Воспоминания Элизабет Франкенштейн
Шрифт:
Хотя Виктор и обескуражил меня, я через силу заставила себя прочитать книгу от корки до корки; впрочем, то, что я в ней поняла, показалось мне сухим, как пыль, бесцветным и лишенным жизни. Скоро я отложила ее в сторону.
Книга называлась «Philosophiae Naturalis Principia Mathematica» [35] . Ее автором был сэр Исаак Ньютон.
Я становлюсь мистической сестрой Виктора
35
«Математические начала натуральной философии» (лат.).
Когда я сказала матушке, что великая книга Ньютона показалась мне смертельно скучной, она удовлетворенно улыбнулась.
— Я думаю точно так же! Этот трагический человек дал нам странный способ постижения мира: не глазами, чтобы увидеть его, не руками, чтобы его осязать, не сердцем, чтобы полюбить его, но только посредством чисел, чтобы его измерить. Не лишил ли он его цвета и вещественности, без которых человечество не может существовать? Он апеллирует к власти абстракции, к своего рода священности математики, ценя ее намного выше, чем другие натурфилософы. И к чему это привело?.. Увы! Боюсь, завтра вечером мы это увидим.
Матушка подразумевала очередное из грандиозных бельривских суаре, которые вечно были причиной яростных споров между нею и бароном.
Общество собирали для того, чтобы представить заезжую парижскую знаменитость, некого доктора Дюпи, члена Королевской академии. Основной сферой интересов доктора была пневматика, наука об атмосфере. Ее он и преподавал, разъезжая по разным университетам. В Женеве он оказался по пути домой из Италии, где искусные венецианские мастера-стеклодувы сделали для него необыкновенный новый инструмент: огромную стеклянную сферу высотой, как я слышала, в мой рост. Эта хрупкая вещь требовала чрезвычайно осторожного обращения при перевозке, и приходилось часто останавливаться в пути. En route [36] в Париж доктор на несколько дней остановился в нашем замке, где, по настоянию барона, согласился устроить демонстрацию прибора.
36
По дороге (фр.).
В упомянутый вечер, после пышного банкета, сферу водрузили на тумбу в центре салона; внутрь сферы доктор Дюпи пустил канарейку, которая принялась неистово биться о стенки этой необычной стеклянной тюрьмы. Потом надел кожаный шланг на горлышко наверху и плотно закрепил его. Сделав все приготовления, он привел в действие устройство, которое многими расценивалось как новое чудо света: воздушный насос, аппарат, способный выкачивать воздух из любого замкнутого объема и создавать в нем вакуум. Этот насос, который он присоединил к стеклянной сфере, был предметом его особой гордости; он пространно объяснил его достоинства. Спустя несколько секунд после того, как насос заработал, канарейка уже не могла летать, только билась на дне. Несчастной птице не хватало воздуха, опоры для крыльев; доктор Дюпи выкачал его. Пока бедняжка трепыхалась, Дюпи объяснял, чем замечателен прибор, который мы имеем честь лицезреть. Ибо среди ученых-пневматиков создание столь полного вакуума считалось огромным достижением. Могу только сказать, что его вакуум был просто полной пустотой, конечным ничто. И разумеется, канарейке, находившейся в этой пустоте, было мечем дышать. И потому после недолгой бессильной агонии ей ничего не осталось, как умереть, подтвердив тем самым гениальность доктора Дюпи. Впрочем, убийство птички было встречено бурными аплодисментами собравшихся — не аплодировали лишь я и матушка, которая стояла с каменным лицом.
Столь восторженная реакция побудила доктора Дюпи выступить на бис; он поместил в сферу зяблика и повторил свой эксперимент, результат был тот же. Зяблик затрепетал крылышками, упал на дно, и полный вакуум навек успокоил его. Затем объектами эксперимента стали более крупные птицы, ворон и сыч, — результат повторился. Птицы все до одной погибали в вакууме. Наконец, с благословения публики, доктор Дюпи поместил под стекло поочередно кролика, мышь, котенка — словно нужны были бесконечные доказательства убийственного воздействия всемогущего вакуума. Все они погибали после непродолжительной агонии. Смерть под стеклом была абсолютно демократична; это подтвердил бы всякий человек, помещенный в вакуум. Вскоре пол у ног Дюпи весь был усеян безжизненными телами его подопытных.
