Шрифт:
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Греция. Афины. Станция метро «Акрополь». Наши дни. Будничное утро.
Это утро было похоже на все остальные. Люди, словно муравьи, оживлённо двигались потоками каждый в своём направлении, каждый по своим важным делам. Они были сосредоточены на сегодняшнем дне. У каждого он пройдёт по-разному. У кого-то сегодня важная встреча, и его лицо выдаёт явную озабоченность, кто-то уже опаздывает на работу, и взгляд его полон волнения, кто-то спешит в учебное заведение, и лоб его в напряжении от сознания того, что сегодня предстоит писать тест, к которому, возможно, он недостаточно готов. Среди стольких людей заметна привлекательная молодая женщина, которая идёт немного расслабленно, но её подхватывает динамичный поток только что вышедших пассажиров, и это явно её раздражает. Ей приходится идти гораздо быстрее, чем хотелось бы. По её вечернему платью, полоска которого
Столько разных лиц, столько разных взглядов! Взглядов бодрых, успевших выпить свою дозу кофеина, взглядов сонных, смотрящих растерянно, словно их застали врасплох, взглядов, потухших от разочарования, взглядов, агрессивных от неудовлетворённости. Точно то, что у каждого взгляда есть своя история появления. Но любопытно само появление истории, казалось бы из ниоткуда, по абсолютной случайности. Быть может, это наши желания, как движущая сила, приводят нас к любопытным встречам и событиям? Ведь не зря же говорят, что нет ничего случайного! Но иногда бывает так, что сам человек к этому не готов, не проявляет должного внимания к происходящему, называемого случайностью, таким образом упуская её, и тогда происходящее теряет всю свою важность, а желания остаются желаниями. А иногда человек с жаждой ищет любого случая, которое приблизило бы его к мечте, к заветному желанию, и тогда случайность, приходящая к нему, становится шансом.
В стороне от движущейся толпы, на фоне античных скульптур и мраморных изображений из жизни Древней Греции, заключённых в стеклянные подсвеченные витрины, проходящие по периметру стен станции метро, возле колонны стоит мужчина, ещё не старый, но уже и не молодой. Он играет на ионике знакомые мотивы, которые так любят все местные жители, и тем самым надеется привлечь хоть какое-то внимание и получить милостыню. Его музыка растворяется в шуме прибывающих и уходящих поездов, в звуках многочисленных шагов и в голосах, говорящих по телефону. Несмотря на это, кто-то всё же роняет монету в его перевёрнутую чёрную шляпу. И каждый раз, когда музыкант слышит, как опускается монета, сразу же приободряется и играет с большим вдохновением. Если бы проходящие прислушались, с каким знанием дела он исполняет музыку, то сразу бы поняли, что перед ними – профессионал. У него нет денег, но он слишком благороден, чтобы шарить по карманам. Он музыкант, хотя и бедный. На нём старый, но хорошо пошитый пиджак, джинсы и старые, чистые ботинки. Вьющиеся тёмные с редкой проседью волосы аккуратно причёсаны, хотя ими уж точно с удовольствием занялся парикмахер. Чёрный шарф небрежно, но стильно повис на его шее, оттеняя глубокие серые глаза. Он слегка улыбается и бросает взгляды на проходящих. Его сутулые плечи напряжены, а худощавая нога ритмично отбивает ритм музыки. Длинные подвижные пальцы с уверенностью нажимают на клавиши. Кажется, что он пронизан музыкой и нотами. Даже имя у него музыкальное – Дорэмис. Нет, он не вызывает жалости, да и на нищего тоже не похож. Но что он тут делает? С таким талантом и артистической внешностью его легко можно представить на сцене играющим в какой-нибудь группе. Но трудно вообразить, что этот человек в какой-то период своей жизни был миллионером и очень известным музыкантом.
* * *
В небольшой старой квартире раздался звонок мобильного телефона. Долговязый парень поспешно поднял трубку.
– Дорэми, привет! У меня к тебе дело… Тут у нас гастроли на носу с Анной Пападопулу, а её клавишник ушёл в другую команду. Ну… ему там пообещали больше платить… – с налёта начал говорить музыкальный руководитель, приятель молодого музыканта.
– Да, Леонид! Привет! – успел вставить Дорэмис.
– Ну, в общем, выручай!
– Но я ведь…
– А! Знаю, знаю! Ты работаешь и не можешь. Понимаю! Но у нас работа постоянно, и платят хорошо!
– Как я уйду? Ведь ты понимаешь…
– Понимаю. Жду тебя в шесть у меня дома. Там всё и обсудим. Давай, до встречи!
