Воспитание Генри Адамса
Шрифт:
Ни Джон Брайт, ни Ричард Кобден не бывали в свете, да и в парламенте за ними значилось немного сторонников. Их числили врагами порядка анархистами, каковыми они и были, если считать анархистом каждого, кто ненавидит так называемый установленный строй. Робостью в политике они не страдали, открыто выступая на стороне Союза против Пальмерстона, которого ненавидели. Чужие в лондонском свете, они были своими в американской миссии, желанными гостями и приятными собеседниками за обеденным столом, свободно высказывавшимися на любые темы. Кобден был мягче и покладистее Брайта, который труднее шел на сближение, но личному секретарю нравились оба. Генри лелеял мечту когда-нибудь услышать, как тот или другой, выйдя в проход палаты общин, [246] говорят с лордом Джоном Расселом на присущем им языке.
246
… проход палаты общин — свободное пространство в зале заседаний, отделяющее скамьи лояльно настроенных по отношению к правительству парламентариев от членов оппозиции.
С четырьмя такими союзниками посланник Адамс не чувствовал себя беспомощным. Уже второй раз после дела «Трента» британские министры стыдливо колебались и не спешили принять решение. Мало-помалу вокруг миссии сгруппировались настоящие друзья, а не друзья-флюгеры. Группа Шефтсбери, [247] в прошлом антирабовладельческая, вдруг обернулась докучливым и назойливым врагом, зато герцог Аргайльский [248] — бесценнейшим другом и в политических кругах, и в свете, как и его жена, [249] такая же преданная в дружбе, какой была ее мать. Даже личному секретарю кое-что перепало от этого знакомства. Он никогда не забудет, как однажды вечером после ужина в Лодже, оказавшись лицом к лицу с Джоном Стюартом Миллем, стал неожиданно для самого себя объяснять великому экономисту выгоды американской протекционной системы. Очевидности вопреки Генри убеждал себя, что вовсе не герцогский кларет развязал ему язык, а единственно
247
Купер, Энтони Эшли, граф Шефтсбери (1801–1885) — английский государственный деятель, поддерживавший американских аболиционистов до начала Гражданской войны. Во время войны он стал выступать за прекращение боевых действий между Севером и Югом, считая войну бесполезной бойней. Его взгляды разделяли многие политические деятели Великобритании, названные здесь Г. Адамсом «группой».
248
Кемпбелл, Джордж Дуглас, герцог Аргайльский (1823–1900) — политический деятель Великобритании, один из лидеров либеральной партии, известный публицист.
249
Его жена — Ливсон-Гауэр, Элизабет (1824–1878) — дочь герцогини Сазерлендской.
Почти везде он встречал дружеское расположение, особенно со стороны старшего поколения — кроме тех, кто пользовался известностью и влиянием в свете, как мужчин, так и женщин. Правда, и это правило не осталось без исключений: благодаря сердечности и теплому отношению Фредерика Кавендиша [250] Девоншир-хаус стал для Генри почти родным домом, а горячие проамериканские симпатии Люлфа Стэнли [251] послужили основой для дружбы со всей семьей Стэнли-Олдерли, чей дом посещал весь Лондон, Лорн, [252] будущий герцог Аргайльский, также всегда относился к американцам очень дружески. Постоянное общение в свете помогло завязать и более тесные литературные связи. Одним из первых перед Генри Адамсом открылся дом Чарлза Тревельяна, [253] дружеские отношения с которым не прерывались на протяжении полувека и прекратились только с его смертью. Сэр Чарлз и леди Лайелл [254] стали ближайшими друзьями Генри. К ним присоединился и Том Хьюз. [255] Словом, к тому времени, когда кончился траур по принцу-консорту и в светских домах снова открылись двери, даже личному секретарю нет-нет да и стали встречаться там знакомые люди, хотя сам он ни на какие знакомства не напрашивался, а продолжал выжидать. Какие бы выгоды ни сулили светские связи его отцу и матери, ему вся эта дипломатическая и светская суета не давала ровным счетом ничего. Он жаждал вернуться домой.
