Воскресный день у бассейна в Кигали
Шрифт:
Для молодого дипломата это было первое назначение. Сегодня он собирался присмотреть дом для себя и своей беременной жены, которая была на седьмом месяце, и непредвиденный визит в морг нисколько его не радовал.
– Вот что значит, месье, быть дипломатом в Руанде и не играть в гольф. Скорей учитесь играть в гольф. Иначе вам не отделаться от подобных поручений. После морга последуют похороны, первый камень в основание дома, который разрушат еще до того, как закончат строить, урок французского в школе, реконструкцию которой оплатила Канада, и плюс ко всему разглагольствования вокруг бассейна, чтобы ваши руандийские друзья могли понять, какую финансовую ниточку канадского клубка субсидий вы держите в своих руках.
– Вы представляете дружественную Канаде страну в слишком мрачных тонах.
– Когда страна небольшая, месье Ламарр, друзей не выбирают.
– Узнаю характерный цинизм журналистов, специалистов по странам третьего мира.
Они шли вдоль красной кирпичной стены сквозь лагерь переселенцев, в котором люди жили целыми семьями, расположившись как попало. Рядом в мелких лавчонках торговали продуктами, мылом и спекулировали лекарствами. Они прошли мимо трех скорбных процессий, несущих на импровизированных носилках своих больных родственников.
«Нет,
Слева от ворот, охраняемых десятком беззаботных солдат, в тени эвкалиптов медленно, но верно разваливалось небольшое бунгало с грязно-желтыми стенами. «Добро пожаловать в неотложку». Три кровати с грязными простынями, портрет президента в центре на стене, пятна крови на бетонном полу, полная лохань мочи и бинты. В дальнем углу на кровати истошно кричал молодой мужчина, раненный мачете. В другом углу сидела старая женщина, сморщенная, как кожура старого апельсина, рядом с ней маленький мальчик, заткнувший ручонками уши. Чего они ждали? Может, что молодой человек надорвется от крика и умрет. Валькур повел Ламарра в смежную комнату. За столом, заваленным бинтами, склянками и пепельницами, потягивали кофе санитары и санитарки. Поди разберись, почему носилки, на которых стоял кофе-автомат, служили им буфетом. «Чашечку эспрессо, мсье Бернар? Мы ждем дежурного врача, у него деловой завтрак с замминистра здравоохранения. Обсуждается вопрос о его переводе в министерство». Ламарр прошептал с некоторой долей брезгливости, что, может"стоит дать обезболивающее молодому человеку. Валькур взял его под руку. «Наша следующая остановка - центральная аптека Больничного центра Кигали».
В слабо освещенной каморке, где по полу бегали крысы размером с бобра, придвинув стулья поближе друг к другу, сидели три женщины и в полном безмолвии сосредоточенно вышивали. Заметив Валькура, женщины отвлеклись от своего занятия. «Кто к нам пожаловал!
– сказала Жозефина, заведующая центральной аптекой.
– Демонстрируете нашу убогость?» В полумраке десятки этажерок, на три четверти совершенно пустые, напоминали огромную клетку. С тех пор как Валькур в последний раз приходил сюда, ничего не изменилось. Антибиотики так и не появились. Очередная поставка ожидалась только через месяц. Остатки аспирина раздали три дня назад. Зато из одной щедрой страны донора привезли огромное количество противогрибковой мази, но здесь никто не ходил в больницу из-за кожных заболеваний. Осталось чуть-чуть морфина и море сиропа от кашля, а еще микстура, с которой толком не знали что делать: она называлась «Геритол» и, кажется, помогала от каких-то старческих болячек. «Но вы же знаете, господин Бернар, что пожилых здесь немного, да и те сидят по домам». Поэтому, не зная наверняка, что делать с этим сиропом, его выдавали всякому, кто приходил за лекарствами.
– Хотите сфотографировать на память?
Ламарр сжимал вспотевшей рукой допотопный «Поляроид», корпус которого украшали флаг Канады и инвентаризационный номер. Для отчета в посольство ему нужно было сфотографировать тело Франсуа Кардинала.
– Избавлю. вас от похода в родильное отделение - там слишком шумно, но по дороге в морг нам придется пройти мимо нескольких палат патологии внутренних болезней. Это так зачаровывает.
