Восхождение тени
Шрифт:
Лоскутная одежда парня успела изорваться и запачкаться разве что чуть меньше, чем у самого Баррика, который не снимал её вот уже несколько месяцев. И внезапно принцу стало любопытно, как же он выглядит со стороны, а пуще того – как пахнет.
«Принц Ничего», – подумал он опять и расхохотался. Его так разобрало, что он долго не мог остановиться – только сидел и хрюкал от смеха, согнувшись пополам.
– Ваше высочество, что с вами? – Бек потеребил его за рукав. – Вам плохо?
Баррик помотал головой.
– Помоги мне встать, – наконец сумел выдохнуть он, отсмеявшись. Но даже не понимал, что же его так развеселило. – Ты прав. Мы почти дошли до
Хотя смысл в эту фразу он вкладывал совершенно иной.
Оказавшись на ногах, принц не замешкался ни на мгновение – что толку ещё выжидать? – и, выйдя из-под арки, зашагал по растрескавшимся и крошащимся плитам пустого двора. Он изо всех сил старался держаться гордо и идти вперёд храбро, несмотря на понимание того, что в любой миг какая угодно тварь может броситься из-под земли или с неба. Он так устал, что, когда этого не случилось, лишь вяло подивился тому, что ничьи когти не сцапали его и ничто злобное не прыгнуло из теней. Медленно, но уверенно ступая, вместе с Беком прошагали они через каменный двор до самых ступеней, глядя снизу вверх на величественную серую дверь.
Скарн плюхнулся на плечо принца, нервно вонзив в него когти, так что юноша поморщился от боли.
Баррик потянулся к двери, каждый миг ожидая чего-нибудь, что воспрепятствует ему – звука, внезапного движения, жуткой боли – однако ничего такого не произошло. Его пальцы сомкнулись на ржавом железе дверной ручки, но когда он потянул, дверь не приоткрылась – даже не дрогнула. С тем же успехом принц мог попытаться открыть нарисованную.
Он взялся за неё обеими руками и потянул сильнее, не обращая внимания на боль в перевязанной ладони, и всё же дверь продолжала оставаться неподвижной, как гора. Юноша упёрся ногой в верхнюю ступеньку и, отклонившись назад, хорошенько поднапрягся – но всё равно что попытался взвалить на плечи землю целиком. Тогда Раймон Бек обхватил принца за пояс, добавив свои вес и силу, только и это ничего не дало.
– Не мыслил ты пихнуть сию большущую дверь зместо того, чтоб тягать? – предложил Скарн.
Баррик зло зыркнул на него, но затем наступил на порог и толкнул что было сил. Дверь не поддалась.
– Ну, счастлив? – мрачно спросил он птицу, опёрся спиной о дверь и сполз по ней, оставшись сидеть на пороге и обозревая залитый сумраком (поскольку ни единой мглампы здесь не разместили), унылый замкнутый дворик.
– Ты сильно пхал? – поинтересовался ворон.
Баррик сердито уставился на него.
– Не веришь – сам попробуй.
Скарн раздражённо каркнул.
– Рук у нас нету, что, неясно?
Слова ворона расшевелили что-то в его памяти. Нет рук. Баррик откинул голову, коснувшись затылком двери – на ощупь она была твёрдой, как стена гранитного утёса – и прикрыл глаза, но мысль никак не удавалось поймать. Принц так устал, что стоило сомкнуть веки – и ему начало казаться, будто земля под ним качается и прыгает, и он снова открыл глаза. Никогда в жизни он так не уставал, это уж точно…
– Руки, – произнёс он, ни к кому не обращаясь. – Там было что-то про руки.
– Что? – Раймон Бек повернулся к принцу, но во взгляде купца сквозили отупение и безнадёжность.
Баррик прямо видел мысли своего спутника: наверняка тот уже представляет себе армию крикс, летящих сперва через двор с травой, потом над бассейном…
– Послушай, – обратился он к парню, – Спящие рассказали мне кое-что об этом месте, Зале Горбуна – если это и впрямь он. Они говорили, что ни одна смертная рука не откроет дверь.