250
Лорд Кавендиш, Фредерик Чарлз (1836–1882) — личный секретарь лорда Грэнвилля, племянник герцогини Сазерлендской.
251
Стэнли, Эдвард Люлф (1839–1929) — младший сын баронессы Олдерли, член одного из самых богатых семейств английских лендлордов, приумножавший свое состояние за счет дивидендов от промышленных предприятий, политический деятель, сторонник реформы английской системы образования.
252
Маркиз Лорн, Джон Дуглас Сазерленд Кемпбелл (1845–1914) — сын герцога Карлайльского, английский политический деятель.
253
Тревельян, Чарлз Эдвард (1806–1886) — губернатор Мадраса, министр финансов Индии, активный сторонник социальных реформ.
254
Лайелл, Чарлз (1797–1875) — английский геолог, в период Гражданской войны в Северной Америке симпатизировавший федералистам.
255
Хьюз, Томас (1822–1896) — английский политический деятель, активист движения христианских социалистов, убежденный сторонник Севера, автор популярного в то время дидактического романа «Школьные годы Тома Брауна» (1857).
9. ВРАГИ ИЛИ ДРУЗЬЯ (1862)
О годе 1862-м Генри Адамс всегда вспоминал с содроганием. Война как таковая не слишком его угнетала: за свою недолгую жизнь он уже привык к тому, что люди купаются в крови, а из истории легко мог сделать вывод, что с самого начала наибольшее удовольствие человечеству доставляло кровопролитие; но жестокая радость от разрушения посещала человека только тогда, когда он убивал тех, кого ненавидел, а юный Адамс не испытывал ненависти к своим мятежным соотечественникам и вовсе не желал их убивать; если уж он кого и желал смести с лица земли, так это Англию. Ничего хорошего не приходилось ожидать от этой расы с вывихнутыми мозгами. Дай-то бог унести от них ноги. Каждый день британское правительство намеренно теснило его к могиле. Он это видел, вся миссия это знала; это было очевидно; все считали, что это так. Инцидент с «Трентом» ясно показал, каковы намерения Пальмерстона и Рассела. Ко всему крейсеры мятежников ушли из Ливерпуля, и это было в глазах молодого человека не признаком колебаний, а доказательством твердого намерения со стороны Англии пойти на вмешательство. Ответы лорда Рассела на ноты посланника Адамса звучали равнодушно до невежливости, а личному секретарю посланника — молодому человеку двадцати четырех лет — казались наглыми своим пренебрежением к истине. Какие бы слова ни произносились публично с целью смягчить резкость этого обвинения, в частных разговорах все политические противники Англии, и даже немногие ее сторонники, не обинуясь, говорили одно — лорд Рассел лжет. Вряд ли это был серьезный упрек: все государственные деятели лгут, кто больше, кто меньше; личный секретарь пылал гневом против Рассела потому, что был убежден — его ложь прикрывает намерение убивать. Миссию ни на секунду не оставляла тревога. Напряжение стало предельным, невыносимым.
