Воспоминания и размышления о давно прошедшем
Шрифт:
Известно, что луч света преодолевает расстояние от солнца до земли за восемь с половиной минут. Мысль в сложном подсознании Григория примерно столько же времени движется до центров двигательной активности. Я имел возможность убедиться в этом в казарме военно-воздушной академии в городе Калинине, где мы с Григорием проходили сборы. Во время какой-то увлекательной беседы я отметил, что из открытой форточки очень дует, но Гриша, сидящий как раз рядом с форточкой, почему-то никак не отреагировал на эти слова. Дискуссия продолжилась, как вдруг ровно через восемь с половиной минут Григорий порывисто встал, подбежал к окну и крепко его захлопнул. Тогда-то
На тех же сборах произошел интересный эпизод, о котором я всегда с удовольствием вспоминаю. Наша рота бравым шагом шла из казармы в столовую, когда нам повстречался командир полка. «Здравствуйте, товарищи» — зычно выкрикнул командир, предвкушая в ответ обычную разноголосицу необученных студентов. Однако к большому его удивлению мы все как один ясно и четко ответили: «Здравия желаю, товарищ командир полка!». «Хорошо отвечаете» — отметил командир, и тут часть моих товарищей правильно ответила: «Служу Советскому Союзу!», часть закричала «Ура», а интеллигентный Гриша сказал: «Спасибо». Полковник расхохотался, махнул рукой и уехал.
Как-то, когда я находился в гостях у Фимы, в дверь позвонили. Это был Гриша, который с озабоченным выражением лица, не поздоровавшись, вошел в комнату и быстро подошел к зеркалу. Оказавшись около зеркала, он вдруг начал строить сам себе какие-то невообразимые гримасы и занимался этим не менее пятнадцати минут, не отвечая на наши вопросы. Затем он, наконец, устал, оторвался от своего изображения и пояснил, что, оказывается, кто-то из ответственных мехматских людей сказал ему, что у него очень хитрое выражение лица, и он теперь пытается устранить этот существенный в общественной жизни недостаток. Но натуру не изменишь, стоило Григорию расслабиться, как присущее ему лукавое с хитрецой выражение, словно печать, проступало на его загорелой физиономии.
Был у Григория необыкновенный талант делать предсказания. При этом он всегда делал их с точностью до наоборот, но, внося необходимую корректировку, можно было на их основании получить правильный результат. Так, когда моя сестра тяжело заболела пневмонией, настолько тяжело, что снимок легкого был черного цвета от тотального воспаления, я сказал об этом Грише. «Ты знаешь» — заметил он мне — «Я не хочу тебя расстраивать понапрасну, но подобные снимки бывают обычно при раке легкого, так что это очень-очень серьезно». Зная Гришин талант предсказывать все наоборот, я испытал настоящее облегчение и поверил в то, что с сестрой все будет хорошо. Так оно впоследствии и оказалось.
Сейчас и Фима и Гриша — солидные люди, многого добившиеся в жизни. Фима — блестящий математик и механик, доктор наук, профессор, Гриша — директор крупного института в системе образования. Да и иначе и быть не могло: их неординардость и математическое дарование явно просматривались с самого начала. Так, на другое утро после знаменитой свадьбы Олега Меркадера Фима получил свой первый нетривиальный результат в уравнениях с частными производными, который очень понравился Марку Иосифовичу Вишику. А Гриша в мехматское время наряду с сильными результатами по общей топологии в полной мере проявил свои недюжинные организаторские способности, работая в комитете комсомола факультета.
Но для меня они остались теми же самыми Фимой и Гришей, с которыми я познакомился и подружился в студенческое время, и мы до сих пор, собираясь вместе (что бывает, к сожалению, не так часто, как хочется), с удовольствием вспоминаем эти и другие
Нашим с Фимой и Гришей ближайшим другом был, безусловно, Боря Шапировский. Один из самых талантливых и неординарных людей, которых я когда-либо встречал, он вырос в семье известного литератора, члена Литфонда, прекрасно разбирался в истории и был счастливым читателем превосходной отцовской библиотеки. Как и мои друзья, он окончил 7-ю математическую школу, по поводу поступления в которую рассказал мне как-то следующую историю.
В этой школе (наряду со знаменитой 2-ой и 444-ой школами) были собраны самые сильные в математическом отношении московские школьники, и Борис, по его словам, никак не рассчитывал быть там среди лучших. Однако не без основания полагал, что ему не будет равных в знании литературы и истории. И вот как-то в один из первых дней пребывания в школе, стоя в очереди в буфет, он начал читать строки Д. Бурлюка:
Каждый молод, молод, молод…как вдруг неожиданно стоящий рядом школьник подхватил:
В голове чертовский голод…следующий продолжил стихотворение и т. д. «Я убедился, что все понимал тогда неправильно» — говорил мне потом Боря, — «нашлось немало ребят, которые знали литературу заведомо не хуже меня», а вот с математикой все вышло наоборот, и он стал одним из сильнейших в школе, а затем уже и на нашем курсе.
Предмет Бориных занятий, общая топология, не требовал слишком долгой подготовки к самостоятельной работе как, например, алгебраическая геометрия, где нужно потратить годы только на то, чтобы сориентироваться, войти в этот раздел науки. Максимум виртуозности и эффективности на минимуме материала — это был фирменный Борин стиль, и он уже в молодые студенческие годы получил несколько очень сильных общетопологических результатов, имея к 4-му курсу публикации в престижных «Докладах Российской академии наук».
Выглядел Борис весьма импозантно. Представьте себе худого невысокого, но чрезвычайно стройного (спину Боря держал как профессиональный танцор) с немного запрокинутой назад головой человека, с легкой иронией, граничащей с чувством превосходства, оглядывающего окружающих — и получите почти точный Борин портрет. В Театральном романе Булгакова есть замечательный эпизод, в котором артист Елагин пародирует письмо Немировича-Данченко, блестяще изображая самого режиссера. Когда я перечитываю это место, мне почему-то Аристарх Платонович (так зовут великого режиссера в романе) очень напоминает Борю.
Мы познакомились с Борисом на первом курсе и сразу подружились. Игры в футбол, студенческие посиделки, на которых остроумный и ироничный Боря был неподражаем, кино, бесконечные беседы о политике, которые он очень любил, не оставляли времени для скуки и унылого времяпрепровождения.
Борис, конечно, писал стихи, и, по крайней мере, два его стихотворения о мехматской жизни были очень известны и любимы на факультете. Первое из них говорит о хорошем чувстве слова, которым обладал Боря.
Храню консервы в торе я И ночью я и днем. Моя консерватория — Написано на нем.