Воспоминания и размышления о давно прошедшем
Шрифт:
Мехмат
Еще в десятом классе интерната я принял твердое решение поступать на механико-математический факультет МГУ. Я родился в Москве, здесь жили все мои родственники, да и экзамены в МГУ проводились на месяц раньше, чем во всех других ВУЗах страны за исключением МФТИ, что тоже было немаловажным фактором при принятии решения: не хотелось ждать долгих полтора месяца и томиться без дела. Родители отговаривали меня, резонно объясняя, что в Ленинградский университет я поступлю без проблем, так как наши преподаватели матмеховцы хорошо знали меня, да и к выпускникам интерната там отношение было особое. Но я не поддался на их уговоры, поскольку совершенно вступительных экзаменов не боялся. Учился я легко и без напряжения (окончив
Однако действительность оказалась сложнее, чем я ожидал: на письменном экзамене я потратил все четыре часа на то, чтобы решить и оформить задачи, у меня даже не осталось времени на проверку, и я так вымотался, что долго не мог прийти в себя. Дело в том, что в тот год вступительная работа оказалась на редкость трудной из-за знаменитой задачи с шаром, у которого надо было найти ту часть объема, которая высекалась пирамидой с вершиной в центре шара.
Я потратил более двух часов на ее решение, пока не нашел очень простой комбинаторный способ, состоящий в том, что я представил себе шар гипсовым и, как бы работая мастерком, стал удалять из него все лишнее, двигаясь по граням пирамиды (которые совпадали с большими кругами-сечениями шара). При этом по нескольку раз отбрасывались ломтики, похожие на ломтики апельсина, объем которых легко считался. В общем, все дело сводилось к аккуратному комбинаторному подсчету отброшенного и оставшегося.
В итоге я все-таки сделал какую-то арифметическую ошибку при подсчете, но все равно получил за экзамен пятерку, затем сдал без особых проблем «на отлично» устный экзамен и в июле 1967 года был принят на первый курс механико-математического факультета МГУ.
Мне повезло, я еще застал знаменитую эпоху расцвета мехмата. Наверное, никогда ни в одном математическом центре мира не собиралось под одной крышей столько выдающихся математиков! Колмогоров, Петровский, Шафаревич, Александров, Гельфанд, еще совсем молодые блистательные Арнольд, Новиков, Манин, Синай, Аносов, Кириллов — всех просто невозможно перечислить. И все читали интереснейшие спецкурсы и вели спецсеминары, на которые приходило столько студентов, что приходилось брать стулья в соседних аудиториях и даже сидеть во время занятий на подоконниках, пристроив тетрадки у себя на коленях.
А какой интересной и интенсивной была внематематическая жизнь! Тот же П. С. Александров регулярно проводил свои знаменитые музыкальные вечера, В ДК МГУ проходили интереснейшие спектакли и концерты, в аудитории 01 по вечерам показывали киноклассику, был доступен университетский бассейн, теннисные корты и многое другое.
В столовой зоны «Б» и в знаменитой закусочной, прозванной студентами (совершенно несправедливо) «тошниловкой», прекрасно и дешево кормили, а рядом по-соседству в небольшом кондитерском магазине можно было купить такие недоступные в городе деликатесы, как миндаль в шоколаде.
Московский университет с его громадным зданием представлял из себя целый мир, и этот мир мне ужасно нравился.
Уже на первом курсе я начал посещать спецкурс Александрова по общей топологии, но вскоре мои друзья Игорь Кричевер и Витя Турчанинов буквально утащили меня на проходивший в то же время спецсеминар А. Г. Витушкина, на котором тогда во всех подробностях разбиралось доказательство леммы Жордана о том, что несамопересекающаяся непрерывная замкнутая кривая разбивает плоскость на две области. Для меня эти занятия оказались очень хорошим уроком, продемонстрировав, как далеки бывают наши интуитивные представления от четкого математического доказательства.
С громадным удовольствием я посещал спецкурс Рашевского по дифференциальной
Но особенное впечатление произвела на меня вышедшая ротапринтным изданием книга Фоменко и Гутенмахера «Гомотопическая топология». Во-первых, там были загадочные рисунки Анатолия Тимофеевича, которые, согласно авторскому предисловию, должны были иллюстрировать математический текст книги, а во-вторых, меня совершенно поразил подход к доказательствам, который использовался в ней. Я уже привык к тому времени к четким алгебраизованным доказательствам на «6» языке, а тут читателю в качестве доказательств предлагали всего лишь наглядные и, как мне казалось, нестрогие геометрические наблюдения. Но потом я сообразил, что каждое приведенное там доказательство может быть переписано абсолютно формально и, стало быть, проверено, что, думаю, надо один раз в жизни проделать каждому математику, но только один раз, не больше, потому что само осмысление сути происходящего должно формулироваться именно в наглядных геометрических терминах.
Во многом под влиянием этой книжки я решил заниматься в дальнейшем алгебраической топологией и попросил в конце второго курса Михаила Михайловича Постникова быть моим научным руководителем.
Михаил Михайлович читал нам курс линейной алгебры и был колоритной фигурой: стройный, несмотря на некоторую полноту, с красиво вылепленной и величественно посаженной головой, он более, чем кто-либо из моих мехматских учителей соответствовал моему представлению о том, как должен выглядеть профессор. Лекции он читал превосходно, заранее продумывая и фиксируя на листке бумаги что, когда и в каком месте напишет на доске. Позднее он научил этому и меня, и его наука мне очень пригодилась впоследствии в преподавательской работе.
Знаменитый семинар М. М. Постникова по алгебраической топологии и ее приложениям до сих пор успешно работает по вторникам, но тогда он только начинался, и именно на этом семинаре я научился многому из того, что знаю в математике. Этому способствовало то обстоятельство, что, как выяснилось, М. М. все знал. О чем бы вы его не спросили, он, на минуту задумавшись, говорил: «Несколько лет назад я читал об этом там-то и там-то», а затем исчерпывающим образом отвечал на вопрос по-существу. Кроме того, он был знатоком литературы, цитировал часто Булгакова (особенно «Театральный роман», который очень любил) и обладал уникальной полной коллекцией книг по научной фантастике, издававшейся тогда не слишком часто. Его остроумная, но всегда уважительная манера, с которой он общался с собеседником независимо от его возраста и знаний, производила очень сильное впечатление на всех нас, а атмосфера самого семинара была исключительно доброжелательной и творческой.
Последнему во многом способствовало и самое активное участие в работе семинара одного из его руководителей Алексея Викторовича Чернавского. Он обладал замечательной способностью задавать докладчикам именно те вопросы, которые проясняли суть дела и не стеснялся лишний раз спросить, если чего-то не понимал. Именно благодаря его вмешательству семинар превратился в типичный семинар «в русском стиле» (как говорят на Западе), когда целью доклада становится понимание того, что рассказано, а не поверхностная презентация результатов выступающего.
В дополнение к семинару Чернавский регулярно вывозил нас на импровизированные летние математические школы в Поваровке, во Фрязино, под Сергиевым Посадом, где, благодаря практически круглосуточному математическому общению, мы выучили много новых для себя вещей.
Алексей Викторович чувствовал какую-то особую ответственность за меня и моего товарища Володю Лексина и уделял нам массу своего времени. Во многом благодаря ему я в итоге нашел свое дело в математике, которым оказалась аналитическая теория дифференциальных уравнений. Но это произошло уже в аспирантуре, которой предшествовала защита диплома на пятом курсе и сдача экзаменов.