Воскрешение из мертвых (илл. Л. Гольдберга) 1974г.
Шрифт:
Внимательно выслушав мнение Борна, Омегин пожимает плечами.
— Не убеждает? — не скрывая иронии, спрашивает его Алексей.
— Да, не очень. Это я и без Борна знал. К тому же сам Борн теоретик старой школы.
— А академик Фок какой, по-твоему, школы?
— Ну, Фок, конечно, другое дело. А что, он тоже?
— Да, утверждает то же самое.
— Ну ладно, спасибо за консультацию,- недовольно произносит Омегин.- Значит, эта догма пока еще нерушима для наших академиков? Однако в наших молодежных научно-популярных* журналах мыслят, видимо, прогрессивнее… И,
— Делай как знаешь…
— Да, и вот еще что чуть не забыл тебе сказать,- спохватывается Сидор, собираясь уже уходить.- Я сосватал тебя вчера одному иностранному журналисту. Рекомендовал ему к тебе обратиться. Когда ты ушел вчера из Дома литераторов, к нам привел его кто-то из комиссии по иностранной литературе. Представил как корреспондента американского научно-популярного журнала. Он, оказывается проявляет интерес к нашим фантастам. А конкретно — к пишущим о тайнах земного ядра. Я и назвал ему тебя. Так что он может позвонить или даже зайти к тебе. Очень энергичный джентльмен. Фамилия его Диббль, Джордж Диббль.
— Чего это вдруг у американского журналиста интерес к такой теме? — хмурится Алексей.
— Говорит, что в связи с предстоящим проведением нового Международного геофизического года.
11
С отцом Никанором Корнелий встречается через несколько дней на квартире Лаврентьева.
— Я специально просил моего и вашего друга Михаила Ильича познакомить меня с вами поближе,- начинает он разговор с батюшкой, почтительно кланяясь ему и не зная, как лучше называть: отцом Никанором или гражданином Преображенским.- Мне очень прискорбно вспоминать тот вечер…
— О, полно вам! — машет рукой отец Никанор.- Не стоит об этом. А с вами я и сам хотел повидаться и поблагодарить за то, что не только не чернили тогда священнослужителей, но и отдали должное тем, кто продолжает искренне верить во всевышнего.
— Вот именно — во всевышнего! — горячо подхватывает Корнелий.- Но не в смысле бога, а в смысле творца, абсолютной идеи или мировой воли, хотя атеисты уверяют, что это одно и то же.
— Да ведь и я так полагаю…
— В принципе — да, но есть и разница, особенно для тех, кто мыслит неглубоко, формально. Бог у них ассоциируется с живописным и часто бездарным изображением Христа на стенах храмов. Да простит мне эти слова мой друг Михаил Ильич, ибо я не его искусство имею в виду.
Отец Никанор делает робкий протестующий жест, но Корнелий не дает ему произнести ни слова и начинает говорить так быстро, что священник едва успевает следить за ходом его мысли.
— Я понимаю всю сложность общения с простым народом. Необходим зримый образ бога для большей силы воздействия на верующих из простонародья. Но мы с вами можем ведь говорить и о философской трактовке идеи бога, не воплощенного в человекоподобный облик. Вы уже знаете, наверное, что я физик по образованию?…
— Да, мне рассказывал о вас Михаил Ильич.
— И что антирелигиозные лекции я вынужден…
— Да, это я тоже понимаю и вполне вам сочувствую.
— Главная
— И это я знаю, и тоже от Михаила Ильича,- кивает русоволосой головой отец Никанор. Он кажется теперь Корнелию совсем зеленым студентиком, готовым поверить любому слову «маститого профессора».
— Ему трудно было объяснить вам это, ибо он человек гуманитарного образования, очень смутно представляющий себе все тупики современных естественных наук, особенно физики,- степенно продолжает Корнелий.- А вы, Никанор Никодимович… Позвольте мне называть вас так?
— О, пожалуйста, пожалуйста!-снова энергично кивает головой отец Никанор.
— А вы, Никанор Никодимович, изучали, наверное, естественные науки в духовной академии? Вы так эрудированы…
— К сожалению, естественных наук не преподают пока в наших духовных академиях, но самостоятельному изучению их не препятствуют.
— Вам, конечно, приходилось читать космогонические работы аббата Леметра, отца теории «расширяющейся Вселенной», доказавшего акт творения мира? Знаете вы, конечно, и сторонника Леметра — английского астрофизика Эддингтона, которого, как мне известно, очень чтят в папской академии в Ватикане. Знакомы, наверное, и с работами западногерманского физика Вернера Гейзенберга?
Отец Никанор слышал кое-что о Гейзенберге, но ничего из его работ не читал. Он и об Эддингтоне-то имел весьма смутное представление. Но чтобы не казаться своему собеседнику неучем, он хотя и робко, но утвердительно кивает головой.
Корнелий замечает его робость. Да у него и нет никаких сомнений, что попик ничего не смыслит в квантовой механике, о которой и сам Корнелий имеет довольно туманное представление. Однако он читал кое-какие научно-популярные статьи и усвоил такие термины, как «соотношение неопределенности» и «принцип дополнительности», и любил щегольнуть ими в разговоре. Известно ему и о философских заблуждениях Гейзенберга. Поэтому-то он и спекулирует теперь его именем.
— Знакомо вам, конечно, и такое выражение, как «свобода воли электрона». Наука не может ведь одновременно определить ни истинной скорости его, ни точной координаты.
Отец Никанор вспоминает теперь, что о чем-то подобном он читал в каком-то журнале.
— Да и что вообще остается от материи в мире микрообъектов? На какие органы чувств могут действовать микрочастицы, если мы «общаемся» с ними лишь при помощи экспериментальной аппаратуры? — энергично жестикулируя, продолжает развивать свою мысль Корнелий.- И не с ее помощью даже, а посредством математического аппарата, то есть с помощью абстрактных математических формул, начертанных на листке бумаги. Разве удивительно после всего этого, что об электроне никто не может сказать ничего определенного? То он частица-корпускула, то волна. А разве знает кто-нибудь его точные границы? Одни уверяют, что они существуют, другие утверждают, будто электрон «размазан», не локализован. Вы меня понимаете?