Восход Чёрной Звезды
Шрифт:
То есть наоборот! Новости превосходные, потрясающие! Плохо только, что в самую звездную минуту Юпитер в поисках приключений куролесил по ближним лесам, вместо того, чтобы помчаться в Космогород или, по крайней мере, вместе с сестрами приникнуть к индекс-просматривателям. Такой шанс жизнь дает человеку лишь раз! И он его прошляпил! И запуск президентской яхты с китайского космодрома, — изображение передавали зонды-лазутчики, запущенные на орбиту вокруг земного солнца, — и как яхта провалилась в переходное пространство, когда транспортировщик перебросил ее из одной вселенной в другую; и как яхта была поймана в манипуляторы челнока; и посадку, и первую встречу, и радость, от которой лопались сердца всех верных янки Мира.
Он все пропустил! Все случилось без него!
Сестры Юпа, разумеется, взволнованно щебетали, взахлеб пересказывая для Юпа новости, перебивая друг друга, так что он лишь постепенно составил из отдельных кусочков цельную картину. Президент прилетел один — то есть других мужчин на яхте не было. Само собой, при нем находились две сестры, но ты знаешь, Юп, они такие забавные, одна старая, с морщинками, желтоватая и злющая, а другая — тоже желтоватая и злющая, но молодая! Кто их встречал в Космогороде? Конечно же, губернаторша, Большая Полли! Да, она произнесла речь. Да, они речь записали, они вообще весь репортаж записали, до последней минутки; если Юп желает, они ему тут же прокрутят запись.
Нет, запись он смотреть не собирается! Его место — там, в Космогороде! И как можно скорее он отправляется в Космогород!
Дело было не только в том, что Юп — горячий патриот, патриотами были они все, и не в том, что он прошел военную подготовку. Все его сестры тоже были обученными солдатами: военная подготовка среди гражданских обязанностей занимала второе по важности место после деторождения. Юпитер, будучи по биологическим причинам к рождению детей неспособным, от первейшей обязанности освобождался. Но мужчины Мира, составлявшие малую долю его населения, не просто были в любой миг готовы ринуться в битву, они просто сгорали от неутолимого желания скрестить с врагом мечи. Они были подобны гранате, из которой выдернута чека, и если только освободить рукоятку… Все прочие жители Мира это хорошо понимали. Сестры были готовы сражаться, потому что они обязаны сражаться. Мужчины рвались в бой, потому что мужчины — это воины. У Юпитера накопилось много претензий к устройству вселенной, но главным образом миропорядок не устраивал его в том отношении, что в непосредственной близости не наблюдалось подходящего противника, которому можно было бы объявить войну. Не с кем было в Мире воевать. Урни, как глупики, так и умники, не годились в противники, хотя бы потому, что урней слишком много (к тому же, в определенном смысле, это была их планета). Можно, конечно, выследить и убить чернильника или дикую верховую птицу, и это хорошая забава, вот только беда — тупые создания не умели защищаться, никогда не отвечали ударом на удар. Юпитеру крайне был необходим враг. Вот чего жаждала его душа с младых ногтей, еще с того дня, когда ему, пятилетнему мальчугану, подарили его первый набор боевых посохов.
Любому янки гарантировался враг, разумеется, но до настоящей схватки было далеко. До сегодняшнего дня, когда свершилось великое событие.
— Накормите мою птицу! — отрывисто приказал Юпитер сестрам, которые ухаживали за верховыми летунами.
— Принесите мой мундир! — рявкнул он на двенадцатилеток, входивших в хозяйственный наряд, занимавшийся домашними делами.
— Состряпайте мне легкий завтрак! — велел он дежурившим на кухне.
Он бросал приказы направо и налево, и все гнездо всполошилось, засуетились, забегали сестры. Впрочем, так всегда случалось. Сестры всегда из кожи вон лезли, опекая своего единственного любимчика — мужчину их гнезда.
Быть эмигрантом — нелегко. Сознание того, что проведешь, быть может, всю жизнь вдали от Родины, у тебя украденной — это иногда пугает, а иногда наполняет гордостью. Потому что Родину предстоит вернуть, вновь завоевать. Освободительный дух стал топливом для всех янки Мира, наполняя живой энергией все их помыслы. Точно такое же пламя пылало в груди всякого кубинца, всякого поляка или еврея — они были свято и на всю жизнь преданы полумифической родной земле, которую даже никогда не видели. Чем невероятнее становилась идея отвоевать Родину, тем ярче и жарче разгоралось пламя.
