Воспаленный мир
Шрифт:
Пока сыну не исполнилось двадцать, мать еще надеялась, что ей удастся пожить хоть немного для себя, сплавив любимое чадо в один из престижных университетов, боровшихся за столь светлое дарование. Но мальчик предпочел остаться дома и выбрал вуз с дистанционным обучением.
На то были причины. Причины есть всегда.
Часы пробили двенадцать. Ведро попкорна на два литра стояло пустым рядом с диваном, а желудок сжимался от голода. С трудом поднявшись на тумбообразных ногах, к которым никак не мог привыкнуть, Коэн увеличил громкость телевизора и вышел на кухню. Холодильник забит дурацкими овощами и фруктами –
Шумно выдохнув, Коэн перешел к шкафу – там должно остаться шоколадное печенье с крошкой сублимированной малины, так приятно лопающейся кислым вкусом на языке. Он точно помнил, как сам клал его туда совсем недавно. Может быть, вчера?
Ничего. Чертыхнувшись, мужчина встал на цыпочки и попытался дотянуться до самой верхней полки, где мать хранила амарантовое печенье. Она ела только его, если хотела слегка нарушить диету, которой придерживалась последние лет пятнадцать. Не по своей воле, а по рекомендации врача.
Вот оно. Картонная коробка, а в ней надорванный блестящий пакет. Пошарив внутри пальцами, больше напоминавшими сардельки, Коэн выудил несколько крошащихся комочков теста и отправил себе в рот.
Вкус ему нравился, но сухая, готовая рассыпаться от дуновения малейшего сквозняка структура раздражала. То ли дело его любимое – шоколадное. Оно вязло в зубах, оставляя приятное послевкусие. И еще долго можно было подцеплять застрявшие кусочки языком.
Его взгляд скользнул вверх, и он увидел свое отражение. Из маленького зеркала кухонного шкафа на него смотрела жирная отвратительная морда мужчины с пухлыми кроваво-красными щеками, испещренными прожилками вен, с маленькими, едва видными из-под нависших бровей, глазками и влажными губами, усыпанными крошками амарантового печенья. Коэн разглядывал в себя в зеркало, словно видел впервые. Широко открывая рот, он кидал в черную бездну бесформенного тела крошащиеся шарики и начинал перемалывать их короткими зубками, больше подходящими ребенку.
Сейчас, глядя на него, мало кому придет в голову, что этот больше похожий на готового к забою хряка мужчина в прошлом победитель местных соревнований по бегу среди учащихся. Он бегал с самого раннего возраста, подражая отцу – профессиональному бегуну, занимавшему призовые места на самых крупных городских соревнованиях и даже иногда выезжающему за рубеж. Но когда отец умер – Коэну тогда только-только исполнилось шестнадцать, – все пошло наперекосяк. Он замкнулся в себе, и девушка, с которой они строили грандиозные планы на совместную жизнь, не стала дожидаться или пытаться вытащить его из этой ямы отчаяния – уехала с каким-то заезжим коммивояжером, наплевав на окончание школы. Это стало еще одним ударом, и Коэн начал есть.
Еда – единственное, что никогда не предаст. Аппетитные, хорошо зажаренные до корочки и покрытые острым соусом куриные ножки не обманывали. Они были именно такими вкусными, как он себе представлял. И чуть кисловатый лимонад из манго и маракуйи, подаваемый бесплатно, если заказать пару
Хлопнула входная дверь – вернулась мать со смены. После смерти отца она продолжала работать в школе учительницей младших классов и заодно подрабатывала по вечерам в местной забегаловке, где подавали те самые крылышки. Если повезет, она догадалась захватить с собой порцию.
Наспех спрятав коробку печенья обратно – мать не обрадуется, увидев, как он ворует единственное доступное ей лакомство, – Коэн опустился на стул, и тот предательски скрипнул под неподъемной ношей.
– Ма! – закричал он, шаря глазами по столу, усыпанному еще вчерашними крошками и заляпанному следами прогорклого масла из-под рыбных консервов. – Это ты?
На кухню зашла женщина лет пятидесяти с потухшими мутными глазами. Ее лицо не выражало ни усталости после долгого дня, ни радости от встречи с сыном.
– Ты ждал кого-то другого?
Бумажное ведро куриных бедер в остром соусе шмякнулось на стол. А вот стакан с лимонадом она аккуратно поставила рядом.
– Нет. – Коэн разорвал пластиковый пакет, отделяющий его от манящего запаха красного перца, и впился пальцами в горячую липкую массу.
– Ты помнишь, какой сегодня день?
– Кажется, вторник, – неуверенно промычал с набитым ртом мужчина.
– Сегодня первое число. Ты обещал мне. Помнишь?
Аппетит пропал, надкусанная куриная нога полетела обратно в бумажное ведро. Коэн не любил эти разговоры и каждый раз стремился отсрочить тот момент, когда ему придется поддаться на уговоры и решиться убить собственную мать.
Но через пару часов Коэн Робинс стоял в темной комнате и смотрел на маленькую сухонькую женщину, лежащую в кровати под тонкой простыней. Рот открыт, губы шевелятся, и по щеке сползает слюна. Ресницы чуть подрагивают, но она не просыпается – выпила сразу две таблетки снотворного, желая уйти спокойно, во сне. Влажные липкие волосы прилипли к лицу и смотрелись теперь черными червями, норовящими проникнуть в ноздри, глотку, глаза, уши. Проникнуть и захватить ослабившее контроль над реальностью тело.
Он тяжело дышал. Ему было трудно стоять, а еще труднее решиться на то, ради чего сейчас сжимал подушку в своих лопатообразных руках.
Еще секунда – и некогда белая, выстиранная до грязно-серого цвета наволочка коснулась приоткрытых губ, заостренного носа, влажных волос, прилипших к лицу. Надавив что есть сил на подушку, Коэн почувствовал, как из глаз хлынули слезы, и начал мотать головой, стараясь стрясти их с лица.
– Нет, нет, нет, – цедил он сквозь зубы, борясь с внутренними голосами, умоляющими отступиться и пойти вниз. Взять недоеденное ведро с острыми куриными ножками и вернуться к телевизору и идиотскому интеллектуальному шоу.
Он уже почти решился на это, когда услышал шаги на лестнице, глухой удар в дверь и звук выстрела.
Грузное тело повалилось на пол, уволакивая за собой подушку, перепачканную слюной. Женщина, лежащая на мокрых от пота простынях, сделала глубокий вдох, стараясь напитать кислородом каждую клеточку уже готового умереть тела. Если бы не две таблетки снотворного, она могла бы проснуться, броситься к телу умирающего сына, прикрыть пульсирующую кровью рану тонкими ладонями – материнские руки способны творить чудеса.