Воспоминания и размышления о давно прошедшем
Шрифт:
Главным условием успешного обучения по общественным наукам была активность на семинарских занятиях: надо было выступать, отвечать на вопросы, причем совершенно неважно, насколько разумными или идеологически правильными были эти выступления. Разумеется, нельзя было нарушать существующие правила: нести антисоветчину или подвергать ревизии линию партии, а в остальном вы были свободны, ибо ценилась именно активность как таковая.
Вспоминаю в связи с этим нашу преподавательницу политэкономии Н. В. Баутину, интеллектуалку и вообще очень интересную женщину, питавшую некоторую слабость к умеренному интеллектуальному хамству собеседника. Уж не помню, как я почувствовал в ней эту слабость, но, как-то выступая на семинаре и рассказывая о периоде рабфаков в 20-е
Активность на семинарах позволяла подчас получить экзамен автоматом, что освобождало от рутинной зубрежки материала, и я должен с удовольствием отметить, что за время обучения в МГУ не законспектировал ни одной работы классиков марксизма-ленинизма, что сэкономило мне массу сил и времени для других, более разумных дел.
Тем не менее, возникали ситуации, когда дело шло всерьез, и оценка по истории партии становилась пропуском в аспирантуру. Здесь-то и приходилось применять те навыки и понимание правил игры, о которых я рассказал выше.
До сих пор вспоминаю свой экзамен в аспирантуру по истории партии. Я сдавал его вместе со своим другом Колей Осмоловским, замечательным математиком и абсолютно лояльным гражданином: не нужно было даже заглядывать в его анкету, чтобы с уверенностью сказать, что уж это-то полностью наш человек, у которого нет и не может быть никаких политических и прочих недостатков. Тем не менее преподаватель, принимавший экзамен, решил на всякий случай попридержать Колю. Мне кажется, дело было в том, что в то время на радио «Голос Америки» был диктор с аналогичной фамилией, и в больном мозгу экзаменатора возникло некое сомнение по поводу Николая, а может быть, ему просто было скучно, и он решил немного порезвиться.
«Есть ли в СССР национальный вопрос?» — спросил преподаватель. Я замер и немного похолодел, понимая в какую непростую ситуацию угодил мой друг. Скажешь, что есть, тебе ответят «Ну как же, при развитом социализме…», скажешь, что нет, приведут примеры.
Однако экзаменатор не на того напал. «Есть, но решен» — последовал стремительный Колин ответ. Преподаватель только развел руками, поняв, что этот студент ему просто не по зубам, и экзамен для Коли благополучно закончился.
Мне же достался вопрос о речи Брежнева перед Всесоюзным совещанием студентов. Разумеется, речи этой я не читал и читать не собирался, но отвечать-то надо было. Вдохновленный Колиным ответом, я сказал себе «неужели я глупее Леонида Ильича и не смогу воспроизвести его выступление?»
Через 15 минут я набросал тезисы выступления из 12 пунктов и протянул их экзаменатору. «Очень хорошо» — сказал он — «Но у вас имеется 2 пункта, о которых Брежнев ничего не говорил». «Я знаю», — ответил я — «но они естественным образом вытекают из его обращения применительно к нашему университету. Поэтому я счел возможным добавить их при ответе». Экзаменатор был очень доволен моим объяснением и, отметив мой творческий подход к изучению истории партии, поставил итоговую пятерку.
Я, как правило, не посещал лекций по общественным наукам, лишь семинары, но однажды случайно забрел на лекцию по диалектическому материализму и получил громадное удовольствие: лектор еще на предыдущей лекции оказался втянутым в непростой вопрос о том, почему наш пространственный мир трехмерен и как раз в этот день решил поделиться с аудиторией своим доказательством необходимости трехмерия, найденным накануне.
«Возьмите точку и подвигайте ее» — сказал он — «получите прямую. Подвигайте прямую — получите плоскость, подвигайте плоскость — получите трехмерное пространство. А теперь попробуйте подвигать трехмерное пространство и снова получите то же трехмерное пространство. Вот поэтому окружающий нас мир трехмерен!» Все попытки студентов объяснить лектору ущербность такой аргументации ни к чему не привели.
