Восход черного солнца
Шрифт:
— Ты там что-то загораживал, — тихо сказала Сиани, когда они вышли из общего зала. — Не собираешься объяснить, что там было?
Дэмьен оглянулся на оставшуюся позади пещеру, на ее разукрашенные стены и вздрогнул.
— Давай не будем сейчас об этом, — так же тихо ответил он. — Не спрашивай, пока мы здесь.
«И никогда на спрашивай», — мысленно взмолился он.
И вспомнил отполированные кости, укрепленные на стене, останки съеденной добычи, украшавшие жилье. Люди шьют себе одежду из шкур тех, кого убивают, думал он, и головы их вешают на стену. А там были сотни костей, гладкие, блестящие, некоторые изрезаны причудливыми
Он всей душой надеялся, что Хессет этого не видела. Он всей душой хотел бы сам никогда этого не видеть.
— Не думаю, что нам подошла бы их пища, — пробормотал он.
Темнота. Теснота. Ледяной камень со всех сторон. Утрамбованная земля под спинами. В расщелине, отведенной для сна, было так тесно, что им троим пришлось прижаться друг к другу, словно семье Потерянных. Принимая во внимание обстоятельства, это было не так уж плохо, только вот невозможно было бы отбиваться, если бы на них напали.
Дэмьен пристроил фиал с остатками Огня на своей груди, и свет его разогнал темное Фэа, что и сейчас пыталось добраться до них. Едва ушли пещерные ракхи, как щупальца подземной силы потянулись к ним, овеществляя их страхи, и какие-то неясные образы уже окружали лежащих. Но так продолжалось только до того, как Дэмьен достал Огонь. Золотистый свет не подпускал к ним темные призраки, и Дэмьен собирался держать его так, пока не вернутся Потерянные. После одного сна, сказали они. Черт его знает, что это значит.
Пристроив голову на его груди, Сиани постанывала во сне, во власти какого-то кошмара. Он тихонько потряс ее, рассчитывая прервать дурной сон, но не разбудить. За спиной беспокойно ворочалась Хессет, неразборчиво что-то ворчала, шипела, вперемешку с музыкальным посвистыванием. А сам Дэмьен… Он отчаянно хотел спать, но не мог позволить себе даже думать об этом. Слишком много неизвестного было вокруг — и слишком много опасного. Если Потерянные считают своих родичей подходящей едой, как отнесутся они к людям, которые даже не похожи на них? Со всей остротой он понимал, что каменный потолок слишком низок, что меч нельзя достать, не выкарабкавшись из расщелины. Но занять оборону снаружи означало оставить своих спутниц или остаться самому без поддержки Огня, а это было бы глупо — слишком чувствительно темное Фэа, слишком многочисленны их страхи. Их раздавит в одно мгновение. Так что лучшее, что он мог сделать, — остаться где был и дремать, как делал в Разделяющих горах, — на короткий миг провалиться в сон и тут же проснуться. Мгновения беспамятства, долгие часы дежурства.
Слишком долгие. Слишком долго он бодрствует. Но кто скажет, прошла ли ночь в мире, который никогда не видел света?
— Так вот он где.
Они стояли на голом гранитном гребне, с которого ветер начисто смел снег, силясь привыкнуть к резкому утреннему свету. В отдалении, и все же видимый невооруженным глазом, высился Дом Гроз, поднимаясь над землей подобно злокачественной опухоли. Земля вокруг была плоской, безжизненной пустыней, и тем явственней виден был замок врага. Какие бы средства он ни применял для своей защиты, невидимость его не устраивала.
— Не Твори, — предупредил священник
— Это помогло бы ему узнать, что мы пришли?
— Если только он до сих пор не знает, — хмыкнул Дэмьен.
— Какие шансы, что так оно и есть? — спросила Хессет.
— Трудно сказать. С нами ничего не произошло с тех пор, как умер Таррант. Наши ряды не поредели. Но, возможно, он просто считает, что мы и так достаточно ослаблены.
— Или его внимание отвлекла подделка.
Он колебался. Животный инстинкт протестовал против того, чтобы возлагать все надежды на успех обмана. «Никогда не полагайся на то, чего не можешь Увидеть», — предупреждал его учитель, но отбирать надежду у Сиани было бы слишком жестоко.
— Будем надеяться, — пробормотал он. И поднял к глазам маленькую подзорную трубу.
Крепость словно подскочила к нему; он терпеливо навел фокус. И когда наконец прояснились ее причудливые очертания, он судорожно вздохнул.
— Дэмьен?
— Нет окон. Вообще нет. — Но эти слова не могли выразить его ощущения. — Он ублюдочный псих, вот что.
То, что вырастало из земли в отдалении, больше всего походило на тщательно отполированный обелиск, высеченный из цельного камня; лоснящаяся поверхность не нарушалась ни дверьми, ни амбразурами, ни даже соединениями плит. Как будто его не строили, а просто вырубили из единой скалы. Монолитный, холодный, безжизненный камень, немыслимо гладкий. Он и не нуждался в дверях или окнах. Дэмьен разглядывал его поверхность и боролся с желанием задействовать свое Видение. Слишком опасно. Он искал соединительные швы, хоть какие-нибудь признаки структуры, хоть намек на то, что этот мрачный памятник воздвигли смертные, но ничего такого не было. Ни одной трещины на полированной поверхности, за которую могла бы уцепиться рука. Ни намека на вход, сквозь который могло бы проникнуть оружие или газ. «Или проворный чужак». Страх, страх подвергнуться нападению — вот что написано было на каждом дюйме причудливого строения.
— Хорошо спрятался, — проворчал Дэмьен. — Ничего не скажешь.
Он протянул трубу Сиани, услышал, как она ахнула, поймав в фокус жуткий обелиск. И быстро взглянул на нее, подумав, что здесь, так близко от замка ее мучителя, могут проснуться старые воспоминания. Рука, державшая трубу, слегка вздрогнула, прерывистый вздох вырвался из груди. Нет, не может быть. Она не потеряла память, ее начисто стерли. Отобрали. И если он повторит ошибку Сензи — примет отсутствующее за подавленное, — он может нарваться на смерть так же, как и тот.
— Си?
— Я в порядке. Только как-то… — Она неловко повертела в руках трубу, все еще вздрагивая. — Это и есть оно? Куда мы шли?
— Или это, или то, что под ним. — Дэмьен отобрал у нее трубу и передал Хессет. Та с кошачьим любопытством оглядела ее со всех сторон и только потом подняла к глазам.
Голый камень, отполированный до льдистого блеска. Шестигранная башня, что возвышалась над землей, как базальтовая колонна, как будто сама Эрна извергла ее из глубин своей мантии. Сооружение это еще и расширялось вверху, так что стены имели обратный наклон, вдвойне обескураживая тех, кто попытался бы одолеть его.