Восхождение тени
Шрифт:
Сам же Богомолец, Давос Элгийский, нашёл свою смерть в бухте Бренна, утыканный дюжиной стрел при попытке дойти вброд до замка.
Как видите, на территорию королевств Пределов вторгались и Сиан, и Иеросоль, и Красс, и все наёмники Серых союзов. И нашествию самих кваров мы подвергаемся уже в третий раз. Дважды мы изгнали их, нанеся им при том громадный урон, и сделаем это снова. И вы, Сулепис, несмотря на то, что вы могучий и серьёзный противник, станете скоро лишь ещё одним именем в истории моей страны – ещё одним неудачливым завоевателем, ещё одним человеком, чья гордыня возобладала над разумом.
Хотя только Вэш, сам автарк да Пангиссир владели языком Олина достаточно, чтобы понять всё, им сказанное, одной только интонации северного короля, когда он заканчивал своё повествование, оказалось довольно, чтобы большинство из тех, кто окружал балдахин автарка, разом обратили к своему повелителю взоры,
Сначала Сулепис молчал, но потом его скуластое лицо медленно прорезала улыбка.
– Отлично, – произнёс он. – В самом деле отлично, Олин. Поместили в конец мораль! Впрочем, я полагаю, вы могли бы позволить слушателям самим найти её, не добавляя последней части – слишком много медку на пироге, если вы понимаете, о чём я говорю. И всё же – отлично, – он покивал, будто захваченный новой идеей. – И ваш совет превосходен. Действительно, неудачной мыслью было бы загнать в гавань все мои корабли и всё войско сразу, оставив бок открытым для любой подлости, на которую сподобятся эти квары, – он подался вперёд, будто решил поделиться секретом. – И поэтому сию минуту мы высадим на берег большой гарнизон, с тем чтобы он атаковал Южный Предел с континента, тогда как флот подойдёт с моря. Что скажете вы на это, король Олин? Поскольку идея ваша, не составите ли вы мне компанию? Это может оказаться вашим единственным шансом ощутить под ногами землю родины – или, по крайней мере, постоять на ней, видя над головой открытое небо, – автарк разразился смехом. Потом приказал капитану флагмана:
– Приготовиться отдать якорь!
Он стремительно сошёл с баковой надстройки, и слуги суетливо разбегались перед ним как муравьи.
Пиннимон Вэш, конечно, должен был последовать за Сиятельнейшим – эта ранняя высадка стала для министра новостью и прибавила хлопот. Когда он оглянулся, Олин Эддон всё ещё стоял на том же месте, окружённый стражей, с нечитаемым для министра выражением на бледном усталом лице.
Если бы Пиниммон Вэш решился вдруг быть откровенным – хотя бы с самим собой – ему пришлось бы признать, что рядом с северянином он чувствует себя неуютно. Министр за свою жизнь встречал правителей только двух типов, к каким – одному или другому – принадлежали и все автарки, которым он когда-либо служил: те, которые пребывали в блаженном неведении насчёт своих недостатков, и те, которые блаженствовали, погружаясь в них с головой. Самые жестокие, как, например, дед нынешнего его повелителя, Парак, принадлежали обыкновенно ко второму типу. Парак Бишах ам-Ксис VI слышал заговоры в каждом шёпоте, видел их признаки в каждом опущенном долу взгляде. Вэшу самому едва удалось выжить в те годы при дворе Парака, и голову на шее он удержал единственно тем, что предлагал – разумеется, очень и очень аккуратно – высочайшему вниманию автарка другие цели для расправы. И всё же в те последние, похожие на бесконечный кошмар, годы его правления Пиниммон Вэш дважды был заключён под стражу, а один раз составил завещание (правда, если бы его казнили, Парак всё равно не стал бы принимать сей документ в расчёт: одной из соблазнительных причин объявить человека виновным в измене для правителей являлось то, что всё имущество предателя отходило казне).
Ныне правящий автарк, безусловно, относился к другому типу – к тем, кто мнили себя непогрешимыми. Но удача молодого повелителя и вправду была столь необычайной, что даже Вэш начал верить, что сами Небеса вели Сулеписа от успеха к успеху.
Но этот северянин, Олин Эддон, не походил ни на одного другого правителя, известного первому министру: на самом деле его манера говорить сдержанно и тихо и спокойно наблюдать, что происходит вокруг, напомнила Пиниммону его собственного отца. Тибунис Вэш был старшим распорядителем Садового дворца; должность, с которой он до сих пор единственный ушёл на заслуженный отдых – все его предшественники либо умерли, пребывая на ней, либо были казнены недовольными службой автарками. Даже после того, как Пиниммон достиг зрелости (а в действительности – даже после того, как он получил должность первого министра, самую высокую из тех, на какие может подняться человек не королевской крови), он всё ещё трепетал в присутствии отца, будто старик мог сквозь всё, впечатлявшее прочих людей, сквозь приличествующие сану одежды увидеть дрожащего мальчика.
«Он умер десять лет назад, – как-то признался Вэшу его младший брат, – но мы до сих пор оглядываемся через плечо: не наблюдает ли он».