Лекции по историческому материализму нам читал знаменитый Спиркин, прославившийся научным обоснованием уфологии, науки о летающих тарелочках. Говорят, его лекции были исключительно интересны и даже забавны: на них обсуждалось все, даже сексуальные проблемы (и их место в социальной структуре общества), однако я на них не ходил. Но мне посчастливилось наблюдать, как Спиркин принимал досрочный экзамен по своему предмету у одного моего приятеля. Делалось это на бегу, возле столовой зоны «Б». Спиркин задал моему приятелю всего один вопрос: «Скажите, то, чем вы занимаетесь со своей девушкой наедине во время свидания, это общественное явление или личное?» и удалился в столовую. Через 30 минут мучительно размышлявший студент ответил вышедшему преподавателю: «Общественное». «Нет, личное» — сказал на это Спиркин, поставил в зачетку четверку и удалился.
В качестве преподавателя по научному коммунизму нам достался замечательно миниатюрный, как бы высохший от времени А. И. Сухно, отсидевший в сталинские времена по нелепому обвинению, о котором он нам как-то рассказал следующую историю. В тридцатые годы он работал пропагандистом-агитатором и часто, выступая перед рабочими заводов и фабрик, разъяснял им линию партии. И вот с некого момента он стал замечать, что ходит за ним какой-то человек и все записывает. Когда впоследствии уже в камере НКВД ему дали прочитать эти записи, он пришел в ужас. Так, скажем, выступая перед аудиторией, Сухно говорил: «В своей речи товарищ Молотов не успел подробно осветить следующий вопрос», а осведомитель записывал: «А. И. Сухно заявил с трибуны, что Молотов дурак и ревизионист» и т. д.
Разумеется, Сухно бурно протестовал против такой интерпретации своих слов, следователю надоело с ним возиться, и он добавил в конце обвинительного заключения: «А кроме того, Андрей Иванович Сухно — бывший адъютант Махно», что уж ни в какие ворота не лезло, но что говорило о наличии у следователя элементарного, хотя и своеобразного чувства рифмы. В общем, А. И. Сухно получил свои 15 лет и был реабилитирован только в конце 50-х годов.
Гражданская оборона
Сколько анекдотов, смешных историй и небылиц было связано у младшекурсников в мои студенческие годы с гражданской обороной! Тогда она была введена в сетку расписания в качестве обязательного предмета и давала студенческому остроумию богатую пищу для всевозможных шуток и каламбуров. Давно стали классическими и прочно вошли в студенческий фольклор такие высказывания некоторых преподавателей, как:
«От меня до следующего столба шагом марш!»
или:
«Девушки биофака должны выйти из стен университета не только женщинами, но и офицерами запаса».
Трудно, практически невозможно в подобных случаях добраться до авторов этих «крылатых» фраз, и порой возникает вопрос: «Да полноте, существовали ли они на самом деле?»
Да, существовали. У одного из таких преподавателей ГО я учился. Это полковник К. Преподавал он на мехмате и химфаке в 1967–1968 годах, был требователен и суров со студентами, внешне выглядел вполне интеллигентно и подтянуто с аккуратной бородкой клинышком и в очках, чем-то напоминавших пенсне профессора Преображенского из «Собачьего сердца» Булгакова. Но это первое впечатление немедленно исчезало, как только полковник начинал говорить. Не то, чтобы он говорил уж совсем неграмотно или косноязычно, но по контрасту с его внешностью, разговорная речь К. смотрелась какой-то неестественно упрощенной. Потом, когда мы узнали, что он имел официально лишь четыре класса начального школьного образования, все встало на свои места. Но я помню, что поначалу никак не мог приноровиться к его манере. В отличие от меня один из моих сокурсников, пришедших на факультет после службы в армии, быстро его раскусил и сразу нашел правильный тон.