Восходящие потоки

Меретуков Вионор

"Как бы вы хотели умереть?" — безмятежно спросил он. Я вздрогнул и сглотнул слюну.

"Ну и вопросики у вас, однако".

Он пожал плечами.

"И все-таки, как?"

Я тоже пожал плечами: "Без страданий. Желательно во сне…"

Врач поморщился.

"Пошлая смерть. И покаяться не успеете… Во сне! Кхе-кхе… Это значит, умереть и не спросить напоследок, зачем жил?"

Он взял

мою книгу в руки. Взглянул на название. "Мадам Бовари". Врач покрутил головой.

"А вот этого не советовал бы. Вы бы еще "Смерть Ивана Ильича"…"

Я нашел в себе силы грубо возразить:

"Вы что, с ума сошли? Приходите к больному…"

Он мягко улыбнулся:

"Не просто к больному, а к смертельно больному…"

"Еще одно слово, и я… Сил у меня хватит…" — я приподнялся на кровати.

"Вот такой вы мне нравитесь! — он встал. — Мне почему-то кажется, что никакой операции вам не понадобится. По крайней мере, в ближайшие… — он на миг задумался и, прищурившись, посмотрел на меня, — в ближайшие лет пять, даже семь вы можете жить спокойно, а пять лет, уж не говоря о семи, это, батенька, целая жизнь. М-да, таким образом, повторяю, вы можете жить в свое удовольствие, то есть спокойно продолжать вести свой прежний предосудительный образ жизни…

Впрочем, на всякий случай, чтобы окончательно убедиться в том, что с вами все в порядке, завтра утром проведем обследование… мы проникнем в заповедные зоны вашего сердца, вашей души, так сказать, туда, где вы храните ваши постыдные тайны… — он захихикал. — Кстати, до утра ничего не ешьте".

И он степенно направился к двери.

В ночь перед операцией я не спал ни минуты. Несмотря на две таблетки снотворного и слова врача о предстоящих пяти или даже семи годах спокойной жизни. Я ему не верил. Мысль о том, что, возможно, уже недели через две мне будут вскрывать грудную клетку, вынимать сердце, была нестерпима. Стоило мне закрыть глаза, как перед моим взором представал хирург, который резиновыми лапами мял мое окровавленное сердце.

Я не верил, что выживу. Тем более что процент, и вправду, был невелик.

Той ночью я подумал, что если бы еще совсем недавно мне сказали, что мне остался год жизни, я бы сошел с ума от ужаса. А теперь я был бы рад этому году, как бесценному подарку. А уж если семь лет!.. Я молил Бога: Господи, только не сейчас, только не сейчас!

…Я посмотрел по сторонам. За соседним столиком пила кофе тучная женщина лет тридцати. Вид у нее был скучающий. Я мог поклясться, что она ждала любовника, с которым решила расстаться. И к которому она уже не испытывала ничего, кроме вялого интереса.

Женщина заказала кофе, и тут к ней подошел молодой мужчина. Он равнодушно поцеловал ее в голову и сел рядом.

Через короткое время к ним присоединилась еще одна женщина. Дамы защебетали.

Мужчина посмотрел на меня. Вернее, окинул взором меня и мой столик. Увидел бутылку виски в ведерке.

Тут он заметно оживился и даже потер руки. Подозвал официанта. Сказал ему что-то.

Официант уже ничему не удивлялся. Не прошло и минуты, как перед мужчиной выросло посеребренное ведерко с бутылкой граппы.

Граппа весьма серьезный напиток, он требует к себе уважительного отношения. На моих глазах мужчина выдул бутылку граппы менее чем за час, запивая ее минеральной водой.

В его поведении не произошло никаких изменений. Он редко вступал в разговор со своими дамами, полностью сосредоточившись на процессе питья. Я невольно им залюбовался. Обожаю профессионалов.

Я почувствовал, что пьянею. Опять внутри меня возник благотворный жар.

Я перестал отгонять мысли об отце.

…Все случилось ровно десять лет назад. Как-то под утро я вернулся домой с какой-то попойки и нашел квартиру пустой. Так бывало и прежде. Отец ненадолго исчезал. Потом возвращался. Лицо его после этих исчезновений бывало загадочным. Но на этот раз я сразу понял, что отец исчез окончательно.

Отец был замкнутым человеком.

В последнее время у отца появились деньги. Кто-то сказал мне, что отец играет. И играет удачно.

У нас были разные жизни. Мы редко беседовали откровенно. Были ли мы с отцом разными людьми? Не знаю… Но когда я читаю его записи, мне иногда кажется, что это написано мной и про меня.

Я протянул руку, извлек бутылку из ведерка, обтер ее салфеткой. Салфетка стала прохладной и слегка влажной. Открутил пробку, налил себе полстакана. Вернул бутылку на место. Положил в стакан четыре кубика льда. Подождал, с удовольствием наблюдая, как кубики оплывают и становятся гладкими.

Я поднес стакан к губам и стал медленно пить. И тут со мной произошло нечто невероятное. Хмель вдруг полностью вылетел у меня из головы. Будто я выпил не виски, а некое патентованное снадобье, вроде универсального "протрезвителя".

Все предметы, до этого слегка размытые, обрели четкие очертания. Это насторожило меня. Говорят, такое бывает с начинающими алкоголиками.

Я посмотрел по сторонам. Опять мне показалось, что я вижу острый отцовский профиль.

В бутылке еще оставалось виски. Я не стал его допивать. Я расплатился и вышел из ресторана.

Я поднялся к себе и лег спать. Несмотря на то, что с площади неслись шумы ночного города, песни, распевавшиеся истошными голосами, электронная музыка и гвалт подвыпивших гуляк, уснул я сразу.

Проснулся я посреди ночи. От рабского желания подчиняться чужой воле. Мне нужен был совет, от которого я не смог бы отвертеться. Даже если бы хотел. И я знал, где могу найти этот совет. В записной книжке отца. Среди словесного мусора, который отец выдавал за откровения.

Я возжег светильник — вернее ночник, похожий на лампаду в спальне деревенского священника — устроился на кровати поудобней, положил на колени тетрадь и приступил к чтению.

Я лежал на огромной двуспальной кровати, хранившей, наверняка, немало любовный тайн. Окно было распахнуто, и в комнату долетали звуки живой жизни: музыка, смех, голоса. За окном шумела и бурлила Европа, а я читал, читал, читал…