Матушка не могла дольше сдерживаться. Обратившись к доктору Дюпи через головы гостей, она спросила:
— И что, по вашему мнению, вы доказали своей демонстрацией, сэр?
В первый миг доктор опешил, услышав такой вопрос. Но, увидев, что он исходил от хозяйки дома, ответил с величайшей учтивостью:
— Это доказывает, миледи, способность отличного насоса создавать глубокий вакуум.
— Вы не правы, сэр, — осмелилась возразить матушка. — Вы доказали жестокость вашей науки и ее опасность для человечества. Ибо взгляните себе под ноги, сэр. Вы стоите по колено в трупах.
И попросила прекратить показ. Этот порыв матушки вызвал негодование гостей барона, готовых, казалось, любоваться тем, как дьявольский насос уничтожит все животное царство. Барон был в большом замешательстве; позже тем вечером я стала свидетельницей единственного случая, когда он позволил себе отругать матушку за неучтивость. Но она и не думала жалеть о своем поступке; она просто объяснила ему, что одержимость доктора Дюпи его великолепным насосом не может служить оправданием смерти хотя бы одного существа.
Но как ни опечалила матушку гибель несчастных созданий, ее больше тревожило другое. А именно Виктор, рядом с которым я стояла весь вечер. И я, как матушка, заметила жадный интерес, с которым он наблюдал за демонстрацией действия прибора. Изумленное лицо его горело. Матушка не могла удержаться от того, чтобы показать ему, как сильно ее возмущение происходящим. Но ее авторитет не подействовал. На другой день Виктор уединился с доктором, чтобы научиться готовить образцы для последующего препарирования. Отец с энтузиазмом пообещал, что у него будет собственный вакуумный насос, самый лучший, который будет убивать животных по десятку за раз.
— Я не смогла стоять и наблюдать молча, — сказала матушка, когда мы встретились у нее в спальне, — Я хотела показать ему свое отвращение к происходившему. Но может быть, мне стоило попридержать язык.
— Я так признательна вам, что вы тогда заговорили, — ответила я, — Я ни за что не осмелилась бы на подобное в столь важном собрании.
Матушка засмеялась:
— Доктор Дюпи был любезен и снисходителен. Позже он принес извинения, сказав, что его показ был неподходящим для дам. На что у меня хватило смелости сказать, что в таком случае наш мир во власти не того пола. Природа безусловно была бы рада, если б женщины унаследовали Землю, ибо они предпочитают любить животных, а не машины.
— Он не рассердился?
— Ничуть! Разве, в конце концов, мои слова что-то значат, разве обыкновенная женщина может на что-то претендовать? Уверена, доктор Дюпи считает все, что я сказала, следствием фантазий, которые затмевают разум женщины.
Суаре с выступлением доктора Дюпи имело далеко идущие последствия. На взгляд матушки, демонстрация в тот вечер смертоносного вакуума сыграла роль злых чар, и Виктор не избежал их воздействия.
— Самонадеянность — величайший порок нашего века, — сказала она мне однажды вечером, сидя у моей постели, — Искушение велико, особенно для одаренных душ. Если она пускает корни в человеке, от нее трудно избавиться, — Матушка протянула мне книгу. Она была не столь велика, как «Книга Розы», и переплет ее был менее изыскан; но матушка вручила ее с выражением очень серьезным и откровенно опасливым, — Помнишь, я говорила тебе, что ничто, относящееся к Великому Деланию, не является тем, чем оно видится профану? Все таково, каково есть, но и также нечто большее. Будем надеяться, ты занималась достаточно прилежно, чтобы всегда помнить об этом. Ибо эта книга потребует от тебя еще больше усилий, чтобы увидеть то, чего не увидишь с первого взгляда. — Она наклонилась, запечатлела поцелуй на моем лбу и удалилась, оставив меня наедине с книгой, — Ты еще слишком молода, дорогая, — сказала она у порога, — Не думала, что придется начать так Рано, но, полагаю, у нас нет выбора.