Восхождение Запада. История человеческого сообщества
Шрифт:
Так или иначе, одной из основ социальной структуры Микен была аристократия, выдвинувшаяся во время военных действий. Колесницы появились в Греции примерно в середине II тыс. до н. э., и детали конструкции и упряжи позволяют заключить, что прототипом им послужили колесницы, принятые на вооружение в Сирии [310] . Возможно, отряды заморских искателей счастья (быть может, это и был мифический царь Пелопс) передали грекам новую тактику ведения войны, или же ремесленники, умевшие делать колесницы, были захвачены при набегах на берега Леванта. В любом случае в результате появления новой технологии могла появиться и аристократия или, по крайней мере, еще больше укрепилось влияние тех, кто был в состоянии изготовить снаряжение военной колесницы.
310
Eugen von Mercklin, Der Rennwagen in Griechenland (Leipzig: Druck von Radelli unci Hike, 1909), pp.1-2.
Таким образом, развитие Микен было сходно с развитием цивилизаций Среднего Востока. Подобно государствам касситов, митанни, хеттов и гик-сосов, Микенское царство также опиралось на колесничную аристократию, происходившую из варварских племен. И точно так же, как завоеватели Среднего Востока заимствовали и адаптировали культуру покоренных ими более цивилизованных стран и их соседей,
311
Критские ремесленники, возможно, захваченные во время военных кампаний, а возможно, привлеченные царскими милостями, скорее всего и создали многие произведения искусства из тех, что были найдены на территории материковой части Греции. В произведениях искусства микенской культуры трудно обнаружить принципиальные отличия от стиля критской культуры вплоть до периода, следующего за разрушением Кносса, которое произошло примерно в 1400 г. до н. э.
Есть, однако, одно принципиальное отличие в устройстве общества в Микенском царстве и государствах хеттов, касситов или митанни. Последние были простыми сухопутными народами, тогда как правители Микен неустанно осваивали море, и микенцы господствовали на нем не только как торговцы, но и как пираты. Пути микенских мореплавателей пролегали далеко. Контакты с Малой Азией, Кипром, Левантом и Египтом были обширными и интенсивными. И следы пребывания уроженцев Микен обнаружены в столь удаленных землях, как Сицилия, Сардиния. Есть также не вполне достоверные свидетельства об их пребывании в Испании и Британии [312] . Сейчас трудно судить, чем преимущественно занимались микенские мореплаватели — пиратством или торговлей, тем более что в те времена различие было весьма призрачным. Тем не менее нельзя не отметить следующее. Пока Египет оставался мощной военной империей, т.е. вплоть до XIV в. до н. э., нет никаких указаний, что микенский флот участвовал в каких-либо операциях, кроме мирных торговых рейдов вдоль Левантийского побережья. Поэтому нельзя исключить, что предания о «владычестве Миноса на морях», сохранившиеся в памяти греков, относится к той эпохе, когда мощный и хорошо организованный флот критян держал пиратство в Эгейском море под контролем. Однако приблизительно после 1400 г. до н. э. флот критян пришел в упадок, и с материковой Греции вырвались морские пираты и грабители. Кносс и сам, возможно, стал жертвой набегов вышедших в море жителей материка. Аналогично микенские мореплаватели вполне могли оказаться среди тех «народов моря», которые осуществляли набеги на побережье Египта в конце XIII в. до н. э. [313] Не исключено, что гомеровская «Илиада» — отголосок одного из таких набегов, на этот раз в северо-восточном направлении, к Трое у пролива Дарданеллы, который традиционно (и, не исключено, довольно точно) датируется 1184 г. до н. э.
312
Cambridge Ancient History, II, 459; Pierson Dixon, The Iberians of Spain and Tlieir Relations with the Aegean World (Oxford: Oxford University Press, 1940), pp.18-21.
313
Окончательный отпор морским набегам был дан примерно в 1190 г. до н. э., когда в результате совместных действий армии и морского флота фараона были разбиты как сухопутные, так и морские группировки, осуществлявшие набеги с севера. Те пираты, которым удалось уцелеть, нашли приют в Палестине, где со временем и образовали известное по Библии племя филистимлян, дав этническое название земле, на которой они поселились. См. A.R.Burn, Minoans, Philistines and Greeks, B.C. 1400-900 (London: Kegan Paul, Trench, Trubner & Co. Ltd., 1930).
