Восьмое правило волшебника, или Голая империя
Шрифт:
И тогда я страшно испугался за Мэрили. Но я помнил, что ничего на самом деле нет, а потому не мог быть уверен в услышанном. Ведь я слышу только то, что этот человек говорит о вещах, которые видел, а это всего лишь чувственная сторона мира. Я не могу знать реальность только через свои глаза и уши.
Затем Лучан сказал, что мы должны открыть ворота, если утверждаем, что гостеприимны к ним. Он еще добавил, что если мы откажемся, начнется новый круг насилия.
Я вернулся в город и передал его слова жителям. Мой народ в один голос сказал, что надо открыть ворота и пригласить их в город.
Люди Ордена вошли в город и захватили всех женщин, от девочек до пожилых бабушек. Я стоял вместе с другими мужчинами и умолял их отпустить наших женщин, не трогать нас. Я говорил, что мы согласились с их требованиями и не причиним им зла, но они не слушали.
Тогда я напомнил Лучану, что послал ему Мэрили в обмен на мир. Я сказал, он должен сдержать свое слово. Но командир и его люди только засмеялись.
То, что я видел потом, не было реальностью. Действительность — царство смерти, и мы знаем, что мир не может знать правды. В тот день несчастье пришло к моим людям. Мы знаем, что не следует сопротивляться судьбе, поскольку она предопределена истинной реальностью, которую мы не в силах увидеть.
Я видел, как тащили наших женщин. Я смотрел, как они выкрикивали наши имена, рвались к нам, но чьи-нибудь огромные руки закрывали им рот и оттаскивали;
Тяжелые облака, казалось, касались верхушек деревьев. В тишине Кэлен слышала, как поет птица на еловой ветке. Оуэн остался один на один со своими страшными воспоминаниями. Ричард молча стоял, сложив руки, и смотрел на него.
— Я пошел в другие города, — заговорил Оуэн. — В некоторых из них Орден уже побывал до моего прихода. Люди Ордена сделали с другими городами то же, что и с моим: взяли женщин. Иногда они прихватывали и нескольких мужчин.
Но оставались и поселения, куда войско Ордена еще не добралось. Как Говорящий своего города, я рассказывал, что произошло с моим народом, и призывал их действовать.
Но люди сердились на меня и говорили, что противостоять насилию — неправильно, и это приведет только к новому витку насилия. И тогда мы станем ничем не лучше диких варваров. Они убеждали меня в необходимости отказаться от моих слов и положиться на мудрое решение моего народа. Еще они сказали, что я смотрю на мир собственным ограниченным зрением, а не следую вере остальных.
Я пришел в один из самых больших городов и снова рассказал о том, что граница нарушена, Имперский Орден идет на нас и уже взял несколько городов. Я просил людей поверить мне и вместе решить, что делать для защиты нашей империи.
Так как я был настойчив, Совет Говорящих отвел меня к Мудрому. Это большая честь — говорить с Мудрым. Он сказал мне, что я должен забыть содеянное людьми Ордена над моим народом. Только так я смогу остановить насилие.
Мудрый сказал, что злоба и жестокость людей Ордена вызвана их болью, это крик о помощи, и они нуждаются в доверии и понимании. Я должен был очиститься его мудростью и замолчать. Но я начал рассказывать ему о своем желании быть с Мэрили, о людях, которые были уведены неведомо куда, о других Говорящих, которые готовы мне помочь.
Но Мудрый ответил, что Мэрили найдет свое счастье, а я веду себя очень эгоистично, желая привязать ее к себе. Он сказал, что каждому положена своя судьба и не мне роптать на нее.
Я доказывал Говорящим и Мудрому, что Лучан не выполнил договора, когда я отдал ему Мэрили. Но Мудрый сказал, что Мэрили пришла к этим людям с миром, поэтому насилие не продолжится. Он заявил, что эгоистично и греховно ставить свои желания выше мира, который самоотверженно выбрала Мэрили, и, может быть, именно мое собственническое отношение вызвало злобу этих людей.
