Восхождение Запада. История человеческого сообщества
Шрифт:
Тем не менее, каким бы поверхностным не было обращение в христианство германских князей и королей [632] , принятие христианства принесло с собой не только церкви и монастыри, но и литературу и общее ознакомление с традициями римской и христианской цивилизации. Вместе с греческими и сирийскими торговцами христианские миссионеры стали пионерами цивилизации на всем протяжении римского мира [633] . Конечно, общий уровень культуры в Западной Европе усреднился, но само упрощение и варваризация римской цивилизации позволили ей переступить дунайско-рейнские границы, которые со времен Августа ограждали высококультурные центры Средиземноморья. Вместе с тем консолидация германских государств и социальная дифференциация внутри германского общества подготовили почву для принятия упрощенной формы латинской христианской цивилизации. Ко времени Хлодвига, следовательно, Рейн стал не пределом, а центром германско-римской культурной амальгамации, из которой позднее развилась западная цивилизация.
632
Варварские короли имели достаточно причин приглашать христианских миссионеров, поскольку те провозглашали среди племен божественность и прерогативы власти, намного превосходившие те, что допускались племенными обычаями. Принявшие христианство вожди племен могли рассчитывать на поддержку церкви в борьбе против консерваторов, которые в политике препятствовали преобразованию
633
Этот феномен не был ограничен Западной Европой. Во времена Юстиниана, например, Кавказский регион был включен в пределы христианского мира и на юге в IV в. была христианизирована Эфиопия.
ИЗМЕНЕНИЕ ВОЕННЫХ И ПОЛИТИЧЕСКИХ УЧРЕЖДЕНИЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ В ЗАПАДНОЙ ЕВРАЗИИ. Три столетия правления варваров в Северном Китае очень мало изменили политические и военные учреждения эпохи династии Хань. Когда завоеватели окитаились, они сами восстановили правительство и воинскую администрацию. Это произошло потому, что данные учреждения, развившиеся в эпохи династий Цинь и Хань, сами приобрели свои формы под давлением степи и поэтому отлично отвечали задачам охраны границ от кочевников. Далее на запад Персия и Византия были вынуждены приспосабливать унаследованные формы общества, государственного управления и приемов ведения войны к задаче защиты от атак варваров.
Иран намного раньше Рима начал изменения в своих вооруженных силах, поскольку парфянское вторжение (III в. до н. э.) привело к развитию нового рода войск — тяжеловооруженных кавалеристов, или катафрактов, которые решали задачу действенной защиты от легкой кавалерии кочевников. Организация и содержание таких войск поставили перед цивилизованными обществами серьезную проблему — сильные лошади и передовое вооружение были очень дорогими, а катафракты требовали долгих тренировок для эффективного владения своим сложным вооружением. Возможно, парфяне были первыми, кто решил эту проблему «феодальным» способом, который со временем стал обычным во всей Западной Евразии. Сущность системы заключалась в том, что отдельные сельские общины отдавали во владение воинам, которые таким образом получали достаточный доход и свободное время, чтобы экипировать и обучить как самих себя, так и, возможно, некоторое число слуг как тяжеловооруженных всадников, готовых к немедленной местной обороне и способных при наличии действенной центральной администрации собираться в большие отряды для крупных операций. Но воины в своих поместьях могли как не ответить на призыв их короля, так и отказаться подчиняться своим начальникам в поле. Поэтому разрушение действенной центральной администрации всегда было реальной опасностью для государства, которое избрало феодальное поддержание своего войска латной конницы.
В государстве с цветущей торговлей обложенные налогами города могли финансировать содержание царской наемной армии, что давало возможность уравновесить центробежные силы. Постоянная армия, оснащенная, как лучшие феодальные силы, обычно могла держать потенциальных мятежников в благоговейном страхе и принуждать наиболее честолюбивых местных аристократов покоряться царским повелениям. Такая двойственная система была характерна для военного режима империи Сасанидов. Эта организация общества, связывающая воедино царя, магнатов, низшую знать, горожан и даже крестьян, переходила от царствования к царствованию [634] .
634
Подробнее см. Arthur Christensen, L'Iran sous les Sassanides (2d ed.; Copenhagen: E.Munks-gaard, 1944).
Месопотамия была средоточием городской жизни в Парфии и империи Сасанидов. Последние исследования показывают, что оросительная система и инженерное искусство водных сооружений достигли там максимального развития при Сасанидах: разветвленная система каналов, сложные шлюзы и водоводы, главные магистральные каналы, пересекающие меньшие потоки. Орошение и организация хозяйства требовали создавать и поддерживать систему на уровне, ранее никогда не достигавшемся в Месопотамии, даже при Аббасидах. И пока китайцы в период правления династии Тан не открыли большой канал между реками Хуанхэ и Янцзы, подобных проявлений мастерства в водной инженерии не существовало нигде в мире. См. Thorkild Jacobsen and Robert M.Adams, «Salt and Silt in Ancient Mesopotamian Agriculture», Science, CXXVIII (1957), 1253-57.
