Восхождение, или Жизнь Шаляпина
Шрифт:
Так постепенно Шаляпин постигал красоту произведений Мусоргского…
Глава седьмая
Горькие дни
Савва Иванович переживал горькие дни. Солодовников построил новое здание театра и сдал его в аренду Мамонтову на несколько лет, но здание, готовое и отделанное, до сих пор не принимали городские власти. Думали начать строить оперный сезон в начале октября, а еще и в ноябре разрешение не поступило. Разве можно было так работать?..
Мамонтов имел поразительный талант и был человеком разносторонним, многогранным, увлекающимся, вспыльчивым и мудрым. Ничто человеческое не было ему чуждо, хотя ему и перевалило уже за пятьдесят. Он увлекался театром, живописью. Антокольский находил, что он мог быть талантливым скульптором, многие режиссеры признавали его своим учителем, он был прост, добр, очень любил музыку, неплохо пел, и голова его была по-прежнему светла. Ему бы заниматься искусством, а не строить железные дороги, но судьба распорядилась по-своему. Он не мог бросить дело, завещанное отцом. К тому же, чтобы заниматься искусством, нужны средства, а где их взять, если не строить
Но Частная опера — его любимое детище… Сколько уже создано за эти два года!.. Резко поднялся интерес к русской опере не только у нас, но и за границей. Но нет, время оваций еще не пришло, больше критикуют, чем радуются. Думают, что все так просто. Взять хотя бы последние гастроли в Петербурге. «Садко», «Псковитянка», «Снегурочка», «Майская ночь»… Только «Садко» за короткий срок — с 26 декабря 1897 года по 19 апреля 1898 года — был исполнен двадцать четыре раза. А «Псковитянка» с Шаляпиным в роли Ивана Грозного за эти два года составила целую эпоху в оперном искусстве. Но все недовольны, в том числе и Римский-Корсаков… Гневаться мы все умеем, а наладить дело не каждому удается. Вот взялся Римский-Корсаков дирижировать своими операми, а что получилось?.. Скандал! Ведь все только и говорили о том, что он на репетиции попробовал было напеть тему заключительного хора берендеев, но так плохо, что одна из хористок не выдержала и передразнила его писклявым голосом. Ясно, что этого делать было нельзя, просто некрасиво и бестактно с ее стороны. В интересах дела можно было бы и пропустить мимо ушей эту глупую шутку. А Римский-Корсаков вскипел: «Я не виноват, что у меня нет голоса… Я не виноват в этом, но зато во мне, быть может, есть кое-что другое, чего ни у одного из вас нет», — и так стукнул дирижерской палочкой по пюпитру, что едва не сломал ее. Заключительный хор берендеев был, конечно, исполнен второй раз хорошо, и можно было бы этим удовлетвориться. Ан нет, знаменитый композитор не сдержался и хлопнул дверью, не простившись ни с кем, лишь крикнув в сердцах: «До завтра… с Эспозито!» И надулся на него, на Мамонтова. А ведь он, Мамонтов, поставил несколько опер Римского-Корсакова, которые до него никто не торопился ставить. Так в чем же дело?.. А разразился он гневом потому, что роль Снегурочки исполняла Пасхалова, а не Забела-Врубель… Вот и раскис, не сдержался обычно корректный Николай Андреевич…
Сложные, противоречивые отношения складывались у Мамонтова с Римским-Корсаковым. Крепко выручил Савва Иванович петербургского композитора, поставив его оперы как раз тогда, когда императорские театры Петербурга и Москвы не очень-то жаловали его. Ведь кто не знал историю постановки в Мариинском театре оперы «Ночь перед Рождеством»! Сначала все складывалось благополучно, Иван Александрович Всеволожский самолично принимал участие в постановке оперы, узнав о высочайшем разрешении к представлению ее на императорской сцене «без изменений либретто». Царица была загримирована под Екатерину Вторую, отпущены были большие средства на постановку в надежде угодить императорскому двору, и все пошло прахом: великие князья, приехавшие на генеральную репетицию, возмутились тем, что Царица оказалась похожей на Екатерину Вторую. «Вы нынче моя прабабушка, как я посмотрю!» — грубо ткнул великий князь Владимир в сторону артистки, игравшей Царицу. «Всеволожский был смущен, и все не знали, что делать, ведь уже афиши были отпечатаны, билеты продавались, — рассказывал Римский-Корсаков. — Я считал свое дело пропащим, так как государь, но сведениям, вполне согласился с Владимиром и отменил собственное дозволение на постановку моей оперы. Всеволожский, желая