Я спросил, что я должен был делать, когда был искренен с ними, а они со мной — нет. Мудрый ответил, что я осуждал их с самого начала, а не попытался простить, обнять или хотя бы понять. Он сказал, что я должен был поддержать их, броситься перед ними на землю и умолять простить меня за напоминание о старой боли, которую они, наверно, когда-то пережили.
Я ответил Мудрому перед лицом всех остальных Говорящих, что не хочу прощать этих людей или обнимать их, а хочу выкинуть их из нашей жизни.
И тогда меня осудили…
Ричард молча подал Оуэну кружку с водой. Парень, не глядя, прихлебывал.
— Совет Говорящих приказал мне возвращаться в свой город и просить мудрости у тех, среди, кого я жил. Они сказали, чтобы я просил свой народ наставить меня в учении. Я вернулся с желанием искупить свою вину, но понял, что все стало еще хуже. Теперь Орден пришел, чтобы взять все, что он хочет — пищу и товары. Мы отдали им все, что они просили, да они и не спрашивали, просто брали. Многих забрали с собой, многих мальчиков и тех, кто был молод и силен. Остальных мужчин убили. Люди с пустыми глазами стояли над телами убитых друзей. Где-то люди насыпали курганы над пролитой кровью. Эти места стали святыми, к ним приходили молиться. Дети плакали, не переставая, — Оуэн остановился. Каждое слово рассказа давалось ему с трудом, страшные картины вновь и вновь проносились перед его мысленным взором. — Некому было меня учить. Все жители моего города заперлись и дрожали за своими дверями, но когда пришел Орден, они опустили глаза и отворили двери. Я больше не мог оставаться в городе. Я бежал за городские стены и был дико испуган, что остался один. Там, среди холмов, я встретил других, таких же, как я — эгоистов, трясущихся в страхе за свои жизни. Вместе мы решили действовать и положить конец страданиям. Мы приняли решение восстановить мир. — Мужчина перевел дыхание. — Вначале мы послали людей к Ордену сказать, что мы не причиним зла и хотим мира. Мы спрашивали, как нам поступить, чтобы они были удовлетворены и ушли. Орден приказал пробить посланникам лодыжки шестом и подвесить на окраине города, содрав с них кожу живьем, — голос Оуэна стал почти безжизненным. — Тех, кого казнили, я знал с детства. Эти люди учили меня, наставляли, обнимали в радости, когда мы с Мэрили решили пожениться. Орден оставил их кричать в агонии на палящем солнце. И они мучились, пока их не нашли чернокрылые хищники. Я говорил себе, что увиденное мною — ложь, и я не должен этому верить, это глаза наказывают меня за греховные мысли, а мой разум не знает, было это правдой или иллюзией; Орден убил не всех, кто пришел с переговорами. Некоторые вернулись с ответом Ордена. Они сказали, что мы должны спуститься с холмов и вернуться в город. Это будет знаком наших мирных намерений и того, что мы не собираемся нападать на людей Ордена. А если мы этого не сделаем, они примутся снимать кожу с дюжины человек в день и оставлять на съедение чернокрылым птицам. И так будет продолжаться, пока все мы не проявим свои мирные намерения, или каждый в городе будет посажен на кол и с него сдерут кожу. Многие заплакали, не силах думать, что они могут стать причиной насилия, и вернулись в город. Но так поступили не все. Кое-кто из нас остался в холмах. Так как Орден нас не считал, а вернулось много людей, он решил, что все исполнили его приказ. Те, кто остался в холмах, жили, питаясь орехами, фруктами, ягодами, которые мы могли отыскать в лесу, или украденной пищей. Мы медленно собирались вместе. «Надо узнать, что Орден делает с похищенными людьми, — сказал я остальным. — Поскольку люди Ордена не знают нас в лицо, мы могли бы смешаться с теми, кто работал на полях или ухаживал за животными, и незаметно вернуться в город. И тогда Орден не догадается, что мы с холмов». В следующие месяцы мы наблюдали за армией Ордена. Лучше бы наши глаза не видели этого! Детей выгнали в леса, полные диких зверей и птиц, и мы не знали, что с ними случилось, а всех женщин люди Ордена забрали в построенный ими укрепленный лагерь, — Оуэн спрятал лицо в ладонях, пытаясь подавить рыдания. — Они использовали наших женщин как мешки для вынашивания. Они заставляли их рожать детей, как можно больше детей от них. Некоторые женщины уже были беременны. А те, кто не был, вскоре забеременели. За следующие полтора года родилось много детей. Какое-то время о них заботились, а потом отбирали у матерей, которые снова беременели. Я не знаю, куда забирали этих младенцев — куда-то за пределы нашей империи. Мужчины, которых угнали из городов, тоже были высланы из Бандакара. Люди Ордена не слишком следили
Ричард стоял, хмурый, как гроза, и больше не мог молчать.