В этом отношении режим Сасанидов мало отличался от Парфии. Но идентификация царского правительства с официальной религией — зороастризмом — и с духовенством, которое не только руководило религиозными делами, но и активно помогало в осуществлении судебных и других функций администрации, было новым и, возможно, способствовало стабилизации и усилению центральной власти. Первый сасанидский монарх Ардашир (226-241 гг.) происходил из рода жрецов. Он, может быть, даже был обязан быстротой и масштабом своих успехов активной поддержке, предоставленной ему жрецами древних иранских культов [635] , которые как никогда ранее чувствовали сильную угрозу со стороны буддизма и христианства, распространявшихся на их территории.
635
Религиозная ситуация в Месопотамии и Иране во времена Парфии очень темна. Известно только, что когда Ардашир начал свои завоевания, в иранских землях не было ни единообразного зороастрийского культа, ни религиозной доктрины. См. R. Ghirshman, L'Iran des origines a VIslam, pp.282-86; H.S. Nyberg, Die Religionen des alien Irans (Leipzig: J.C. Hinrichs, 1938), pp.404-10.
На серебряном кубке изображена сцена из жизни сасанидских монархов, занимающихся тем, что им более всего приличествует, — охотой и войной. Кубок сохранился достаточно хорошо для демонстрации того, что, подобно своим ассирийским предшественникам, сасанидские рыцари не пользовались стременами и, в отличие от своих двойников на Дальнем Западе, не считали ниже своего достоинства пользоваться луком и стрелой.
Преемники Ардашира на персидском троне были снисходительны к различным религиозным экспериментам, возможно, потому, что они испытывали трудности в контроле зороастрийского духовенства и аристократии, с которой те были тесно связаны. Однако в конечном счете Сасаниды всегда возвращались к вере своих предков. Они были не в состоянии отвернуть от себя иранскую знать, от чьей доблести изначально зависела военная безопасность государства и общества. Городское население империи — которому парфяне покровительствовали сильнее, чем знати страны, — могло находиться в состоянии брожения. Проникновение христианства, расцвет вавилонского иудаизма и больше всего религиозное движение, ассоциируемое с именем Мани и Маздака, свидетельствует о сильном неудовольствии горожан. Но только когда ссоры между царем и аристократией достигли необычайно высокой степени, сасанидский монарх мог оказать покровительство той или иной городской религии своего царства. Союз трона и алтаря был слишком драгоценным, чтобы без нужды отбрасывать его, поскольку он предоставлял религиозную поддержку королевской власти и это увеличивало государственную стабильность, которой едва ли можно было добиться другим способом [636] .
636
Долгое правление сасанидских монархов находится в резком контрасте
Средневековые характеристики Персии Сасанидов поразительны своей схожестью с европейской историей и тем, как победы сасанидских армий над кочевниками [637] сделали их моделью сначала для Византии, а через Византию для отдаленной Европы, где вооруженная кавалерия аристократов стала основой местной обороны на целую тысячу лет после развития подобной системы в Иране.
В III-VI вв. римские учреждения работали все хуже и хуже. Только во время позднего периода правления Юстиниана (527-565 гг.) остаток Римской империи на Востоке достиг персидского уровня стабильности в пределах государства и военной мощи за его пределами. В военной сфере постоянные конфликты с персами и с захватчиками из дунайских степей заставили Восточный Рим отвергнуть древнюю пехотную традицию европейского Запада и скопировать персидскую тяжелую кавалерию. Крупномасштабные изменения в военной сфере, связанные с введением нового вида конницы, начались только после периода правления Константина (324-327 гг.), хотя эксперименты с такой формой военной организации проводились и ранее [638] . Ко времени Юстиниана одетый в броню всадник, владеющий копьем и луком, стал становым хребтом римских армий [639] .
637
Мелкомасштабные рейды кочевников, которые регулярно прорывали римскую защиту вдоль Дуная, в Иране отражали местные силы вооруженных знатных кавалеристов. Прорыв через местную защиту персидских окраин, такой как штурм Бактрии эфталитами, требовал больших усилий.
638
Такие эксперименты восходят к дням Адриана (117-138 гг.). Эффективность сарматских вооруженных всадников привлекла внимание римлян во время войн Траяна на Дунае. Pauly-Wissowa, Real-Encycbpadie der klassischen Altertumswissenschaft (Stuttgart: J.B.Metzler Verlag, 1899), s.v. cataphracta.