спасти бенефис Палечека и свою постановку, предложил мне заменить Царицу (меццо-сопрано) — Светлейшим (баритоном). Замена эта в музыкальном отношении не представляла затруднений: баритон легко мог спеть партию меццо-сопрано октавой ниже, а партия состояла из речитатива и не заключала в себе ни одного ансамбля. Конечно, выходило не то, что я задумал, выходило глупо, но выставляло в дурацком свете самих же высочайших и низших цензоров, так как хозяином в гардеробе Царицы оказывался Светлейший. Хоть мне было жалко и смешно, но противу рожна переть все-таки нельзя, а потому я согласился. Всеволожский стал хлопотать — через кого, не знаю, — но добился разрешения дать «Ночь…» со Светлейшим вместо Царицы… Никто из царской фамилии, конечно, не приехал ни на одно представление, и Всеволожский с той поры значительно переменился ко мне и к моим сочинениям». Вот ведь как было дело-то… Если б не Мамонтов, то кто знает, были бы поставлены «Садко», «Псковитянка» и другие его оперы… Да, возможно, в постановке были и просчеты, фальшивые ноты, действительно не хватало некоторых инструментов, пусть в шестой картине хор не пел, играл один оркестр, но опера имела громадный успех у публики.
Можно, конечно, возмущаться этой постановкой, но ведь императорские-то театры не приняли оперу вообще. Еще год назад представил Римский-Корсаков в театральную дирекцию «Садко». В присутствии директора Всеволожского, Направника, Кондратьева, Палечека и других руководителей театра, артистов и артисток опера исполнялась под фортепиано. Опера не понравилась, ее просто не поняли, после чего Всеволожский уже стал по-другому разговаривать с Римским-Корсаковым: он говорил, что ничего не может сделать, репертуар утверждает государь, который лично просматривает все предложения дирекции, что постановка «Садко» дорога и затруднительна, что есть произведения, которые должны быть включены в репертуар по желанию царской фамилии. Вот тогда-то он, Мамонтов, и взялся поставить «Садко»… Конечно в спешном порядке… И вот разгневался… Ни одного упущения не прощает… А ведь он, Мамонтов, ни ему, ни делу никогда зла не желал.
В эти дни тяжких раздумий и недовольства положением своих дел в театре Мамонтов неожиданно получил письма от Римского-Корсакова, в которых Николай Андреевич высоко отзывался о роли Частной оперы в его судьбе оперного композитора и вообще в судьбе русского искусства.
Как хорошо, что гнев преломил на милость… У Частной оперы, по крайней мере, одной болячкой меньше. Она, сердешная, никому зла не делала, а ее то и дело прогоняют сквозь строй… Вот и сейчас сидят, совершенно готовые начинать, и ждут милости от начальства, которое усматривает какие-то мелочные неустройства в соседнем доме Солодовникова и затягивает разрешение открыть до мелочей законченный театр… Уж чего только и в голову не приходит! Кто знает, может быть, соседи ревниво действуют… Ведь у дирекции Большого театра влияние огромное… Ну что ж, наше дело покорствовать и беречь нервы. Зато срепетированы «Садко», «Юдифь», «Моцарт и Сальери», «Орфей», «Евгений Онегин», «Русалка»…
Римский-Корсаков приезжал в Москву дирижировать концертом, а заодно встречался и с Мамонтовым, с которым вел переговоры о постановке «Боярыни Веры Шелоги» и «Псковитянки». Ну уж тут Мамонтов блеснул московским гостеприимством: обеды, небольшие кутежи с тостами, пением, комплиментами по адресу выдающегося композитора современности так и сыпались в застольях… И был прощен… Приезд Римского-Корсакова был сплошным праздником для Частной оперы и лично для Мамонтова. Он выражал свою радость искренне, многое их сближало, и прежде всего взгляды на значение русской музыки в современной жизни, любовь к Глинке, Даргомыжскому, Мусоргскому, Бородину… Четче выявилась в эти дни симпатия Римского-Корсакова к Частной опере, что придало бодрости духа артистам и всем работникам вообще и силы продолжать начатое дело… А может быть, Частная опера в свою очередь повлияет на Римского-Корсакова?.. Как это было бы чудесно!.. Какой радостной страницей вошло бы это в историю русского искусства! А Мамонтову больше ничего не надо — все остальное мелочи… Во всяком случае, Николай Андреевич приехал в Москву утомленным, а уехал в хорошем настроении. И Мамонтов рад этому, пусть знает, что на Руси есть люди, которые ценят и горячо любят Николая Андреевича.