Больничный центр Кигали - это порядка трех десятков невысоких корпусов, между которыми зеленеют газоны и тянутся серые асфальтовые дорожки. Не будь людей в белых халатах, с озабоченно торопливым видом таскающих одни носилки за другими, что со стороны напоминало вереницу вагонов адского поезда, можно было подумать, что находишься в лагере беженцев. Повсюду, куда падала тень, будь то крохотный клочок земли или газон, взрослые кашеварили, дети играли, молодые люди поглядывали на девушек. Старики спали, кто на циновке, кто на большом куске картона, прикрыв голову полотенцем или старой хлопковой тряпкой.
– Господин Ламарр, курс номер 101 структурного урегулирования. Вы наверняка слышали, что это самое урегулирование будто бы помогло многим бедным странам оздоровить общественные расходы и в какой-то мере способствовало появлению этой больницы, которая в глазах канадца, каковым вы являетесь, выглядит весьма экстравагантно. Некий господин из Вашингтона сказал руандийскому правительству, что оно слишком много тратит на коммунальный сектор, что его долг слишком велик, что ему помогут погасить его при условии, что…
Ламарр прервал его.
– Господин Валькур, я проходил стажировку в Международном валютном фонде. Избавьте меня от вашей левацкой демагогии. Именно так нам удалось оздоровить состояние государственных финансов многих африканских стран.
– Конечно. Когда рассуждаешь об этом в вашингтонском бюро или рисуешь экспонометрические кривые на компьютере, все выглядит вполне логично. А вот в больнице все пошло прахом. Как только с больных стали требовать деньги за прием, половина местных сразу же перестала обращаться к врачам и вернулась к ведунам. Так здесь называют ведьм и шарлатанов. Стоимость лекарств растет, поскольку это импортный товар, а структурное урегулирование обесценивает местную валюту. Вот так аптеки и превращаются в салоны вышивальщиц. Как следствие, сокращают штат. Заставляют платить за питание, лекарства, бинты и иже с ними. Вот почему все эти люди ходят бродят по больнице и вокруг нее. В кафешках продают еду для больных, торгуют просроченными лекарствами, чудодейственными порошками и туалетными принадлежностями, и везде вокруг вас семьи, которые слишком бедны, чтобы все это покупать, поэтому они обживаются здесь, готовят для своих больных, моют их, заботятся, поддерживают. Больница структурного урегулирования - место, где нужно платить за собственную смерть… Ведь в том состоянии, в каком они сюда поступают, выздоровление сродни чуду или случайности. Может, вы хотите, чтобы я вам рассказал о школе структурного урегулирования?.. Нет? Я настаиваю. Во время пребывания в Кот-д'Ивуаре я обнаружил, что с тех пор, как ввели плату за обучение в лицее, все больше и больше девушек стали приторговывать своим телом, а поскольку жители Берега Слоновой Кости, как все порядочные африканцы, испытывают
– Вы драматизируете, господин Валькур.
– Хотел бы я, чтобы вы были правы, господин Ламарр.
Он толкнул дверь корпуса «Б». Слева в небольшом кабинетике санитарка заполняла формуляр. На столе, за которым она писала, теснились банки, наполненные ватой, пробирки, шприцы, апельсиновые корки. «Добрый день, мсье Бернар, если вы к Селестене, то вы опоздали, она умерла вчера утром». Он познакомился с Селестеной в «Космосе». Она попросила его дать ей немного денег взаймы на учебу на международных курсах секретарш, долг обещала вернуть через несколько недель. Селестена не унималась и, положив руку ему на колено, сказала: «Даже если не одолжишь, я хочу быть с тобой сегодня вечером, исключительно ради удовольствия». Она снова явилась к нему, уже в два часа ночи, в отель. Он положил ее спать в шезлонге на балконе. А потом неожиданно проснулся оттого, что Селестена, сидя на краю кровати, упорно массировала рукой его член. Кончить он не смог, но немного денег ей дал. Она стала регулярно приходить к нему, когда не было клиентов. Потом исчезла. Он вновь увидел ее уже в корпусе «Б», лежащей валетом со старухой, больной туберкулезом. Она снова попросила его одолжить ей денег на еду. Нет, он пришел не к Селестене, а по делу. «Бернадетта, сколько нас сегодня? Господин Ламарр, работающий на канадское правительство, проводит исследование на предмет финансирования услуг здравоохранения в Руанде». Санитарка отодвинула в сторону несколько склянок и вытащила толстенную книгу в синей обложке с позолоченным тиснением, напоминающую старые реестры, в которых раньше вели бухгалтерию, пока на смену им не пришли компьютеры и не