Восьмое Небо
Шрифт:
– Невинные оладушки… - прошептала Ринриетта, не заметив, что использует ругательство Сырной Ведьмы.
Мистер Роузберри отшатнулся, все еще сжимая руками бочонок с гомункулом. Он двигался неестественно и резко, словно никогда не имел дела с человеческими суставами. Рот застыл в так и не законченном крике, губы вдруг съежились и втянулись внутрь рта, зато нос стал наливаться тяжестью, превращаясь в подобие огромной капли, висящей на лице. Глаза выпучились до такой степени, что превратились в едва видимые бусины в окружении вздувшейся кожи.
– ТЫ ХОТЕЛ ВЛАСТИ, - прошипел «Барбатос» с нечеловеческим
Раздался треск ткани – она уже не могла сдерживать бурлящую плоть и рвалась по швам, обнажая слизкую пористую кожу. Но еще более жуткие перемены происходили с конечностями мистера Роузберри. Они вдруг стали упруго гнуться, словно и в руках и в ногах исчезли суставы, истончились, каждый палец обратился побегом, очень быстро увеличивающимся в длине. С влажным всхлипом они вдруг покрылись огромным количеством пульсирующих розовых оспин, и только тогда Ринриетта поняла, что это – присоски.
Осьминог. Мистер Роузберри превращался в огромного осьминога.
Кажется, он и сам понял, что с ним происходит, но был бессилен что-то изменить. Его голова раздулась и мягко покачивалась на надувающемся теле, уже лишившемся шеи, огромный нос свисал с нее бесформенным бурдюком. Шелк трещал, лопаясь и превращаясь в лохмотья, не скрывающие все новых и новых изменений. Но страшнее всего были глаза. Они уже не были человеческими, но каким-то образом отражали человеческую муку, застывшую в темных провалах.
– В СВОЕМ ЖЕЛАНИИ УПРАВЛЯТЬ ТЫ САМОУВЕРЕННО ПРИНЯЛСЯ ПРОКЛАДЫВАТЬ СОБСТВЕННЫЕ ВОЗДУШНЫЕ ТЕЧЕНИЯ. КАКОВО ТЕБЕ СЕЙЧАС?
Мистер Роузберри рухнул на палубу, издав хлюпающий звук – у него больше не было конечностей, способных выдержать его вес. Все удлиняющиеся щупальца тщетно пытались зацепиться за стены и палубу, оставляя влажные полосы.
«Барбатос» оглушительно расхохотался.
– НУ КАКОВО ЭТО? – проскрежетал он, наблюдая за огромным моллюском, беспомощно распластанным на палубе, - ТЫ ХОТЕЛ УПРАВЛЯТЬ ВСЕМ МИРОМ, НО ТЕПЕРЬ НЕ МОЖЕШЬ УПРАВЛЯТЬ ДАЖЕ СОБСТВЕННЫМ ТЕЛОМ. ВОТ ТЕБЕ ДАР МАРЕВА.
Осьминог в обрывках платья каким-то образом сумел издать почти человеческий всхлип и вдруг, ожесточенно работая всеми щупальцами, неуклюже пополз к выходу. Это выглядело жалким подобием его былой грациозности, но Ринриетта не могла оторвать взгляда от этого зрелища.
То, что было мистером Роузберри влажно шлепнулось на трап и скатилось по нему куда-то вниз, оставив после себя лишь липкие лужицы на металлических поверхностях и брошенный в углу бочонок с гомункулом.
– ТЩЕСЛАВНОЕ НЕДОРАЗУМЕНИЕ, - презрительно прошипел «Барбатос» ему вслед, - КАК И ВСЕ ОНИ. ОНИ ДУМАЛИ, ЧТО Я СТАНУ ИХ ОРУЖИЕМ. НО ВМЕСТО ЭТОГО САМИ СТАЛИ МОИМИ ИГРУШКАМИ. ТЕПЕРЬ ТВОЯ ОЧЕРЕДЬ, РИНРИЕТТА УАЙЛДБРИЗ.
Это был голос самого Марева. Торжествующий, вибрирующий, отравленный. Ринриетта до боли в висках пыталась заткнуть ладонями уши, но с тем же успехом можно было дуть в парус, чтоб придать скорость кораблю. Этот голос проникал в нее тысячами ядовитых ручейков, скапливаясь внутри и заставляя съеживаться в приступе тошноты. Этот голос гипнотизировал, подавляя мысли, вколачивая их куда-то глубоко, как гвозди в корабельную палубу, оставляя на поверхности лишь беспросветный ужас и желание подчиниться. Наверно, это и была Музыка Марева, заставляющая людей творить безумства, но теперь она разносилась по всему воздушному океану.
