Воспоминания Элизабет Франкенштейн
Шрифт:
Совершив круг по саду, мы, ведомые Обюэ, возвратились к вилле. В конце коридора были большие двери; он распахнул их, и мы оказались в комнате, окна которой были плотно зашторены и еще закрыты ставнями, чтобы не проникало солнце; горело лишь несколько свечей на стенах, и света едва хватало, чтобы видеть, куда идти. Когда дверь захлопнулась за нами, потребовалось время, чтобы привыкнуть к полумраку. Но я еще до этого поняла, что мне здесь не нравится. В комнате стояла неприятная атмосфера, и не только физически — хотя воздух был словно насыщен нездоровыми испарениями и лип к коже. Он пропитался тяжелым благоуханием розового масла; ковер и шторы источали его, скорее отвратительное, чем приятное, как ароматы, которыми маскируют отвратительные запахи; здесь это была тошнотворная смесь горячего воска, плесени и потных тел. Комнату следовало хорошенько проветрить; я с трудом сдержала желание броситься к окнам и впустить солнечный свет — или извиниться и выйти на улицу,
55
Ванна (фр.).
— Нет-нет! Я не хочу принимать в этом участия, — сообщила я ему, вырывая руку. — Я тут только в качестве наблюдательницы.
Молодой человек, изысканно красивый, как я теперь разглядела, в замешательстве посмотрел на доктора Обюэ. Тот, слыша мои протесты, подошел и сказал с елейной улыбкой:
— Нет, так нельзя, дорогая. Каждое тело в комнате влияет на магнитную силу. Все должны быть вместе, иначе излучение окажется рассеянным.
— Но зачем нужно раздеваться?
— Вы же не хотите сидеть в ванной одетой? — сказал молодой человек.
— Вы собираетесь усадить меня в ванну? — с изумлением спросила я.
Люди в комнате один за другим занимали место в baquet;женщинам вода была чуть ниже груди. Ассистенты протянули веревку, и каждый старался свободно обвязать ее вокруг верхней части туловища. Виктор, успешно раздетый своей помощницей, покорно стоял, а она медленно и ласково гладила его по груди.
Обратившись к Обюэ, я взмолилась:
— Неужели вы имеете в виду, что, если хочу остаться, я должна присоединиться к остальным? Ведь я же не больна!
— Когда речь идет о разуме, человек не всегда знает, поврежден он у него или нет на самом деле, — вежливо уверил он, — Многое скрыто… — Увидев, что я собираюсь оспаривать его утверждение, он закончил примирительно: — Во всяком случае, вам это будет только полезно; даже если вы не больны, ванна освежит вас, придаст бодрости. Уверяю, если присоединитесь к нам, после сеанса ваш магнитный баланс станет более устойчив.
Взгляд Виктора умолял остаться; и я неохотно согласилась, но решительно сказала, что разденусь сама. Заметив, что несколько женщин были в халатах, я попросила и себе такой же. Молодой человек принес халат, и я поспешно нырнула в него, как только остатки одежды упали к моим ногам. Я позволила молодому человеку сложить ее и унести.
Теперь я могла различить кое-какие подробности комнаты. Это была огромная зала с лепным потолком, когда-то явно предназначавшаяся для балов. Стены в промежутках меж высокими зеркалами были покрыты изображениями зодиакальных и масонских знаков. Некоторые ассистенты были в шелковых одеждах, похожих на мантии жрецов некоего древнего культа, и каждый держал в руках два круглых стержня, стеклянный и железный. Обстановка в зале напоминала театральную, словно вот-вот должен был начаться какой-то спектакль. Но кто же зрители? Наверно, те звери, чьи головы висели на стенах, не сводя с нас стеклянных глаз.
Доктор Обюэ направился ко мне и сел рядом на низенькую скамеечку; полы его одеяния поднялись, открывая мускулистые ноги.
— Если позволите, — сказал он, распахивая на мне халат и кладя ладони на грудь.
— Что это вы делаете? — вздрогнула я.
— Как вы только что видели, такой же процедуре подвергся доктор Франкенштейн — необходимо оживить телесные магнитные токи. Эта часть тела известна как «грудной полюс». Он окружает сердце и является сильнейшим магнитным центром организма. Моя задача так обработать эту область, чтобы она испускала максимум энергии в baquet —Видя, что мне неприятны его действия, он пустился просвещать меня дальше: — Дорогая, позвольте мне объяснить наши методы. Доктор Месмер открыл, что существует естественное сходство между сексуальным влечением и магнитным притяжением; последнее, возможно, есть сильнейшее органическое проявление первого. По этой причине мы стремимся,
Он улыбнулся и предложил продолжить. Несколько минут он растирал мне груди. Одной его огромной лапищи хватало на обе, но по крайней мере он массировал их нежно, даже более чем нежно — умиротворяюще. Скоро я и в самом деле ощутила, как всю меня охватил необычный жар, что мне очень не понравилось.