— И после всей жестокости народ поверил словам Ордена? — прогремел он.
— Жители городов попали под влияние слов Ордена, поверив, что он борется за те же идеи, которые дороги нам самим, — развел руками Оуэн. — Люди Ордена объясняли убийства тем, что к нашим городам подошли люди с севера — из Империи Д'Хара. Я впервые слышал это название — Д'Хара. На протяжении полутора лет жизни в холмах я обошел много стран, надеясь найти то, что помогло бы нам изгнать Орден из Бандакара. Я был в городах Древнего мира. В Алтур-Ранге я услышал шепот о великом человеке с севера, из Империи Д'Хара, который приносит свободу. — Парень взглянул на Ричарда. — Мои люди были и в других частях известного нам мира. Вернувшись, мы поделились друг с другом тем, что видели и слышали. Все в один голос говорили о лорде Рале и его жене, Матери-Исповеднице, которые борются против Имперского Ордена. Потом мы узнали, где скрывается Мудрый, а вместе с ним и большинство наших Великих Говорящих. Он жил в одном из самых больших городов, куда еще не дошел Орден. Орден не спешил. Но и мой народ никуда не уходил — идти было некуда. Мои друзья хотели, чтобы я стал их Говорящим и пошел к Великим Говорящим убедить их в необходимости остановить Имперский Орден и изгнать его из Бандакара. — Оуэн отхлебнул воды. — Я отправился в прекрасный город, где ни разу не был, и восхитился тем, что построила наша высокая культура. Культура, которую уничтожат, если я не сумею убедить Великих Говорящих и Мудрого подумать, как остановить Орден. Я говорил с ними очень настойчиво, рассказывая обо всем, что совершил Орден. Я говорил о тех людях, которых встретил в холмах, жаждущих услышать, что скажут им Мудрый и Говорящие. Великие Говорящие ответили, что я не могу знать истинную сущность Ордена и судить только по увиденному мною и еще несколькими людьми. «Орден — это огромная империя, а вы видели только малую часть ее народа, — заявили они. — Люди не способны совершить такие чудовищные поступки, о которых ты нам рассказал, потому что это повергло бы их в ужас еще до завершения». Великие Говорящие в знак доказательства предложили мне содрать кожу с одного из них. Я, конечно, не мог этого сделать, но уверял их, что своими глазами видел, как делают это люди Ордена, — голос мужчины преисполнился сожаления. — Говорящие с презрением отнеслись к моим словам. Они напомнили мне, что действительность вовсе не такова, как нам кажется. «Возможно, люди Ордена боятся вреда, который мы можем им причинить, и просто хотят проверить нас, — сказали они. — Нас, скорее всего, испытывают, заставляя думать, что все эти ужасные вещи — правда. Люди Ордена хотят увидеть, как мы воспринимаем это, и истинно ли мы идем по пути мира или собираемся напасть на них». Великие Говорящие указали мне на то, что я не могу знать, видел ли на самом деле описанное мною. Они утверждали, что я не могу судить, хорошо это или плохо, и не мне судить тех, кого я даже не знаю. «Тот, кто так поступает, становится над другими людьми, а это проявление враждебности», — сказали Говорящие. Я стоял и не мог забыть о том, что мне пришлось увидеть, о тех, кто вместе со мной надеялся убедить Говорящих и Мудрого защитить нашу империю. Я видел перед собой лицо Лучана и не мог забыть о Мэрили в его лапах. Я думал о принесенной ею жертве, о ее загубленной ни за что чистой и светлой жизни. И тогда я встал перед Говорящими и закричал, что они — само зло.