– ГДЕ ОНИ? ГДЕ ТЕ ВКУСНЫЕ ЧАРЫ, ЧТО ТЫ ПРЯТАЛА НА СВОЕМ КОРАБЛЕ? ОТВЕЧАЙ. В МОИХ СИЛАХ СОТВОРИТЬ С ТОБОЙ ТАКОЕ, ПО СРАВНЕНИЮ С ЧЕМ ПРЕВРАЩАЕНИЕ В ОСЬМИНОГА ПОКАЖЕТСЯ ДЕТСКОЙ ШАЛОСТЬЮ.
Ринриетта хотела ответить. Невидимые кольца Марева стиснули ее, выжимая ответ из груди прямо сквозь плотно сомкнутые зубы.
– Я… не знаю. Не знаю, о чем ты.
Марево вздохнуло. Оно умело быть терпеливым. Оно существовало тысячи лет.
– Я ЧУВСТВОВАЛ СЛЕД. НА ТВОЕМ КОРАБЛЕ БЫЛИ ЧАРЫ. ОСОБЫЕ ЧАРЫ. ОНИ РАЗДРАЗНИЛИ МОЙ АППЕТИТ. Я И СЕЙЧАС ОЩУЩАЮ ИХ ПРИСУТСТВИЕ, НО СОКРЫТОЕ. ИХ ИСТОЧНИК ГДЕ-ТО ПОБЛИЗОСТИ. ТЫ ДУМАЕШЬ, ЧТО СМОЖЕШЬ СПРЯТАТЬ ИХ ОТ МЕНЯ?
– Нет… я… нет… Хватит! Это все мой корабль! Чары были в нем!
– ТВОЙ КОРАБЛЬ БЫЛ СТАРОЙ РАССОХШЕЙСЯ ДОСКОЙ. Я ЧУВСТВОВАЛ ЕГО СМЕРТЬ. НЕ ВЗДУМАЙ МЕНЯ ОБМАНЫВАТЬ. ГДЕ ТЫ СПРЯТАЛА ТО, ЧТО ПРИНАДЛЕЖИТ МНЕ?
Ринриетта попыталась выпрямиться во весь рост, но сила, которая ей противостояла, даже не заметила ее сопротивления. Она навалилась на нее сразу со всех сторон – сокрушающий все на своем пути багровый прилив. На несколько секунд в этом приливе пропало все – мысли, чувства, даже окружающий мир. А когда Ринриетта вновь смогла открыть глаза, оказалось, что она стоит на коленях и хрипит, тщетно пытаясь вдохнуть. Ее горло охватила висельная петля, такая тугая, что гортань норовила в любой миг треснуть, как бамбуковый побег, в голове пульсировала горячая кровь. Петля была столь реальна, что Ринриетта ощущала запах старой пеньки и смолы, но ее пальцы, слепо шарившие по шее, не ощущали ничего кроме кожи.
– Я МОГУ ДЕРЖАТЬ ТАК ТЕБЯ ЧАСАМИ. ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ ТЕЛО – ХРУПКИЙ СОСУД, НО ПРИ ДОЛЖНОМ УМЕНИИ ЕГО МОЖНО ПОДДЕРЖИВАТЬ В ЖИВОМ СОСТОЯНИИ ОЧЕНЬ ДОЛГО. ЭТО ПОКАЖЕТСЯ ТЕБЕ ВЕКАМИ, ЕСЛИ БУДЕШЬ СОПРОТИВЛЯТЬСЯ.
Ринриетта всхлипывала, согнувшись в три погибели, едва не царапая лоб о металлическую палубу. При одной мысли о сопротивлении делалось еще более дурно. Сейчас она призналась бы в чем угодно, выложила все, что знает, если бы только знала, о чем говорит это чудовище. Чары… Что за чары были на «Вобле»? Что было их источником? Эта мысль беспомощно трепетала, как рыбий хвостик, создавая лишь колебания воздуха.
Дядюшка Крунч? Какая-то сила вдохнула в него жизнь и наделила разумом, быть может, сила слепая и бездумная, а может, расчетливая и непознаваемая. Или он сам был этой силой? Он возник из небытия именно тогда, когда деду нужна была помощь. И оставался возле нее самой все время, когда помощь нужна была ей. Может, он и был источником магического возмущения?
Или Корди? Ее расфокусированная магическая сила не раз приводила к самым непредсказуемым последствиям. И пусть силу эту она почти не могла контролировать, возможно, именно ее почувствовал своим дьявольским чутьем рожденный Маревом гомункул?