Но Тибунис Вэш не был чёрств или жесток, или даже особенно холоден – просто сдержанный и внимательный человек, который всегда думал перед тем, как сказать, и говорил прежде чем действовать. В этом отношении Олин Эддон напоминал его очень сильно. Оба не были скоры на слова и, казалось, слышали и примечали многое, что другие упускали. Разница, если подумать, была в том впечатлении, которое каждый из них производил на окружающих: отец Пиниммона будто восседал на пьедестале, вознесясь над суматохой вечно бурлящего интригами ксисского двора, невозмутимый, как статуя бога в храмовом саду; король Олин же словно согнулся под грузом тяжкой, но неведомой прочим печали, из-за какой ничто другое на свете, неважно, прекрасное или кошмарное, не могло не видеться ему иначе как пустячным. И всё-таки, несмотря на витавший вокруг него дух поражения, было в северном монархе нечто такое, что заставляло Пиниммона Вэша чувствовать себя очень, очень неуютно. Именно поэтому сейчас, когда Олин стоял рядом с ним на каменистом пляже небольшой бухты, где их высадили из лодки на берег, Вэш готов был согласиться, что это он, а не пленник, несколько ошибался в своих предположениях.
– Это не займёт много времени, – прервал министр молчание. – Мы двинемся в путь ещё до того, как солнце дойдёт до зенита.
Олина, кажется, это вовсе никак не заинтересовало – он даже не взглянул на министра, продолжая наблюдать, как отряды готовятся к марш-броску: одни люди носили с корабля сундуки и кувшины, другие сколачивали повозки, хранившиеся разобранными в трюмах, либо запрягали в уже готовые лошадей и волов – тягловую силу.
– Теперь вам бы хотелось, чтобы тот разговор состоялся? – спросил монарх наконец, всё ещё глядя мимо Вэша.
– Какой разговор? – Этот человек настолько отчаянный или просто дурак? – Смотрите, вот идёт Сиятельнейший. Поговорите с ним, король Олин.
Сотней шагов ниже по берегу автарк ступил из позолоченной лодки на спины двенадцати пригнувшихся на четвереньках к самой земле рабов и, перейдя по ним, уселся на переносной трон под балдахином; рабы подняли паланкин и понесли по пляжу. Листовое золото, которым он был покрыт, сверкало так ярко в лучах весеннего солнца, что казалось, будто это действительно колесница самого божественного светила плывёт над песком.
Командиры отдали своим солдатам, ожидавшим на жаре, приказ «Смирно!». К тому времени, как они маршем выйдут из гавани, обозный поезд будет готов двигаться следом.
Вэш всё ещё стоял на коленях, когда паланкин остановился рядом с ним.
– А, вот ты где, – автарк с укоризной посмотрел вниз на своего министра. – Так зарылся в песок, что тебя не разглядишь. Встань.
Пиниммон быстро выполнил указание, хотя ему стоило немалых усилий сдержать стон, так болели его суставы. Просто безумие, что он вынужден находиться здесь, в самых диких местах этой варварской страны, рискуя заразиться боги знают какими лихорадками и отравиться вредными испарениями. Нет, он должен сейчас быть в Ксисе, присматривать за королевством в отсутствие автарка, мудрым судиёй вершить дела с Соколиного трона, как приличествует его возрасту и долгим годам верной службы…
– Я живу лишь для того, чтобы служить вам, Сиятельнейший, – пропыхтел он, наконец поднявшись.
– Само собой, – Сулепис, облачённый в полный боевой доспех, оглядел берег и построившиеся там отряды: несколько тысяч солдат и почти равное количество людей, обслуживающих нужды армии – и по меньшей мере ещё столько же оставались на кораблях, которые поплывут к самой крепости Олина.
Вэш знал, что северянам никогда не уразуметь даже всей мощи автарка, величины его царства, не то что смочь противостоять ему: Сиятельнейший легко мог призвать к себе при первой же надобности армию вдесятеро большую, при этом оставив Иеросоль осаждённым со всех сторон и свой дом, Ксис, неприступным для врагов. Его повелитель, конечно, и сам знал всё это: на лице Сулеписа играла широкая, не сдерживаемая улыбка человека, который видит как нечто, чего он страстно желал, начинает претворяться в жизнь.
– А где же Олин? – произнёс он. – Ах, вот же он, здесь. Мы уговорились, что вы отправитесь в путь со мной, поэтому подойдите, сядьте у моих ног. Это ведь ваша страна, и я уверен, здесь найдётся немало достопримечательностей и любопытных обычаев, которые вы сможете мне описать.
Олин хмуро поглядел на Сулеписа, восседающего в паланкине.
– Да, у нас много своеобразных обычаев. Кстати говоря, не могу ли я идти пешком? После долгих недель на корабле мне хочется размяться.
– Как вам угодно. Однако, вам придётся говорить погромче, чтобы я мог слышать вас отсюда, с высоты – хм, а вышло метафорично, правда? Предостережение против чрезмерного отдаления от своих подданных! – Сулепис издал высокий пронзительный смешок, от звука которого несколько носильщиков вздрогнули, да так сильно, что паланкин покачнулся. Сердце Вэша чуть не выпрыгнуло из груди: повелитель его, казалось, с каждым часом становился всё более диким и непредсказуемым.