— Похоже, ты можешь сказать, что есть правда, когда захочешь, — громко рассмеялась Кара.
Ричард бросил в ее сторону испепеляющий взгляд.
Оуэн посмотрел на них и моргнул. Его мысли были так далеко отсюда, что он даже не услышал слов Кары. Парень взглянул на Ричарда.
— За это они изгнали меня, — произнес он.
— Но печать границы была сломана, — сказал Ричард. — Ты уже ходил через перевал. Как они могли изгнать тебя, если граница была разрушена?
— Им не нужна стена смерти, — развел руками Оуэн. — Изгнание — сама смерть, смерть тебя как жителя Бандакара. Мое имя стало известно всей империи, и каждый прогонит меня. Передо мной захлопнут любую дверь. Я — изгнанный. Никто не захочет общаться со мной. Я — отверженный. И неважно, что меня не заставили переходить границу. Меня оторвали от людей. А это намного хуже. Я вернулся в холмы собрать вещи и сказать людям, что меня изгнали. Я намеревался покинуть родину, как сказал мне мой народ устами Говорящих. Но мои люди, те, кто жили в холмах, не хотели, чтобы я уходил. Они сказали, что изгнание неправильно. Мои люди видели то же, что и я. Они видели, как уводили их жен, матерей, дочерей и сестер. Видели убитых друзей, мужчин, с которых содрали кожу и бросили умирать в жестоких страданиях, видели птиц, кружащих над ними. Люди говорили, что если все мы это видели, то так оно и было. Все они сказали, что ушли в холмы, поскольку любят нашу землю и хотят вернуть мир, который в ней был. Еще они добавили, что Великие Говорящие, видно, ослепли, раз отдают наш народ в лапы убийц, а если так случится, мы будем жить под Имперским Орденом как рабы и мешки для вынашивания. Я был потрясен тем, что мои люди отказались изгнать меня, а просили остаться с ними. — Голос мужчины задрожал от гордости за друзей. — Мы решили, что будем теми, кто станет действовать. Когда я спросил, каков будет наш план, все ответили одно. Мы решили, что должны привести лорда Рала, который даст нам свободу. Все единодушно. Мы думали, что нам делать. Кто-то говорил, что лорд Рал придет к нам, когда мы попросим. Но, предположили другие, ты можешь не захотеть, потому что ты непросвещенный и тебе нет дела до нашего народа. Мы долго ломали головы, пока придумали, как сделать так, чтобы ты в любом случае пришел к нам, — Оуэн виновато взглянул на Ричарда. — Поскольку меня изгнали, я вызвался идти к тебе. Мне не было другой жизни, кроме как скрываться в холмах. Я сказал, что не знаю, где искать тебя, но не сдамся, пока не найду. Один из стариков, всю жизнь занимавшийся изучением трав, приготовил яд, который я подлил в твой мех. Он же приготовил и противоядие. Старик объяснил мне, как действует яд и как можно остановить его действие. Никто из нас не хотел быть виновным в убийстве человека, пусть даже непросвещенного.