Дорэмис положил трубку и сел на неубранную
Леонид был старым товарищем Дорэмиса с музыкального училища, с отделения бас-гитары. Всегда юркий и общительный, он выбрал другой путь и работал по ночам в бузуки (греческие ночные заведения с живой музыкой, с множеством певцов, где посетители в основном пьют виски. Открывается такое заведение около одиннадцати вечера и закрывается под утро). Леонид, в отличие от своего товарища, хорошо зарабатывал и был известен в музыкальных ночных кругах. Он не раз предлагал Дорэмису присоединиться, зная его как порядочного человека и приличного музыканта.
Однажды Дорэмис решил пойти в бузуки к своему приятелю и посмотреть, что его ждёт, если он в какой-то момент своей жизни выберет ночную работу. Он был крайне удивлён, когда услышал, как громко там звучала музыка, которая показалась ему примитивной. «Да уж, это тебе не классика!» – думал он, поцеживая виски. Пытаясь высидеть в накуренном, шумном помещении как можно дольше ради своего товарища, он уже не мог слышать грубые голоса певцов, которые пытались перекричать всю банду музыкантов, чтобы быть услышанными. Люди же с удовольствием выходили на сцену танцевать, делая подчас неуклюжие, причудливые движения. Некоторые женщины в разгаре веселья взгромождались в своих вечерних нарядах на столы, роняя стаканы, и танцевали цифтетели, и тогда весь стол ходил ходуном в заданном ритме. Им хлопали и подбадривали всякими выкриками «Давай, красавица! Звезда! Ай да!» – и те старались ещё больше. Яркие круги прожекторов гуляли по всему ресторану, и их свет ободрял и ослеплял веселившуюся публику. По традиции бузуки танцующих на столах осыпали бутонами гвоздик, которые ловко подсовывались на подносах привлекательными, всегда улыбающимися девушками. Каждый такой танец обходился мужской половине компании солидной суммой, выброшенной на ветер в виде оборванных цветов не первой свежести. Это не могло не шокировать утончённого Дорэмиса. Он с выпученными глазами наблюдал за происходящим. Только лишь в конце программы, к пяти утра, вышел один из певцов и начал петь старые греческие песни, которые нравились Дорэмису. Музыка уже не грохотала, прожектора не слепили глаза, и голос исполнителя стал более мелодичным и спокойным. Только это ему и доставило хоть какое-то удовольствие. Он дождался коллегу, они вместе вышли, и Дорэмис наконец-то вдохнул свежий воздух. Леонид стал ему что-то оживлённо рассказывать, но Дорэмис с заложенными ушами его почти не слышал. У него шумело в голове, и страшно хотелось лечь. Просто лечь и закрыть глаза.
– Слушай, Леонид! По-моему, я оглох! – сказал неестественно громко озадаченный Дорэмис, на что его товарищ стал громко хохотать.
– Дружище! Пройдёт! Это с непривычки, – крикнул тот громко и похлопал Дорэмиса по плечу. Потом, посмотрев на перепуганного музыканта, стал смеяться ещё громче. – Я вижу, ты не в восторге! Я подозревал, что тебе не понравится! Бузуки, дружище, или нравится, или не нравится. Точно одно – оно не оставит никого равнодушным! – громко парировал Леонид, обращаясь к своему оглохшему другу.
Молодой пианист стоял в метро и вспоминал этот первый и единственный поход в бузуки. Тогда ему показалось, что он отработал смену на заводе, дыша угарным газом. На следующий день после своего похода в бузуки он проснулся уже за полдень, а потом думал о том, как всё это Леонид выдерживает? Он бы на его месте, наверное, не смог.
Он зашёл в вагон прибывшего поезда, таща за собой поглотившие его мысли. «Хорошо, – рассуждал он, – если я всё-таки соглашусь на предложение Леонида, то моё место будет там, в ночном бузуки с оглушительной музыкой, с веселящимися покрасневшими мордами, играющего примитив всю ночь! Гастроли… Хм! Выступление по бузуки в разных провинциальных городах? Отличные гастроли! – при этих мыслях рот музыканта искривился в ироничную улыбку. – А мне эта их солистка Анна совсем не понравилась ни как певица, ни как женщина. Чего её крутят по радио то и дело? Не понимаю».
Анну молодой музыкант увидел в первый раз тогда, в бузуки. Она была очень яркая. Блондинка с красными губами, которые как-то пошло открывались, крутила бёдрами в такт музыке, посматривая сквозь густо накрашенные ресницы на публику. Было понятно, что певица посетителям явно нравилась. Мужчины смотрели на неё с похотью, а женщины – с восторгом и завистью. Анна была хорошо сложена. Её платье в обтяжку так сверкало, что притягивало взгляды, несмотря на свою вульгарность. Дорэмис, мягко говоря, не любил таких дам. И вот теперь он едет, и вспоминает её, и, по всей видимости, будет с ней работать!