Восемнадцатый скорый
Шрифт:
Мы дошли до поворота. Старков сел на большой камень у километрового, столба. Я отошел чуть в сторону. Попутных не было. Да и вообще дорога будто вымерла.
Первая машина в нашу сторону появилась через час, не раньше, и все это время мы молчали. Старков сидел, прислонившись спиной к столбу, надвинув козырек кепки на глаза, в какую-то минуту мне даже показалось, что он, сморенный жарой, дремлет. Но, пройдя несколько шагов вперед по дороге и резко обернувшись, я заметил, что он, не сводит с меня глаз.
Я вернулся, решив, что он собирается мне что-то сказать.
— Жарко, —
— Жарко, — согласился я и почему-то в эту минуту представил себе тот незнакомый мне остров, его, Старкова, Найдич, Бородина…
Гремя бортами, к нам на всем ходу приближался грузовик. Я поднял руку, но шофер так разогнал свою машину, что проскочил далеко вперед. Я побежал договариваться. Шофер, парень с челкой, в клетчатой ковбойке, стал на подножку, лениво сплевывая, сощурив глаза. Шофер ехал в Подлипки, но я попросил его подбросить нас до Студеного, сказав, что в долгу не останусь.
— Ладно, валяйте, — сказал парень, вглядываясь в подбежавшего Старкова. Я предложил ему сесть в кабину, но он полез следам за мной в кузов.
Сесть в кузове было не на что. И мы стали у кабины, держась руками за борт.
Парень гнал свой старенький ГАЗ-51 так лихо, что борта его ходили ходуном. Как ни любил я быструю езду, но тут мне стало не по себе. Мне казалось, что молодой шофер, картинно выставивший в окно левую руку, держащийся ею за верх кабины, другою рукой небрежно колыхающий руль, совсем не следит за дорогой. То ли он действительно не замечал ухабы, то ли забывал притормаживать, но мы то и дело рисковали вылететь из кузова. Я что есть силы сжимал пальцами передний борт. Изредка взглядывал на Старкова. Он стоял сгорбившись, широко для прочности расставив ноги и крепко, так что даже вздулись жилы, держался за кабину, я же за правый угол расхристанного борта.
Впереди шли ремонтные работы, и мы пошли в объезд по грейдеру. Дорога здесь была совсем дрянь — но это, видимо, нисколько не смущало молодого аса, сидевшего за рулем нашего грузовика. Он все-так же лихо гнал машину.
Мы шли словно по велотреку под углом. Крен был в мою сторону, и Старков украдкой бросил взгляд на меня. Думает, боюсь, решил я, принимая более свободную позу, держась одной рукой за борт.
Грузовик вновь тряхнуло, и я, боясь вылететь за борт, рванулся к кабине, но Старков плечом отбросил меня назад к борту. Я выставил вперед руки, пытаясь поймать борт. И тут увидел в стороне от себя лицо Старкова. Оно было злым. «Ах ты, сволочь», — подумал я.
И тут же рывком успел бросить свое тело к противоположному борту. В ту же секунду машина выровнялась.
Я встал, потирая ушибленное колено, сплевывая солоноватую кровь с разбитой губы.
— Брось эти шутки, дядя, — крикнул я, становясь рядом со Старковым. — Знаешь, что за это бывает?!
— Да что вы, я нечаянно, — крикнул Старков, с готовностью уступая мне место возле кабины. — Я сам было следом не вылетел.
Я промолчал, стиснув зубы, представив, чем могла кончиться наша сегодняшняя поездка.
«Нечаянно», — подумал я, взглянув на крупные
Случись что, если бы кому-то и пришлось отвечать, так только шоферу — бесшабашному парню, любителю быстрой езды. И вряд ли бы могли в этом дорожном происшествии заподозрить другого виновника — нас было двое в кузове, двое… Шофер с челкой проходил бы на суде ответчиком, а он — свидетелем. Он был бы прекрасным свидетелем — Подробно, во всех деталях рассказал о том, как я летел за борт.
И вряд ли бы кто усомнился в достоверности его показаний.
Впереди показалось Студеное, и я застучал о крышу кабины.
Расплатившись с шофером, я ушел, ни разу не оглянувшись в сторону Старкова.
XX
— Знаешь, Бородин, — сказал я, когда мы, отужинав, вышли на улицу, — мы с тобой, кажется, найдем Найдич.
— Ты так думаешь? — опросил он.
— Уверен!
Я рассказал ему о том, как съездил в райцентр, о своем разговоре с начальником милиции, я рассказал ему, пожалуй, все, опустив лишь встречу со Старковым в чайной да обратную дорогу с ним вдвоем…
— Старков тоже в райцентр мотался — ты его случайно не видел?
— Видел мельком, — стараясь казаться равнодушным, отозвался я.
— Вот Наденька-то удивится.
— А ты уверен, что ей захочется встретиться с тобой?
Бородин пожал плечами.
— Как ей — не знаю. А мне бы хотелось увидеть ее. Очень бы хотелось встретиться, очень. Обо всем поговорить без утайки. Да и что таиться? Все позади, жизнь по сути прожита. На одну-другую затяжку осталось…
— Бородин, а может, ни к чему эта встреча? Ну что она даст? Что? Лишь душу растравишь. Ведь ничего уже не поправишь, не изменишь!
— Это точно, — согласился он. — Но мне-то нужно знать истину… Без нее я не смогу жить спокойно, да и умереть спокойно не смогу… Не смогу, понимаешь, как вспомню наших ребятишек, оставшихся там… Сам знаю, что нет в том моей вины. Но мне нужно услышать это от нее… Да и не только поэтому мне хочется увидеть Надежду, — признался Бородин. — Любил все же ее. И потом не было у меня таких чувств ни к кому… Да, видать не судьба, — он странно усмехнулся.
По деревне зажигались огни, наступал вечер. Я думал о том, что скоро придется уезжать из Студеного. И становилось грустно от этой мысли. Когда еще удастся приехать сюда? От ульев в саду пахло вощиной. За деревней в овсах слышался перепел. Булькал, словно свистел через воду.
Бородин тронул меня за плечо.
— Скажи мне, в чем смысл жизни?
Вопрос его был неожиданным.
— Так просто на него не ответишь, — сказал я, — вон сколько веков человечество над ним бьется. Философы всех времен и народов тысячи листов извели.
— Ну их, философов, — сказал Бородин. — Они все так умеют запутать. А тут вопрос очень простой, общий для всех. Он и генерала, и золотаря одинаково занимает…
— Ну, а как бы ты сам ответил на него?
Бородин помедлил, стараясь, видимо, найти более верные, убедительные слова.