизни много счастья. Столько, сколько речек на земле. Столько, сколько есть на земле гор. Хайр!
В Гарме гонец рассказал все, что было. Дехкане подумали и решили: все правильно. Шарф достался русскому солдату. Имя у него Иван. Возможно, такое имя было и у командира взвода. В этом нет ничего удивительного. Иванов у русских больше, чем у таджиков Хакимов или Раджабов.
…Вдалеке послышался звон медных колокольцев. Мы пригляделись и увидели караван верблюдов. Впереди бежал мелкой рысцой ишачок, а за ним, привязанные друг к другу, шагали верблюды. Караван вели два человека. Один сидел на ишачке, а другой на последнем верблюде, как проводник на тормозном вагоне.
Алибекниязходжа-заде вынул из футляра бинокль и стал вертеть колесико, которым наводят на фокус. У него ничего не получалось. Бинокль у Подсолнуха
Наконец бинокль взял среднюю точку. Алибекниязходжа-заде поднял плечи и, вытянув шею, как черепаха, прильнул к окулярам.
Он долго вглядывался в даль, а потом вдруг отвел бинокль от глаз, посмотрел на меня каким-то странным взглядом и тихо сказал:
— Александр Иванович! Это, кажется, Олим…
Я взял бинокль и, будто в кино, увидел в строгом черном кружочке бегущую навстречу мне дорогу, серого ишачка с белой волосатой мордой и на нем нашего Олима Турдывалиева. Олим размахивал стременами, смотрел издалека на меня и приятно улыбался.
Хашар
Караван торжественно подошел к тутовнику и остановился. Вблизи Олим выглядел иначе, чем в бинокль. Полные щеки, которые всегда сияли глянцем, потускнели, а короткий — лепешкой — нос, по-моему, даже чуточку подрос и принял вполне нормальный вид.
Олим сошел с деревянного седла, отвесил всем поклон и сказал:
— Салом алейкум, Александр Иванович. Машины, между прочим, не ждите. Там поломался мост.
— Это все?
— Все, Александр Иванович!
— Добавить нечего?
Олим смотрел на меня с грустью и тоской. Все было ясно. Оставались только подробности побега из дома. Но они на приговор повлиять не могли.
Подошел таджик, который сидел на последнем верблюде. Это был высокий худой старик в сером чапане и войлочной шляпе, похожей на гриб и отчасти на треуголку Наполеона.
— Ахволи шумо чи тавр аст? [10] — спросил он.
Я поклонился старику и с достоинством ответил:
— Ахволи ман хуб ост. [11]
А потом мы разговаривали так. Подняв руки кверху, как мулла во время намаза, старик в треуголке задавал вопросы и сам отвечал на них. Я стоял, как солдат перед строем, и хлопал глазами. Караванщик задавал вопросы одним голосом, а отвечал другим. Со стороны можно было подумать, что разговаривают два человека.
10
Как ваши дела? Как живете?
11
Дела наши идут хорошо.
— Скажи, Александр Иванович, разве человек, которого зовут Олим, хуже других?
— Нет, он не хуже других.
— Разве он плохой товарищ, разве он скорпион, разве душман? [12]
— Нет, нет, нет!
— Так почему же Олиму нельзя идти вместе со всеми искать русского друга? Отвечай мне, рафик Нечаев!
Караванщик разгладил горстью лицо, затем бороду, затем самый тонкий, невидимый кончик ее и сказал:
— Юноша по имени Олим пойдет вместе со всеми. Так решил я. Мне семьдесят пять лет. Слово мое закон. Все!
12
Душман — враг.