— Вижу, вы ощущаете эффект, — заметил он. — Уверен, лечение прекрасно подействует на вас.
Я была не столь оптимистична и даже испытывала противоположное чувство. Царившая в зале атмосфера разврата и нравственного разложения вряд ли могла способствовать выздоровлению. Я изучала остальных, с которыми предстояло вместе участвовать в этом странном лечебном сеансе. Мужчины (за исключением Виктора) все были дряхлые: в оспинах, морщинистые, с тучными или согбенными телами. Со всех сторон слышался кашель или дыхание с присвистом; одного дрожащего мелкой дрожью старика, бывшего, казалось, в полубессознательном состоянии, явно мучили газы. В отличие от мужчин, женщины, на которых, как я заметила, мужчины украдкой бросали похотливые взгляды, все как одна были молоды и очень недурны; они вовсе не выглядели больными — хотя две дамы, казалось, вышли из ума. Они сидели на краю ванны, оглаживая друг дружке плечи и грудь, и смутно и бессвязно постанывали. Наверное, предположила я, перевозбудились. Другая женщина, усевшаяся на краю ванны, позволяла ассистенту делать массаж, ничем не походивший на медицинский; мало того, она непристойно хихикала и поощряла его. У меня возникло подозрение, что все самое худшее, что я слышала о месмеризме, может оказаться правдой.
И тут заиграла музыка.
Неожиданно дом огласился совершенно неземными звуками, загадочными, вибрирующими, которые пронзали сознание и тело, как стрелы. Иногда как будто едва уловимо слышался человеческий дискант, взлетавший потом в высь, недостижимую и птице. А мелодия! Небесная! Может, спрашивала я себя, это музыка сфер?
— Стеклянная гармоника, — сказал Обюэ, словно прочитав мои мысли, — Доктор Месмер усовершенствовал ее, чтобы использовать в медицинских целях. Невероятная музыка, да? Ее сочинил для доктора Месмера молодой Амадей Моцарт. Она регулярно после полудня звучит в нашем святилище. Иногда доктор исполняет ее самолично. Впивайте ее, как нектар для души. Пусть она уносит вас далеко-далеко.
Призрачные звуки гармоники удивительным образом действовали на меня, как и на всех в зале. Душа унеслась в бескрайние темные пределы, словно плыла в бесконечности космоса. Неожиданно пришло ощущение полного покоя, свободы от всех забот, и когда меня попросили занять место в ванной, я повиновалась без малейшего колебания. Хотелось одного, чтобы меня не трогали и я могла бы упиваться музыкой, которая теперь словно обрела плоть и была как прикосновение руки, ласкающей тело изнутри. Мне протянули конец веревки и показали, как обернуть ее вокруг груди. И я тут же почувствовала легкое жжение в теле, сладостный жидкий огонь. Подошел ассистент и опустил в воду по бокам от меня свои стержни. Вода забурлила вокруг груди, приятно покалывая соски. Все, кто был в воде, принялись извиваться и стонать — но скорее от удовольствия. Я обнаружила, что тоже постанываю; тело охватил невыносимый жар; полил пот, всю меня трясло. Ассистент переменил положение стержней: теперь он крепко прижал стеклянный стержень мне к спине, а железный так же крепко — между бедер. Покалывающее жжение усилилось, сосредоточившись у основания позвоночника, распространяясь на живот. Я тяжело дышала, словно бежала длинную дистанцию, задыхаясь от охватившего меня ощущения. Женщина слева застонала, все громче и громче, пока стон не превратился в безумный вопль, забилась в воде. К ней присоединился мужчина позади меня. Наконец, когда покалывание пронзило меня до самой глубины, я тоже принялась неистово биться. В памяти всплывали картины: Виктор и я, слившиеся в страстных объятиях. Вот возлюбленный входит в меня… и тут я залилась краской, не желая переживать это ощущение на публике. Надо было спасаться; я встала в воде и хотела выбраться из ванной, но чувство равновесия отказало мне. Я шатнулась вперед… и оказалась в объятиях молодого человека, помогавшего мне раздеться. Я с мокрым шлепком упала на него и крепко прижалась к нему, содрогаясь от рыданий. А потом мои губы прижались к его губам…
Я находилась где-то в другом месте: в небольшой комнате, где было еще темней, чем в зале с ванной. Я сидела на стуле. Кто-то — я подняла глаза и увидела, что это доктор Обюэ, — придерживал меня, чтобы я не упала. На плечи мне был накинут халат. Тело под ним было еще мокрым. Музыка прекратилась, хотя мне казалось, что я слышу ее отдаленное эхо, плывущее под потолком. Я часто и прерывисто дышала, как бывает после долгого бурного плача. Кто-то приблизился, держа свечу; это был Месмер. Он поставил свечу на стол рядом и уселся напротив меня.