Восходящее солнце
Шрифт:
"Я", ответил помощник.
«Он», кивнув, согласился сенатор Роу. «Джерри. Поведет машину.»
Я сказал помощнику: «Хорошо. Я хочу, чтобы вы прошли анализ дыхания…»
«Да, конечно…»
«И я хочу посмотреть на ваши водительские права.»
«Конечно.»
Помощник дунул в трубочку и вручил мне свою водительскую лицензию. Она была из Техаса. Герролд Д. Хардин, тридцать четыре года. Адрес в Остине, штат Техас. Я записал все подробности и вернул лицензию. «Все в порядке, мистер Хардин. Я хочу передать сенатора под
«Благодарю вас, лейтенант. Я это ценю.»
Человек в халате сказал: «Вы хотите позволить ему уйти?» «Минутку, сэр.» Я обратился к Хардину. «Я хочу, чтобы вы дали этому человеку свою визитную карточку и оставались с ним в контакте. Я ожидаю, что ущерб его собственности будет возмещен к его полному удовлетворению.» «Абсолютно. Конечно. Да.» Хардин полез в карман за визиткой. Он вытащил оттуда что-то белое, мелькнувшее в руке, словно платок. Он торопливо затолкал это обратно в карман, и обошел машину кругом, чтобы вручить карточку человеку в халате.
«Вы должны заменить все ее бегонии.»
«Прекрасно, сэр», сказал Хардин.
«Все абсолютно.»
«Да, конечно. Все прекрасно, сэр.»
Сенатор Роу откачнулся от переднего бампера, нетвердо стоя на ногах. «Трахнутые бегонии», сказал он. «Боже, что за поганая ночь. У вас есть жена?»
«Нет», ответил я.
«А у меня есть», сказал Роу. «Трахнутые бегонии. Твою мать.» «Сюда, сенатор», сказал Хардин. Он помог Роу забраться на пассажирское сидение. Девицы залезли назад по обе стороны от красивого типа с Уолл-Стрита. Хардин сел за руль и попросил у Роу ключи. Я оглянулся, посмотреть как черно-белые отваливают с обочины. Когда я повернулся обратно, Хардин опустил стекло и поднял на меня глаза. «Благодарю вас.» «Ведите осторожнее, мистер Хардин», ответил я.
Он съехал с лужайки, помяв еще одну клумбу.
«И ирисы», прокричал человек в халате, когда машина выезжала на дорогу.
Он взглянул на меня: «Говорю вам, вел-то другой и он был вдребезги пьян.» Я сказал: «Вот вам моя карточка. Если что-то пойдет не так, позвоните мне.»
Он взглянул на карточку, покачал головой и пошел в дом. Коннор и я вернулись в машину. Мы поехали вниз по склону холма. Коннор спросил: «Вы записали данные помощника?»
«Да», ответил я.
«Что было у него в кармане?»
«Я бы сказал, пара женских трусиков.»
«Я тоже», сказал Коннор.
Конечно, тут мы ничего не могли поделать. Лично я с удовольствием скрутил бы ублюдка, ткнул бы его мордой в машину и обыскал прямо здесь. Но мы оба понимали, что наши руки связаны: у нас не было легального повода обыскивать Хардина или задерживать его. Он был молодым человеком, ехавшим с двумя молодыми женщинами на заднем сидении, любая из которых могла быть без трусиков, и с пьяным сенатором Соединенных Штатов на переднем сидении. Единственное разумное – позволить им всем уйти.
Но оказалось, что весь вечер посвящен отпусканию людей на свободу.
Зазвонил
«Эй, приятель?» Это был Грэм. «Я здесь, в морге, и предположи, что? Какой-то японец жужжит, что должен принять участие во вскрытии. Хочет сидеть и наблюдать, если верить этому дерьму. Его всего перекосило, потому что мы уже начали вскрытие без него. И лабораторные анализы начали поступать. Выглядят неважно для Ниппон Сентрал. Можно утверждать, что наш хлыщ – японец. Ну, что, ты идешь сюда или как?»
Я взглянул на Коннора. Он кивнул.
«Мы едем немедленно», сказал я.
Самый быстрый путь в морг Центральной больницы округа лежал через приемный покой. Когда мы проходили его, на своей тележке весь в крови сидел какой-то черный, вопя в наркотической ярости: «Убить папу! Прикончить папу! Затрахать его!» Полдюжины санитаров пытались его уложить. У него были пулевые ранения в плечо и руку. Пол и стены приемного покоя были в пятнах крови. Пожилая уборщица ковыляла по холлу, вытирая его шваброй. В коридорах ждали черные и латинос. У некоторых на коленях сидели дети. Все отводили глаза от кровавой тряпки. Откуда-то дальше по коридору доносились еще крики. Мы вошли в лифт. Стало тихо.
Коннор сказал: «Каждые двадцать минут – убийство. Каждые семь минут – изнасилование. Каждые четыре часа – убийство ребенка. Никакая другая страна не мирится с подобным уровнем преступности.»
Двери открылись. По сравнению с приемным покоем подземные коридоры окружного морга были заметно спокойнее. Стоял сильный запах формальдегида. Мы подошли к столу, где тощий, угловатый служитель Харри Лондон склонился над какими-то бумагами, жуя сэндвич с ветчиной. Он не поднял взгляда. «Привет, парни.»
«Привет, Харри.»
«Зачем здесь? На вскрытие Остин?»
«Ага.»
«Начали примерно полчаса назад. Догадываюсь, что с ней большая спешка, а?»
«Как так?»
«Шеф вытащил из постели доктора Тима и приказал делать пронто. Давил на него чертовски сильно. Вы знаете, какой доктор Тим дотошный.» Служитель улыбнулся. «И вызвали также кучу людей из лаборатории. Кто когда слышал, чтобы среди ночи выпихнули целую смену? Я хочу сказать, во что им обойдутся сверхурочные?»
Я спросил: «А что насчет Грэма?»
«Он где-то здесь. Его преследует какой-то японский тип. Не отстает, как тень. И еще каждые полчаса этот японец, просит у меня разрешения воспользоваться телефоном и куда-то звонит. Говорит недолго по-японски. Потом возвращается раздражать Грэма. Говорит, что хочет видеть вскрытие и в это хочется верить. Давит и давит. Кстати, последний звонок японец сделал минут десять назад и вдруг в нем произошло большое изменение. Я был здесь за столом. И видел по его лицу. Он все повторял мойо мойо, словно не верил своим ушам. А потом умчался отсюда. Именно так: умчался.» «А где идет вскрытие?»