Римский-Корсаков пригласил Надежду Ивановну Забелу спеть в одном из Русских симфонических концертов, и вот в письме просит Мамонтова отпустить ее на несколько дней в Петербург в декабре… О Чем может быть разговор, конечно он отпустит ее. Пусть поет и Веру Шелогу, и Морскую царевну, и вообще ни малейшего затруднения не может быть по поводу ее поездки в Петербург, в интересах Частной оперы ее участие в Русских симфонических концертах.
Наконец-то Частная опера начала свой очередной сезон. 22 ноября 1898 года блестяще прошла опера «Садко», единственная по своему светлому, радостному настроению. После спектакля Савва Иванович дал банкет по случаю торжественного для всего театра события. Ведь так долго ждали, столько носилось слухов, и, слава Богу, все самое страшное позади…
…Надежда Ивановна Забела, возвращаясь с мужем домой, на новую квартиру, угол Пречистенки и Зубовского бульвара, дом Шакеразинова, все время думала о противоречивых отношениях, которые у нее сложились с Саввой Ивановичем. Ясно, что он боготворит талант Михаила Врубеля, способного написать оригинальнейшие декорации к полюбившемуся ему музыкальному произведению. А вместе с тем не дает ходу ей, певице лирического плана. Ведь во время петербургских гастролей девять раз ставили «Садко», а всего четыре раза она спела партию Морской царевны. Антонова же — пять. Ну можно ли сравнивать ее голос с этой хриплой Антоновой?.. Так почему же Савва ставит Антонову, а не ее?.. Как сложен и противоречив Савва Великолепный! То он восхищается Машей Черненко, то выдвигает на первые роли Пасхалову, то в слабеньком теноре Кольцове находит бездну певческих качеств… Савва все может.
Может и не отпустить на концерт в Петербург, куда пригласил ее Римский-Корсаков, который не раз восхищался ее голосом, ее Снегурочкой и Морской царевной… И вот прислал ей приглашение… Великая радость, но как отнесется к этому Савва Иванович? Театр, поврежденный пожаром, спешно отстраивался, Мамонтов торопил, труппа постоянно репетировала, но ее почему-то мало занимали работой. Почему? Михаил Александрович Врубель говорил ей, что ничего страшного, но все-таки почему все так переменилось? Несколько раз она собиралась написать Римскому-Корсакову, но робость одолевала ее, и она каждый раз откладывала… И в то же время он шлет ей такие ласковые письма… Почему бы и ей не признаться в своих сомнениях?.. Интриги, интриги и интриги… А ведь как все было хорошо в минувшее лето… И она вспомнила, как еще в мае занемогла, и надо было ехать в деревню, но лечиться легче в городе, чем в деревне. Но слава Богу, никакой серьезной болезни у нее не оказалось, приняла обычный курс лечения, чтобы укрепиться и храбро принимать удары, которые готовили, оказывается, ей судьба и Частная опера. Но вот уже в мае по театру разнесся слух, что Мамонтов занимается розысками старых итальянских опер, переводит их на русский и намеревается включить в репертуар. И уже тогда она предвидела для себя ряд испытаний: ясно, что она должна петь в этих операх, а значит, уже тогда он хотел отнять у нее русский репертуар. Уже тогда у нее закрались сомнения, но она под влиянием Михаила Александровича отогнала прочь эти мрачные предположения… Нет, нет, она будет петь и в «Садко», и в «Снегурочке», и в «Псковитянке»… Положение ее в театре казалось ей незыблемым. И вот пошатнулось… Не раз она пыталась поговорить по душам с Саввой Ивановичем, но все не удавалось. «Почему он упрямо твердил, что я интриговала против Пасхаловой, что я поссорила Римского-Корсакова с ним, делала все предумышленно и намеренно и, наконец, в «Снегурочке» я была плоха и даже фальшивила?! Вот уж зря!!! Это кого хочешь оскорбит… Пусть его… Не это меня огорчало, не все ли мне равно, какого он мнения обо мне, лишь бы петь то, что мне интересно… Но этот год так и прошел, можно сказать, безрезультатно… Ну, до 26 декабря осталось недолго, а там можно и не продлевать контракт с Мамонтовым».