Бек, похоже, его и не услышал.
– Нам нужно что-нибудь предпринять, мой господин. Скоро сюда налетят Одинокие!
Баррик невесело, грубо рассмеялся. Что им пользы в том знании, даже если оно и верно? Они все здесь смертные, включая Скарна. Если б там говорилось «рука человека», ворон мог бы потянуть за ручку клювом. При мысли об этом принц фыркнул. Может, стоит попросить крикс пособить им?..
– Погодите-ка, «ни одна смертная рука», так они сказали!
Баррик полез под рубашку и вытащил зеркало Джаира, а потом снял с шеи верёвку, на которой оно болталось. На мгновение увесистая тяжесть зеркальца в руке создала у него ощущение, что он держит живое существо, но задумываться об этом было некогда – идея, пришедшая юноше в голову, мало касалась самой вещицы, но в полной мере – того куска тонкой якорной бечевы, на которой она висела.
Раймон Бек, сидевший, устало сгорбившись, на нижней ступени, поднял глаза на спутника.
– Что это..?
– Помолчи, – Баррик придвинулся ближе и набросил бечёвку на ручку двери, схватившись за неё по бокам от кошелька, в котором хранилось зеркало. И потянул.
Ничего не произошло.
Скарн поднялся на крыло и описал круг над головой Баррика.
– Те серые штуки! Я вижу много их у реки, ближутся они сюда, – прокаркал он. – И быстро, сказать…!
У Баррика начало покалывать в пальцах. Миг спустя искра света скользнула по бечеве, столь крохотная, что лишь глубокие тени у двери выдали её появление. Не раздумывая, он перекрестил руки, завернув верёвку петлёй, и дёрнул на себя. Дверь открылась наружу с утробным скрежетом и едва слышным скрипом, как будто петлям пришлось ломать столетний слой ржавчины. Юноша отступил, пропуская тяжёлую створу дальше, и Раймон Бек почти скатился со ступеней на мостовую двора, чтобы та его не ударила. Скарн, хлопая крыльями, завис перед входом, но затем вдруг крутанулся в воздухе и сгинул во тьме за дверным проёмом – будто его подхватил и унёс ураган.
– Эгей, птица! – Баррик выбросил руку в направлении тьмы за дверью, но тут же отдёрнул, чтобы не влезть в неё пальцами. Это была не просто тень – сама пустота, как в чёрной бездне, поглотившей капитана Вансена…
Он почувствовал, как ветер проносится мимо него, дёргает за одежду, за волосы… Раймон успел только начать: «Мой господин, я боюсь…», как мир встал на дыбы и стряхнул обоих парней.
Баррик не мог ни заорать, ни заплакать, не мог думать – лишь всё летел, кувыркаясь, сквозь черноту, сквозь холодное ну-абсолютно-ничего, и ему уже казалось, что так было всегда…
Там пребывала одна пустота, без звука и света, без направления и даже без смысла. Само время покинуло это пространство не-существования, а может, оно и не наступало тут никогда. Тысячи тысяч лет ждал он, чтобы сделать вдох, и ещё тысячу – пока стукнет сердце. Он был жив, но живым не был. Он застрял в нигде – навсегда.
Прошла вечность. Он позабыл всё. Его имя пропало множество лет назад – вместе с воспоминаниями – а всякая цель исчезла ещё и до них задолго. Он дрейфовал в межпространстве, как палый лист, влекомый течением реки, не имея ни воли, ни забот, ни устремлений – кроме того движения, что было придано ему извне. Пустота, насколько он знал это, сама неслась и бурлила, как горный поток, но как он был в ней и происходил из неё, то не ощущал ничего подобного. Он песчинкой лежал на пустынном берегу. Холодной мёртвой звездой поблёскивал в самом дальнем закоулке небес. Мысли едва теплились в нём. Он был… он был…