Посланник, разумеется, выносил и это, но за ним стояли помощь и внимание окружающих, а у его сына — ничего, кроме мыслей о друзьях, умиравших в болотах вокруг Ричмонда под началом Макклеллана, [256] или о врагах, ликовавших на Пэлл-Мэлл. [257] До середины лета он крепился как мог, но, когда пришло известие о втором Булл-Ране, [258] у него уже не стало сил и после бессонной ночи, которую он провел, шагая из угла в угол, забыв, что под его комнатой — спальня отца, за завтраком объявил о своем намерении вернуться домой и вступить в армию. Мать подобное заявление, по-видимому, взволновало меньше, чем ночные шаги над ее головой, и это было так не похоже на миссис Адамс, что сын посмотрел на нее с удивлением. Что до отца, то он тоже спокойно выслушал его заявление. Родители, несомненно, его ожидали и приняли меры заранее. В те дни они привыкли выслушивать самые различные заявления от своих детей. Мистер Адамс принял декларацию сына с таким же спокойствием, с каким принял Булл-Ран, но Генри так и не дождался возможности выехать. Препятствия на его пути громоздились одно за другим. Среди прочих причин немалую роль сыграли возражения брата Чарлза, который находился в потомакской армии и чье мнение имело для Генри значительный вес; правда, он и сам сознавал, что, оставив свой пост в Лондоне и променяв его на те «удобства», которыми рассчитывал воспользоваться в Виргинии, где ему угрожали только пули, никогда не простит себе отступничества от отца и матери, брошенных им на съедение диким зверям в британском цирке. Возможно, эта мысль его бы не остановила, но все решило слово отца. Посланник не замедлил ему объяснить, что принять участие в сражениях он уже опоздал, а им всем и так очень скоро — еще до наступления весны — предстоит отправиться домой.
256
Генерал Макклеллан, Джордж Бринтон (1826–1885) — по приказу президента А. Линкольна был назначен в 1861 году главнокомандующим сухопутных войск северян. В период весенней кампании 1862 года он не смог взять Ричмонда столицы Конфедерации — и был снят с должности главнокомандующего.
257
Пэлл-Мэлл — фешенебельная улица Лондона, на которой расположены многочисленные клубы, где в XIX веке собиралась английская аристократия, в целом враждебно настроенная по отношению к федералистам.
258
… известие о втором Булл-Ране — сражение произошло 29–31 августа 1862 года и вновь закончилось крупным поражением северян.
Молодой человек, уже снявший копии с целой горы аффидевитов о крейсерах мятежников, [259] не мог не проникнуться силой подобного аргумента и тут же засел копировать следующие. Консул Дадли [260] из Ливерпуля поставлял их в изобилии. Строго говоря, копировать аффидевиты не входило в обязанности личного секретаря, но практически личный секретарь выполнял работу второго секретаря миссии и делал это с большой охотой — лишь бы мистер Сьюард не брал на себя труд посылать в помощь посланнику новых секретарей, набранных по собственному усмотрению. Работа никого в миссии не тяготила, и на работу никто не жаловался, даже Моран, хотя после отъезда Уилсона ему частенько приходилось сидеть за перепиской ночами. Изматывала не работа, а необходимость играть роль. Встречаться с враждебным обществом было достаточно мучительно, но еще мучительнее было встречаться с друзьями. После катастрофических поражений — семидневных боев под Ричмондом и второго при Булл-Ране — друзья нуждались в поддержке, но бравурно-приподнятый тон в разговорах с ними причинил
259
… копии с целой горы аффидевитов о крейсерах мятежников — по тайному договору с конфедератами Великобритания помогала южным штатам прорывать морскую блокаду, организованную флотом северян. Несколько боевых и транспортных судов были проданы с разрешения правительства английскими судовладельцами южанам, один броненосец строился на британской верфи по специальному заказу Конфедерации и, кроме того, для перевозки оружия и боеприпасов в южные штаты из Европы использовались английские корабли.
260
Дадли, Томас Хейнс (1819–1893) — американский государственный деятель, представитель одной из старейших семей бостонских первопереселенцев. В 1861–1872 годах был американским консулом в Ливерпуле. Он докладывал, что в период Гражданской войны из этого порта в южные штаты было отправлено не менее 130 пароходов.