639
Подробно см. Robert Grosse, Romische Militargeschichte von Gallienus bis zum Beginn der byzantinischen Themenverfassimg (Berlin: Weidmannsche Buchhandlung, 1920), pp.314-37 and passim.
Даже после того, как катафракты стали главной военной силой восточных римлян, имперское правительство никогда не смогло решить проблему их числа. Политически было опасно создавать военную аристократию по персидскому образцу и позволять командирам эскадронов набирать и содержать личные отряды катафрактов за счет дохода от успешных военных кампаний. Даже удачливые полководцы испытывали трудности с поддержанием потока добычи в достаточном количестве [640] , и необходимость получения такой добычи подвергала их искушению перенести военные действия от бесплодных и непривлекательных границ империи в жизненно важные центры, куда манил императорский трон и где богатые города и возделанные поля представляли собой соблазнительную добычу для солдат. Такая система явно грозила сохранением «генеральской болезни», от которой погибла Западная империя, но когда император Маврикий (582-602 гг.) попытался преодолеть эту опасность путем выплаты армиям содержания из имперской казны [641] , острая нехватка имперских финансов и политические сложности сделали невозможным сохранить нужное число катафрактов на страже вдоль границ.
640
Велизарий, наиболее известный из этих военачальников, содержал 7000 приближенных, согласно Прокопию, «Война с готами», III, 1, 20. Его общие силы для нападения на Северную Африку в 533 г. составляли 15 000 человек, но действительно эффективны были только 5000 кавалеристов.
641
Steven Runciman, Byzantine Civilization (London: Edward Arnold & Co., 1933), p. 139.
Дилемма, стоящая перед римским правительством, была, простой и болезненной. Катафракты располагались там, где они действительно могли препятствовать рейдам захватчиков, но где эффективный имперский контроль над ними был слаб. Существовали три доступные организационные альтернативы — военизированные помещики (персидская модель), частные отряды профессиональных грабителей на контракте с правительством (модель Юстиниана), пограничные силы на жаловании, по крайней мере теоретически, имперского правительства, но на практике подвластные отдельному военачальнику, чьи амбиции могли оказаться близки к желанию надеть императорский пурпур (модель Августа), — все были одинаково опасны для центральной власти. Византийские императоры сочли необходимым бросить свои сухопутные границы на произвол постоянных малых набегов и проникновения варваров — факт, который объясняет странно неприметное, но массивное этническое выравнивание на Балканах, когда маленькие славянские племена мигрировали на юг, постепенно вытесняя коренное население [642] .
642
Центральное правительство, конечно, осознавало болезненное состояние защиты границ и предпринимало попытки решить проблему, принуждая людей, живущих вдоль границ, строить крепости и располагать в них гарнизоны, основываясь на теории, что такие укрепленные пункты могли бы задержать захватчиков до подхода главных мобильных сил войска -катафрактов, - которые и изгонят врага прочь. Но только действительно массированные атаки были способны привлечь гвардейскую императорскую кавалерию; мелкие набеги могли безопасно обходить такие преграды.
Ряд войн с персами (572-630 гг.) драматически показал слабость византийского государства в приемах ведения войны на суше. Вопреки препятствиям, которые должны были возникать из-за необходимости действовать далеко от своего государства на предположительно враждебной территории, персидские армии дважды достигали самого Константинополя (610 г., 626 г.) и завоевали Палестину и Египет. Несмотря на это, Византийская империя надолго пережила империю Сасанидов, ставшую жертвой мусульманского потока. Византийская долговечность опиралась на мощь флота, который неоднократно спасал столицу и давал имперским сухопутным силам ограниченную, но предельно эффективную стратегическую мобильность, с которой не могли сравниться чисто сухопутные, подобно персидским, силы. Следовательно, хотя византийцам никогда не удавалось гарантировать свои сухопутные границы, пока их флот оставался достаточно сильным, чтобы поддерживать армию, эти две имперские силы всегда были способны защитить жизненно важные центры государства [643] .
643
Превосходство морских сил было широко продемонстрировано во время кампании Юстиниана в Западном Средиземноморье и наиболее драматично - во время войн Ираклия с персами (610-630 гг.), когда император покинул свою осажденную столицу, проплыл вдоль берега Черного моря, чтобы напасть на осаждающих персов с тыла и в конце концов заставить их отступить. См. Archibald R.Lewis, Naval Power and Trade in the Mediterranean, 500-1100 (Princeton, N.J.: Princeton University Press, 1951), pp.3-53.