По всей вероятности, богатства, добытые за морем, и явились тем цементирующим фактором, который сплотил Микенское царство. Только располагая значительными запасами золота и других ценностей, верховный правитель Микен мог вознаграждать своих приверженцев и соратников с той свободой, какой они от него ожидали, и лишь продуманная щедрость могла позволить правителю содержать войско настолько сильное, чтобы не опасаться возможного противодействия со стороны вассальных князей. Но когда волнения и беспорядки в египетском и хеттском царствах стали препятствовать торговле и тем самым уменьшать доходы Микенского царства, правители Микен решили захватить силой то, что раньше удавалось заполучить более мирными средствами [314] .
314
Это может быть рассмотрено как частный случай более общей и простой закономерности в отношениях жителей возвышенностей и долин Среднего Востока и Средиземноморья, которая уже обсуждалась ранее. Различие заключается лишь в том, что отнюдь не недостаток в пище побуждал микенских «викингов» к их набегам. Они бросались в бой ради престижа и роскоши, которые позволили бы верховному правителю Микен поддерживать власть и величие, раздавая золото, бронзу и рабов своим приверженцам. Поэтому не столько простые селенья, сколько города, центры развитой цивилизации, были настоящей целью захватчиков. Так же, как селения, расположенные на вершинах, оказывались в маргинальном положении по отношению к долинам, точно так же и города микенского царства были в маргинальном положении по сравнению с богатыми и более развитыми городами Среднего Востока. Весьма возможно, что источником роскоши Агамемнона были отнюдь не ресурсы его страны, а богатства иных земель, достававшиеся ему в результате войн и торговли с ними. Иными словами, политическая централизация в микенскую эпоху была возможна лишь благодаря паразитическим связям с более старыми и развитыми культурами - на начальном этапе с цивилизацией Крита, а на более позднем этапе микенской культуры и с городами побережья Леванта. Напрашивается сравнение с взаимоотношениями развитых цивилизаций с империями, возникшими в степной зоне, начиная с эпохи сюнну (III в. до н. э.) и вплоть до XVIII в. н. э., т.е. до того времени, когда эпидемия оспы и армии Китая разрушили последнюю степную державу - конфедерацию калмыков.
Это главный вход в крепость Агамемнона, возведенную на вершине крутого холма. Он был обращен в сторону плодородных равнин Аргоса и позволял контролировать путь через горы на север к Коринфскому заливу. Стоящие на задних лапах львы напоминают хорошо известный еще в искусстве Месопотамии мотив. Массивность крепостных стен, равно как и сама конструкция ворот — если воин не был левшой, то при входе в ворота он мог быть атакован
С другой стороны, в перспективе массовое обращение к насилию подорвало власть верховного царя. Каждый разоренный город означал меньше средств для поддержания аппарата централизованной власти. Неудачные кампании, как, например, против Египта в начале XII в. до н. э., должны были отбить охоту князьям и царькам затевать новые войны. В конце концов, после провала военных походов, когда казна верховного правителя стала пустеть, возможность мятежа со стороны разочарованных приверженцев, а тем более соперников становилась все более реальной. В последующей истории Греции возникавшие при подобных социальных напряжениях беспорядки смогли в значительной степени облегчить жившим на соседних территориях менее развитым варварским племенам, таким как дорийцы, возможность вторгнуться на земли Микенского царства и разрушить его. Можно заключить, что микенские цари в надежде обрести могущество решились на грабеж и разбой, но в конце концов потеряли и само царство.
Как бы то ни было, вскоре после 1200 г. до н. э. пришедшие с севера дорийцы разграбили великие цитадели и разрушили Микенское царство [315] . Это вторжение вызвало крупномасштабную миграцию, которая продолжалась чуть ли не до 1000 г. до н. э. и, вне всякого сомнения, привела к смешению и многократным вторичным миграциям населения. Сами дорийцы осели преимущественно на территориях, расположенных вблизи древних центров Микенского царства, возможно, потому, что там они нашли наиболее соблазнительные трофеи и наиболее плодородные почвы. В конце концов самые плодородные земли Пелопоннеса, Крита и Юго-Западной Малой Азии оказались во власти дорийцев, в то время как остальные менее пригодные для земледелия территории достались остальной части населения Греции, чьи предки владели землями задолго до того, как их захватили дорийцы. Например, Аттика стала «ионийской», то же произошло и с рядом городов в центральной части Малой Азии, расположенных вдоль побережья Эгейского моря. В этих городах, где в период нашествия дорийцев нашли приют беженцы с территорий Греции, из рудиментов древней культуры мало-помалу началось становление нового стиля жизни, который в конце концов и привел к расцвету классической греческой культуры.