освободили кабинеты от раздутых папок, занимавших слишком много места. Она медленно прошлась по колонкам концом изгрызенной ручки и написала итоговую цифру на бумажной салфетке, которую вытащила из рукава. Корпус «Б» держался в середняках. За эту неделю две койки вышли из строя, рухнув под весом нескольких пациентов. «Итого, 68 коек и 153 больных. Немного легче, чем в прошлом месяце, когда на 70 коек было 180 больных». Совершенно абсурдная и непонятная для Ламарра арифметика, который побывал в больнице всего лишь раз, провел пять дней в отдельной палате с большой кроватью, телевизором, рабочим столом и удобными креслами, не говоря уже о душе и небольшом холодильнике, который его жена заполнила паштетами, сырами и вином, что так скрашивало пребывание в этом весьма угнетающем месте. Мари-Анж, так звали его жену, даже провела с ним там одну ночь. Собственная храбрость и осознание нарушения запрета так вдохновили ее, что после того, как на нее быстренько, опасаясь неожиданного прихода санитарки, забрался муж, она пару раз чуть было не вскрикнула, чего раньше за собой не замечала. Испытав оргазм, она стала представлять себе секс в других, весьма неожиданных местах: в лифте, в туалете самолета, автомобильной стоянке у торгового центра в пятницу вечером и даже в небольшом кабинете мужа в министерстве иностранных дел. Жан Ламарр отверг все ее настойчивые предложения, которые никак не укладывались у него в голове, намекнув жене, что лучше бы она сходила к психиатру. Ребенок, который должен был родиться менее чем через два месяца, стал плодом этой тяги к запретному. Он был зачат за пять минут с незнакомцем на парковке шикарного ресторана, в котором ужинала Мари-Анж, пока ее муж, образцовый служащий, работы в офисе сверхурочно, о чем его никто не просил, В тот раз она не сдерживала криков. Мужчина испуганно бежал, забыв застегнуть ширинку, - член так и болтался снаружи, хотя на улице было прохладно. Сегодня, сидя под фикусом у отеля, она думала только о том, что скоро исчезнет ее огромный живот, который был преградой между ней и всеми мужчинами, кроме одного - стыдливого мужа, который всегда спал в пижаме и не снимал ее, даже когда старательно пыхтел над женой.
– Сколько больных СПИДом, Бернадетта?
– Около ста.
Они попали в настоящее царство хаоса. На каждой койке лежало по двое больных, зачастую еще и с детьми на руках. Под каждым таким убогим лежбищем ютился еще один больной, хорошо, если на циновке, а то и прямо на бетонном полу. Повсюду ползали, носились дети. Те, что постарше, кормили матерей, которые были уже не в силах держать ложку с сероватой кашей. В дальней комнате несколько добровольцев, все ВИЧ-инфицированные, от койки к койке таскали огромную кастрюлю с каким-то варевом. Они участвовали в одной из программ отца Луи и ежедневно разносили бесплатное питание больным СПИДом, которые остались без семьи или были слишком бедны, чтобы платить за еду. Сегодня им предстояло накормить более семидесяти человек, и они боялись, что провизии на всех не хватит.
– Фотографируйте, господин Ламарр. Не стесняйтесь. Им будет только приятно. Всякий раз когда их фотографируют или снимают на камеру, у них появляется слабая надежда на то, что скоро придет помощь. В любом случае они умирают раньше, чем успевают понять, что ни одной из мировых держав нет до них дела.
Молодой дипломат вспотел так, что капли стали проступать сквозь одежду. Его постоянно тошнило, и, как только он покинул корпус «Б», его вырвало на глазах у галдящих мальчишек - он чуть не умер от стыда. Визит в морг, в котором не работал кондиционер, нисколько не улучшил состояние его желудка. Здесь воняло даже не разлагающимися трупами, а скорее, гниющей жизнью. Он попросил Валькура сделать для него несколько кадров, а сам выбежал на улицу - его снова стошнило. На носилках лежал обнаженный труп Кардинала. На лбу дырка от пули, еще две - рядом с сердцем. Убийцы стреляли умело и хладнокровно, не тратя лишних патронов. Других следов насилия на теле не было. Грабители или обозленные работяги изрубили бы его в клочья. Он сделал три снимка, как просил Ламарр. Один для посольства, второй для руандийской полиции, третий - для французских спецслужб. Именно такой приказ отдала Ламарру консул, находившаяся у десятой лунки гольф-клуба Кигали, когда ей позвонил молодой дипломат. Следствие поручат французам, поскольку доверять руандийской полиции нельзя. Но самое главное, добавила она, если никому ничего не сказать, то новость скорее получит широкую огласку.