По одному поводу в Лондоне особенно выходили из себя; там придумали себе некое чудище в образе Авраама Линкольна. [261] Рядом с ним поместили другого дьявола, еще чернее, насколько это было возможно, и назвали его Сьюардом. В своем злобном отношении к этим двум лицам английское общество не знало меры: оно просто безумствовало. Защищать их не имело смысла, объяснения были бы напрасны; оставалось ждать, когда страсти улягутся сами собой. Даже добрые друзья вели себя не лучше врагов: убежденность в беспомощности бедняги Линкольна и свирепости Сьюарда стала догматом всеобщей веры. Последний раз Генри Адамс видел Теккерея перед его внезапной кончиной на рождество в 1863 году в доме Генри Холланда. [262] Явившись на званый вечер, Генри как раз входил в холл, когда Теккерей, смеясь, натягивал пальто: по рассеянности он забрел не в тот дом и обнаружил это, пожимая руку сэру Генри, которого превосходно знал, но который вовсе не был тем, к кому он шел в гости. И тут, изменив тон, великий романист заговорил о своей — впрочем, и Адамсов — давнишней приятельнице, миссис Фрэнк Хэмптон [263] из Южной Каролины, которую он в молодости, когда знал ее еще под именем Салли Бакстер, нежно любил, а потом вывел под именем Этель Ньюком. И хотя он так и не простил ей ее замужества, он вновь испытывал к ней теплые чувства, узнав, что она умерла от чахотки в Колумбии, куда ее родители и сестра не смогли приехать свидеться с ней, так как федералисты отказались пропустить их через линию фронта. Теккерей говорил об этом с дрожью в голосе и с полными слез глазами. Кому же неизвестна бесчеловечная жестокость Линкольна и его подручных! Он ни на минуту не сомневался, что федералисты сделали для себя правилом измываться над нежными чувствами женщин — особенно женщин, вымещая на них свои неудачи. Не располагая достаточными свидетельствами, он сыпал яростными упреками. Даже будь у Адамса в кармане бесспорное доказательство подобной несправедливости и предъяви он его обвинителю, это ничего бы не изменило. Теккерею, как и всему английскому обществу, требовалось в эту минуту разрядиться — снять нервное напряжение взрывом чувств; окажись Линкольн не тем, кем они его считали, — кем бы пришлось им считать себя самих?
261
… некое чудище в образе Авраама Линкольна — в начале Гражданской войны в Северной Америке Линкольн у англичан был весьма непопулярен в связи с тем, что возложил на себя полномочия диктатора, т. к. это привело к ряду нарушений в области демократических свобод и конституционных прав граждан: к незаконным арестам, заключениям и т. п. Государственный секретарь США Сьюард в начале войны позволил себе несколько открыто враждебных по отношению к Великобритании высказываний, часть из которых просочилась в английскую прессу.
262
Холланд, Генри (1788–1873) — лечащий врач королевы Виктории.
263
Хэмптон, Сара Бакстер (1833–1862) — У. Теккерей встретился с ней в 1852 году в Нью-Йорке. Она умерла в Колумбии (Южная Каролина). Этель Ньюком героиня романа Теккерея «Ньюкомы» (1855).
По той же причине члены миссии, даже в частных беседах, отвечали молчанием на грубые шотландские остроты Карлейля. [264] Если Карлейль ошибался, его диатрибы давали точную цену ему самому, и очень низкую цену; вряд ли в одних своих мыслях он был правдивее и разумнее, чем в других. А доказательство, что философ не знает того, о чем говорит, может только огорчить его учеников, прежде чем воздействует на самого философа. Разбивать идолы всегда мучительно, а Карлейль был идолом. Тень, брошенная на его авторитет, подобно теням при закатном солнце, протянется далеко, погрузив все во мрак. Если и Карлейль — фальшивка, что же такое его ученые последователи и вся его школа?
264
… отвечали молчанием на грубые шотландские остроты Карлейля — имеются в виду антифедералистские высказывания Т. Карлейля, опубликованные английской печатью в 1862 году.