Юпитер жаждал сражаться за Родину. Он очень, очень хотел воевать, и в том не было его вины. Он был типичным сыном своей эпохи и своего мира. И рабом, конечно же, своих мужских генов. Кто-то из древних, кажется, его звали Дэниел Патрик Мойнихан, заметил однажды, что любое общество подвержено нашествию варваров — однажды, в течение одного поколения, — и варваров этих создает само общество внутри себя. Варвары эти — молодые мужчины в возрасте от семнадцати до двадцати трех.
Юпитер был отличным образцом: здоровенный, первосортный варвар, продукт своего общества. Он грезил о городах, которые предстояло захватить и разграбить, о врагах, чьей кровью обагрит он землю; к этому его принуждали собственные железы внутренней секреции, непрерывно качавшие в кровь гормоны воинственности. Кроме того, он был эмигрантом в третьем поколении, судьба забросила его предков за сорок с чем-то световых лет от дома, поэтому боевой импульс и был надлежащим образом сфокусирован. Освободить! Отвоевать! Отомстить! Вот ключевые слова, повторяемые как молитва, которые Юпитер впитал с молоком матери.
Поскольку на каждые сто семьдесят женщин приходился только один мужчина, войска вторжения не могли состоять исключительно из представителей сильного пола. Слабый пол тоже примет участие в битве. Их к этому подготовили. И они не в меньшей степени, чем Юпитер, преданы идее Освобождения. Но железы не наводняют их кровь огненными гормонами. Поэтому восхищенные сестрицы, оживленно тараторя, суетились вокруг Юпитера, включая даже тех, что не меньше, чем он сам, ждали случая выпустить пар в хорошенькой потасовке. Глупые урни носились по всему гнезду: тащили Юпитеру мундир, смахивали пылинки и вытирали пятнышки, наглаживали складки до бритвенной остроты. Под восхищенными взглядами сестер, собравшихся со всего гнезда, Юпитер, приняв ванну и выбрившись, осматривал себя в зеркале, отрабатывая свирепую, воинственную мину. Даже старшая сестра Лойола покинула ясли с пятнадцатью самыми юными членами гнезда, еще не умевшими говорить; бригада глупиков под присмотром двенадцатилетней сестрицы позаботится о младенцах и накормит их.
— Как бы и мне хотелось полететь с тобой, Юпитер, — вздохнула старшая сестра. — Может, подождешь, пока я уложу птенчиков спать?
Юпитер не удостоил ее отрицательного ответа. Он лишь захохотал и состроил свирепую воинственную мину, одну из тех, что он только что отрабатывал перед зеркалом. Старшая сестра так же хорошо знала ответ, как и Юпитер. Ждать Юпитер не намеревался — никого и ничего — кроме разве что обязательной аудиенции у Мать-сестры, входившей в обязательный ритуал перед отлетом из гнезда.
Встречу с Мать-сестрой он оттягивал насколько возможно.
После того как Юпитер убедился, что все сестры гнезда организованно трудятся над заданием, каковым была подготовка его, Юпитера, к вылету в Космогород, он решил позавтракать и милостиво разрешил сестрицам-кухаркам накормить себя. Ему подали бифштекс из мяса чернильника, но не того, что он принес из лесу, а из морозильника. К бифштексу прилагались свежайшие овощи из гнездового огорода и бокал ледяного фруктового вина. Гнездо Юпитера было одним из старейших и, как считали все его птенцы, едва ли не самым лучшим — в особенности, если речь шла о питании. Члены гнезда питались превосходно.
Разумеется, любое гнездо в том или ином отношении считало себя чем-то исключительным, из ряда вон выходящим. И они не так уж не правы. Гнезд, в принципе, было совсем не много, и поэтому каждое вполне могло чем-то особенным отличаться от прочих. Даже после полувека интенсивного размножения людей в Мире все еще было маловато.
Янки, как правило, устраивали гнезда сразу за чертой одного из громадных древних городов урней. В самих городах люди поселялись крайне редко. Слишком в городах было душно и жарко, слишком много хлопот доставляли воздушные кондиционеры, без которых в парком воздухе Мира не обойтись. По правде говоря, воздух в гнезде был не прохладнее наружного. За три поколения американцы привыкли к постоянным восьмидесяти с хвостиком градусам, [14] а урни, разумеется, которых сама эволюция приспособила к влажной жаре, просто блаженствовали. Главное и решающее отличие заключалось в том, что внутри гнезда воздух был намного суше, чем снаружи. Мешочки с гигроскопической солью, подцепленные к вентиляторам, впитывали изрядное количество водяных паров. Когда мешочки насыщались до предела, глупики их снимали и просушивали в духовках — или собственным теплом, когда сбегались в кучу на ночлег, или просто пообщаться, или заняться любовью. Урни, будь то умники либо глупики, не возражали против того, чтобы промокнуть. Наоборот, им это нравилось.
14
80 градусов по шкале Фаренгейта соответствуют 27 градусам по Цельсию. (Прим. перев.)