315
Вторжение дорийцев совпало или произошло вскоре после того, как в Греции появились оружие и инструменты, изготовленные из железа. С возможными социальными последствиями подобных перемен мы уже знакомы по истории Востока, имеется в виду демократизация военной тактики и локализация политической власти.
Стремительное развитие Ионии произошло отчасти благодаря ее географическому положению, облегчавшему постоянные и тесные контакты с высокоразвитой культурой Востока. Возможно также, что именно по другую сторону Эгейского моря лучше всего сохранились остатки высокоразвитой микенской культуры. Ионическое (или, быть может, эолийско-ионическое) происхождение поэм Гомера — лучшее тому свидетельство. Можно без труда обнаружить, что в этих поэмах сохранились отголоски культуры эпохи Микенского царства и они представляют последний расцвет поэтической традиции, уходящей своими корнями в эпоху, предшествующую вторжению дорийцев [316] .
316
См. Martin P.Nilsson, Homer and Mycenae (London: Methuen & Co., 1933); Denys L.Page, History and the Homeric Iliad (Berkeley and Los Angeles: University of California Press, 1959); M.I.Finley, The World of Odysseus (New York: Viking, 1954).
Другим стимулом быстрого развития ионической культуры было то, что в чуждой и потенциально враждебной среде возникала настоятельная необходимость социального и политического единства. Беженцы, прибывшие из разных земель, с различным семейным укладом и традициями, вынуждены были порвать с прошлым и начать жизнь сначала хотя бы уже потому, что сам переезд за море обрывал связи с прежним общественным укладом [317] . Таким образом, греческим поселенцам в Ионии вольно или невольно приходилось проявлять немалую гибкость в тех случаях, когда речь шла о становлении политических и социальных условий, в которых им предстояло жить. В результате этого процесса им удалось заложить основы того, что впоследствии привело к созданию важнейшего института культуры Греции -полиса [318] .
317
В работе A.J.Toynbee, A Study of History (London: H.Milford, Oxford University Press, 1934), I, 84-100 можно найти немало тонких и проницательных замечаний, касающихся социальной гибкости иммигрантов, вынужденных поселиться за морем.
318
Многое в развитии Ионии и прилегающей к ней части побережья Малой Азии остается неясным, как, впрочем, и все, что происходило на материковой части Греции в первые столетия после нашествия дорийцев. Археологические раскопки, в частности те, что проводились на территории «Старой Смирны», свидетельствуют, что первые греческие поселенцы в Ионии селились компактно на случай, если бы пришлось отражать нападения враждебно настроенных туземцев, и, как правило, на полуострове или в таких местах, которые легко было бы защищать. Необходимость во взаимной защите заставляла их селиться неподалеку друг от друга, и впоследствии такие компактные поселения превратились в города. Непрестанная опасность, грозившая им со стороны коренного населения, день ото дня сплачивала ионийцев все больше, возможно, даже сильнее, чем военно-политические структуры городов или полисов. Для сравнения укажем, однако, что темпы урбанизации и образования политических структур полисов намного опережали таковые на материке. Так, поселения беженцев с материка поначалу были достаточно рассредоточены и объединены племенными и семейными узами. В Ионии, напротив, родственные связи были разорваны после бегства за море, и когда кому-либо требовалась помощь в защите от коренных жителей, поневоле приходилось создавать новые политические связи взамен родственных. В Ионии эта проблема решалась путем создания территориальной единицы - полиса. Интересное обсуждение ранней истории Ионии можно найти в работе: Carl Roebuck, Ionian Trade and Colonization (New York: Archaeological Institute of America, 1959), pp.24-41.
Полис стал фундаментальной ячейкой как в культуре Греции, так и в культуре Рима. Физически он представлял собой селение или город, окруженный земледельческими хозяйствами и выпасами. Политически это было общество, управляемое судьями и законом. Психологически — самодостаточная группа граждан, состоящая исключительно из взрослых мужчин, принадлежавших к привилегированной части населения, в которую не могли входить не только чужаки, но и женщины, дети и рабы. Полис, достигнув высшей стадии развития, полностью управлял жизнью своих граждан. Экономика и политика, искусство, литература и философия были почти полностью в его ведении.