Воскресный философский клуб
Шрифт:
— Я его знаю, — заметила Изабелла. — Это Чарли Мак–Лин. Он может учуять виски на другом конце города. Поразительный нюх.
Изабелла взяла свой стакан и сделала маленький глоток.
— Расскажите, что вы узнали о Минти?
Джонни покачал головой.
— Ничего. Единственное, что о ней можно сказать, — это что она сама не своя до денег. Но я узнал гораздо более интересные вещи. Я выяснил, чем занимается ее молодой друг, Иэн Камерон. Разумеется, кое–что я и так знал, но узнал гораздо больше от своих друзей из числа недовольных в «Мак–Дауэллз».
Изабелла ничего не сказала, ожидая продолжения. На другом конце комнаты Чарли Мак–Лин рассуждал о качестве виски у него в стакане перед внимательной аудиторией, — один–два слушателя кивали с энтузиазмом.
— Но сначала я должен немного углубиться в историю, — продолжал Джонни. — «Мак–Дауэллз» — не такая уж старая фирма. Они совсем недавно отметили свой двадцатый день рождения. И начинали они со скромными ресурсами: пятьдесят тысяч или около того — вот и все, чем располагали два партнера, основавшие фирму. А сегодня пятьдесят тысяч для них — это мелочь.
Изабелла, слушая, наблюдала за Джонни. Он осторожно поворачивал свой стакан с виски, чтобы по краям образовывалась тонкая пленка, — точно так же делал Чарли перед своей публикой на другом конце комнаты.
— Мы очень быстро становились на ноги, — продолжал Джонни. — Мы брали на баланс пенсионные фонды и инвестировали их средства в солидные предприятия. Рынок, разумеется, процветал, и все было хорошо. К концу восьмидесятых у нас в обращении было уже более двух миллиардов, и даже если наше вознаграждение составляло немногим меньше половины процента, которые мы брали за услуги, вы можете себе представить, что это означало, если учесть прибыль.
Мы приняли на службу много способных людей. Мы следили за тем, что происходит на Дальнем Востоке и в развивающихся странах. Дела у нас шли отлично, пока мы не пострадали от обвала акций интернет–компаний, как и все остальные. Вероятно, тогда мы в первый раз испугались. Я был в это время там, и мне помнится, как изменилась атмосфера. Помню, у Гордона Мак–Дауэлла на одном заседании был такой вид, словно он увидел привидение. Он был белый как мел.
Но это нас не подкосило — просто означало, что мы должны быть расторопнее. И нам пришлось работать еще упорнее, чтобы удержать наших клиентов, которые очень волновались из–за того, что происходит с их фондами, и начинали подумывать, не надежнее ли перекинуть все в лондонский Сити. Ведь, в конце концов, в первую очередь они выбрали Эдинбург из–за репутации: солидность плюс надежность. А уж если в Эдинбурге дела как будто пошатнулись, можно попытать счастья в ведущем более рискованную игру Лондоне.
Примерно в это время мы начали искать новых людей. Приняли этого Камерона и еще нескольких шустрых ребят. Он начал присматривать новые акции — только на них можно было теперь прилично заработать. Но, конечно, на них уже наложили руку крупные дельцы из Лондона и Нью–Йорка, и Эдинбургу ничего не светило. Было просто тошно видеть, как эти акции подскакивали в цене на двести–триста процентов за какие–то несколько месяцев. И вся прибыль доставалась тем, кто был в контакте с инвестиционными банками в Лондоне и чьи средства правильно вложили.
Камерон начал менять ситуацию, понемногу освобождая фонды от акций, от которых было мало проку. Он очень хорошо умел это делать, наш друг Камерон. От многих акций потихоньку избавились за месяц до объявления о прибыли. Ничего противозаконного — и все же. Я не знал об этом, пока не побеседовал с моими друзьями, которые с ним работали, — я служил в другом отделе. Но они рассказали мне о двух крупных продажах, имевших место в последние шесть месяцев, и обе были сделаны перед объявлением о прибыли.
Изабелла внимательно слушала. Теперь ее теория обрастала плотью.
— А нет ли в этих двух случаях каких–то конкретных доказательств инсайдерства? За которые можно было бы ухватиться?
Джонни улыбнулся:
— Интересный вопрос. Но боюсь, вам не понравится ответ. Суть дела в том, что оба раза были проданы акции компаний, у которых банк Минти Очтерлони является консультантом. Так что она вполне могла располагать информацией, которую и передала Камерону. Но, с другой стороны, этого могло и не быть. И по моему мнению, тут ничего нельзя доказать. В каждом из этих случаев Камерон поднял на заседании вопрос о продаже этих акций. И в обоих случаях он привел весьма убедительные причины.
— И тем не менее настоящей причиной могла быть информация, переданная ему Минти?
— Да.
— И нет никакого шанса доказать, что деньги перешли от Камерона к Минти?
Джонни взглянул на нее с удивлением.
— Не думаю, что деньги непременно переходили из рук в руки — если только он не поделился с ней прибылью. Нет, тут соединилось несколько мотивов. Она была с Камероном в интимных отношениях и хотела его удержать. Это вполне возможно. Люди делают своим любовникам подарки, потому что это их любовники. Так всегда было.
— Или? — подсказала Изабелла.
— Или Минти забеспокоилась, как бы отдел Пола Хогга не попал в затруднительное положение, и хотела его поддержать, потому что Пол Хогг был частью ее плана проникнуть в сердце эдинбургского истеблишмента. Будущая миссис Пол Хогг не хотела, чтобы закатилась ее счастливая звезда.
Изабелла задумалась над тем, что поведал ей Джонни.
— Значит, вы хотите мне сказать, что «Мак–Дауэллз» вполне могла пройти через инсайдерство, но нам никогда этого не доказать? Так?
Джонни кивнул и ответил:
— Мне жаль, но так и есть. Вы могли бы попытаться ознакомиться с финансовым положением Минти и посмотреть, не было ли каких–то необъяснимых поступлений на ее счет, но я не представляю, как вам получить подобную информацию. Деньги ее лежат в банке «Адам энд компани», а они очень пекутся о своих клиентах, и вам не подобраться к их служащим. Так что же вам делать?
— Отказаться от этой затеи?
Джонни вздохнул:
— Подозреваю, это все, что мы можем сделать. Мне это не по душе, но тут уж ничего не попишешь.