Восход Чёрной Звезды
Шрифт:
— И сейчас, — закончил урень, взволнованно чирикая, — они почти вошли в сферу воздействия! Не будем терять времени! Наши флотилии готовы развернуться в боевой порядок и начать вторжение! Остается лишь обезвредить китайский корабль, а он уже приближается к переходнику!
— А что же нам делать? — ощетинилась Миранда. — Так и будем сидеть, сложа руки?
Эй-Белинка сказал смиренно:
— Нет, министр Миранда, мы кое-что предпримем. Здесь. Давайте сначала посмотрим, с чем предстоит иметь дело. — Он прочирикал быстрые команды своим урням-помощникам, потом показал вибриссами на индекс-экран.
На экране перед ними возник ханьский корабль, на полном ускорении покидавший низкую орбиту, направляясь к разведчику урней.
— Мы ввели в хранилища данных все, что известно о вашем корабле и его вооружении, — пояснил Эй-Белинка, — и, кроме того, все сведения, сообщенные вами или добытые шпионами.
— Понятно, понятно, — нетерпеливо пробормотала Миранда, изучая изображение на экране, и в полуха прислушивалась к занудному голосу урня, монотонно повествующему о целевой настройке машин, о скормленных этим машинам предположениях и догадках, включая опыт предыдущих войн — войн? Миранда навострила уши, но Эй-Белинка, тараторя, рассказывал дальше.
Машины, объяснил он, приняли информацию, оценили и обработали. Рассмотрели все факты, теории и догадки. Изучили оптическое изображение китайского корабля, и учли данные дистанционных датчиков об излучениях и физической структуре. А потом Миранда увидела на экране нечто, чего там раньше не было.
— Эй, посмотрите-ка вот на эти выступы вдоль корпуса, — перебила она урня. — Когда корабль устанавливали на стартовой вышке, их не было! И антенн, по-моему, стало больше, чем раньше…
— О, прекрасно, министр Миранда! — похвалил Эй-Белинка, что-то прочирикал в сторону своим ассистентам. Прямое оптическое изображение потеряло резкость, стало туманным, потом его сменила секция-разрез корпуса. Эй-Белинка всмотрелся в экран и воскликнул:
— Ага, ракетные снаряды! Ух, какие громадные!
— Как это у вас получилось? — изумилась Миранда, безотрывно глядя на индекс-экран. Под вздутиями обшивки притаились, оказывается, стройные цилиндры с блестящими остриями.
— Прогноз на основе наибольшей вероятности, — объяснил урень. — Машины, обработав все известные данные, выдали наиболее вероятную оценку. Как правило, на выводы машин имеет смысл полагаться. Так, а теперь антенны… — Помощники урня повозились с пультом управления, и округлые вздутия, вроде пузырей, портившие гладкость корпуса, словно испарились. Под ними оказались параболические чаши-отражатели, большие и маленькие.
— Ух ты! — радостно воскликнул урень. — Кажется, лучевое оружие! А вы нам не рассказывали, что у китайцев есть такое!
— Не понимаю, о чем речь, — огрызнулась Миранда.
— Ну, неважно, — рассеянно сказал урень. — Китайцы, судя по выводам машин, догадываются, что переходник представляет собой нечто нематериальное, что это скорее энергия, чем вещество, и потому попытаются его заблокировать, заклинить. Ничего у них не выйдет, но как интересно! Враг оказался умнее, чем мы надеялись!
Миранда с сомнением взглянула на Юпитера, и с тревогой — на урня.
— Надеялись? — повторила она. — Разве это хорошо?
Урень от радости запрыгал на месте, как мяч.
— Так играть намного интереснее! — объявил он. — Что за удовольствие подстрелить чернильника в гнезде? Вот когда противник сопротивляется… тогда и радость от победы сильнее! — Спрыгнув с насеста, он проворно устремился к двери. — Все за мной! — пропел он. — Захватим опасного противника в плен, пока он не натворил неприятностей. Игра начинается!
Миранда последовала за Юпитером, который тащил ее, словно на буксире, крепко ухватив за руку. Юпитер искрился весельем, но Миранда погрузилась в задумчивость. Мечтой всей ее жизни, безнадежной мечтой, было освобождение Америки… и лишь в последние несколько дней мечта ее начала, к восторгу Миранды, обретать реальные перспективы. Ради своей мечты она была готова на все: умереть и даже убить.
Ей и в голову не приходило, что это может быть всего лишь «игра».
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
1
Многолицый лежал в своем коконе и смотрел, как вырастает на экране чужой корабль, становится все больше и больше. Такой защитный кокон полагался каждому космическому путешественнику, оберегая от сотрясений и толчков, без которых не обходится полет, но для Многолицего кокон требовался побольше размерами и посложнее устройством, поскольку и сам Многолицый был устроен сложнее обычных людей. Часть кокона, внутри которого покоилась огромная голова Многолицего, защищавшая эту голову и шею, была заполнена амортизирующей массой, похожей на желе, и раза в два превосходила по размерам аналогичную часть других коконов. Это не препятствовало Многолицему видеть, что происходит, но и напоминало о том, насколько его жизнь хрупка, и что шансы пережить полет для него сомнительнее, чем для прочих членов экипажа.
Но такова была вся жизнь Многолицего, уже давно. Он возложил на себя бремя десяти дополнительных личностей, дополнительных сознаний. И чтобы он ни делал, приходилось помнить о десятке кусочков чужой мозговой ткани, внедренных в его собственную, и на все, что он делал, факт сей накладывал определенные ограничения. Сам Многолицый, высокопоставленный кадровый партиец, предпочел ограничения нарушить. И он имел на это право. Он так же по собственному выбору шел на риск — руководители космического центра предупредили, что полет может стоить ему жизни. Точнее, жизней. Некоторые из одиннадцати личностей, членов этого собрания по имени Многолицый, планов его не одобряли.
Многолицый слегка пошевелился внутри кокона. Голова раскалывалась от боли, и виной тому была не только перегрузка, которую пришлось выдержать. Любому человеку, чтобы отправится в космическое плавание, сначала предстояло пройти подготовку, облачиться в соответствующие доспехи, потому что космос — это океан, где водятся акулы. В волны этого океана лучше не соваться без ничего. Для личности же уникальной, такой, как он сам, подумал Многолицый (подумала одна его составляющая), а прочие члены собрания эту мысль одобрили, — броня необходима в два раза прочнее против обычного, и все предосторожности надлежит удвоить.
Лежа пластом внутри кокона, то и дело вздрагивая при каждом неприятном толчке ускорения, Многолицый пришел к выводу, что если уж речь зашла о космическом полете, следует отметить еще одну вещь: космический полет скучен. Его предостерегали от опасностей. Но никто не предупредил, что придется провести долгие часы, лежа в коконе, пока корабль, с трудом разрывая путы тяготения, удаляется от Земли. И никто не упомянул прочие малоприятные особенности космического путешествия, например, запахи. Приходилось обонять ароматы спутников во всей прелести их букета, достойного зверинца. Как все китайцы-хань, Многолицый не переносил запах человеческого тела. В кабине корабля запах этот неизбежно становился частью воздуха, которым они дышали.