В обществе к членам миссии, как правило, относились любезно; у них не было оснований жаловаться — не более, чем у других дипломатов, оказавшихся в сходных обстоятельствах, зато редкие друзья в этом обществе сияли им, словно алмазы. В миссии и не мечтали повернуть общественное мнение. Самое большее, на что могли рассчитывать американские дипломаты, — это не подвергаться оскорблениям, но к описываемому времени отношения уже сложились настолько хорошо, что от подобных неприятностей посланник и его семья были полностью избавлены. Правда, не будем скрывать, что кто-нибудь нет-нет да отказывался посетить — или принять — посланника, но не было ни одного случая открытого афронта или других выступлений, на которые посланнику пришлось бы отвечать. Дипломатия всегда служила буфером в смутные времена, и ни один понимающий в своем деле дипломат не станет возмущаться тем, чего каждому дипломату приходится ожидать. Генри Адамс, хотя он и не был дипломатом, защищенным своим статусом, мирно шествовал избранным путем, понимая, что общество вовсе не жаждет завести с ним знакомство, но понимая также, что у общества нет причин открывать в нем, Генри Адамсе, привлекательные черты, каких он сам в себе не замечал. А потому он шел туда, куда его звали; ему всегда оказывали радушный прием; с ним, как правило, обращались лучше, чем в Вашингтоне, а он придерживал язык.
По тысяче причин дом Пальмерстона считался в среде дипломатов лучшим в Лондоне, а дом лорда Рассела — худшим. Ни о том, ни о другом лорде личному секретарю знать было не дано. Все равно как о Великом Ламе. [265] К тому же лорд Пальмерстон был последним человеком, о котором осмотрительному секретарю захотелось бы что-либо знать. Вряд ли существовал на свете второй премьер-министр, который внушал бы дипломатам так мало доверия, как лорд Пальмерстон: никто не брался решить, чьему слову отдать предпочтение — его или лорда Рассела, а чтобы решить, можно ли им доверять и в какой мере, требовались годы опыта. Сама королева в известном меморандуме от 12 августа 1850 года [266] выразила свое мнение о лорде Пальмерстоне в словах, мало чем отличавшихся от слов, которые употребил лорд Рассел, и оба они королева и Рассел, — по существу, сказали то, что приватно говорили Кобден и Брайт. Все дипломаты были полностью с ними согласны, хотя доверие по дипломатическим меркам и по парламентским, видимо, не одно и то же. Профессиональные дипломаты не смущаются ложью. Слова для них форма выражения, которая у каждого может быть своя, а лгут более или менее все. Больше всех те, кто говорит искренне. Дипломатам нужно знать, какие мотивы скрываются за словами. Что же до Пальмерстона, то дипломаты единодушно предупреждали новых коллег: остерегайтесь, ему ничего не стоит воспользоваться вами для своей сиюминутной цели. Каждый посланник усваивал урок — надо по возможности поменьше привлекать к себе внимание Пальмерстона. Правило это не составляло тайны, и им руководствовались не только дипломаты. Сама королева дала ему ход, огласив в одном из официальных документов. Если Пальмерстону это было нужно для его целей, он шел в палату общин и предавал или очернял любого иностранного дипломата, не задумываясь о судьбе своей жертвы. И никто не давал ему достойной сдачи — даже королева, — потому что, как сказал о нем барон Бруннов: [267] «C'est une peau de rhinocere!» [268] Добившись своего, Пальмерстон заливался смехом, и его публика смеялась вместе с ним. Средние британцы — и американцы — любят, чтобы их потешали, а разве не потеха, когда всяких там иностранцев в лентах и звездах подымает на рога, и подбрасывает, и бодает этакий жовиальный, разгулявшийся забияка британский бык.
265
Великий Лама (иначе Далай-Лама) — глава буддийской секты Сакья-ба, религиозный и светский правитель Тибета.
266
… в известном меморандуме от 12 августа 1850 года… — в заявлении от 12 августа 1850 года королева Виктория потребовала, чтобы премьер-министр Пальмерстон «по своему усмотрению не изменял» санкционированные ею решения.
267
Бруннов, Филлипп Иванович (1797–1875) — русский дипломат, посол в Великобритании с 1860 года. Г. Адамс неверно передает его титул: Ф. И. Бруннов был графом, а не бароном.
268
У него кожа как у носорога! (фр.).