Воспоминания крестьян-толстовцев. 1910-1930-е годы
Шрифт:
Суд? Может ли суд признать за собой, что он обладает абсолютной правдой, что он безошибочно судит и наказывает других? Бессомненно нет! Судят приблизительно, иногда и с большими ошибками, словом, что иногда Бог на душу положит.
Толстовцы? Могут ли толстовцы сказать, что они обладают абсолютной истиной и проявляют ее в жизни безошибочно? Бессомненно нет! До некоторой степени истинный смысл жизни только нащупывается и частично проявляется.
Скамья подсудимых? Является ли эта грань, разделяющая людей на осуждающих и осуждаемых, абсолютно необходимой и постоянной вещью, если даже и жизнь людей будет иной, чем теперь? Бессомненно нет! Эта скамья будет до тех пор,
Общество пролетарского государства хотя пока бессознательно, но уже во многом руководится разумом, этим альтруистическим, интернациональным средством, объединяющим людей для устройства нового быта, нового понятия о жизни; для устройства нового, бесклассового общества, для устройства идеально-коммунистического общества.
Толстовское общество в основу своих понятий о жизни кладет тот же разум, то же высшее сознание, что и общество пролетарского государства, и частично сознательно начинает проявлять в своей жизни этот разум. Но часто, конечно, и у толстовцев разум проявляется не всегда сознательно, как и у людей государственного общества.
Если бы этот общий источник, объединяющий людей, — разум был основан в его наивысшем достижении в данное время и проявлялся бы в жизни как тем, так и другим обществом, прекратилось бы тогда и недоразумение между этими обществами. Исчезла бы тогда и скамья подсудимых, эта грань, разделяющая людей на наказывающих и наказываемых. Лишь тогда скорее поняли бы друг друга, поняли бы тот общий идеал, к которому они стремятся.
В данном случае настоящее явление нельзя назвать судебным процессом, где правда судит неправду, а скорее должно бы принять вид собеседования, обмена мнениями, уяснением коренных вопросов жизни для взаимного, более ясного понимания и уважения, для подведения жизненных понятий и проявлений под общую рубрику — разума.
Если же вопреки всему в нас прекрасному, вопреки нашему разуму суд все же будет судить и присуждать как преступников, то такое явление будет противоречить нашему высшему сознанию. Тогда разум не будет ставиться как руководящее и объединяющее начало, а как благозвучное слово, прикрывающее наши ошибки. Разум будет считаться не коренным источником жизни, а придаточным. И судить тогда будут не мнимых преступников толстовцев, не сделавших никакого преступления, а будет разбираться и судиться идея. Будет судиться понятие о жизни. Будет судиться мировоззрение, кладущее в свою основу Разум. Будет рубиться тот сук, на котором сами сидим.
Но все же есть надежда на положительный исход дела. Есть надежда, что общество пролетарского государства поймет положительную сторону толстовского общества. Поймет стремления и идеал пионеров новой, лучшей жизни. А поняв это, простит и те недостатки и несовершенства, не изжитые людьми толстовского общества.
В свою очередь, и толстовцы лучше поймут стремления и идеал общества пролетарского государства. И поняв это, простят те недостатки и несовершенства, проявляемые людьми этого общества.
И поняв друг друга, обе стороны оценят по достоинству всё то лучшее, что есть в стремлении этих обоих обществ, скорее помогут друг другу изживать недостатки и несовершенства, мешающие единению.
Толстовцев считают не только противниками, но и контрреволюционерами, мешающими строить социализм, бесклассовое коммунистическое общество, а потому и все усилия направляют на то, чтобы ликвидировать мешающий элемент, выбить из сознания людей разумное понятие о жизни.
Но в чем же здесь недостатки и ошибки толстовцев? В чем их контрреволюционность и чем они мешают строить социализм? Неужели только в том недостатки, что комиссия от сталинского горзо подметила: "Хозяйство коммуны не образцово, нет ничего показательного. Ненормальная уравниловская зарплата. Калечащая детей школа, учащая не по государственной программе. Только один коммунальный котел, готовящий всегда один и тот же белый постный картофельный суп".
Вот то наивное обвинение, по которому судят данных преступников. Но есть ли здесь контрреволюционность? Кроется ли здесь какое-либо злоумышленное вредительство, мешающее строить социализм? Бессомненно нет! Здесь просто люди, согласно своему мировоззрению, считая вредным излишнее богатство, — не делают свое хозяйство богатым и образцовым. Толстовцы считают, что человек должен иметь столько, сколько требует от него простая жизнь.
Точно так же не является преступлением уравнительная зарплата: все коммунары проявляют свою способность без всякого расчета, а потребность всех считают одинаковой.
Школа? Неужели за школу так виноваты толстовцы, что потребовался арест и суд над учителями? Неужели нельзя воспитывать им своих детей в необходимом в настоящее время нравственном духе? И неужели только тем и плоха толстовская школа, что из этой школы исключена классовая враждебность, исключен государственный милитаризм, готовящий молодых людей к военной катастрофе? Что вместо классового и государственного антагонизма толстовцы хотят преподать своим детям: альтруизм, гуманизм, интернациональность?
Подсудимые друзья-толстовцы! Судят не вас, ибо вы не сделали никакого преступления, а судят ту идею, которой вы хотели придерживаться! Судится жизнепонимание, основанное на разуме. Судится ваше высшее сознание. Судится наш разум! И тем лучше для людей, судящих эту идею. Они скорее могут понять, когда судят и разбирают, чем тогда, когда об этом ничего не думают.
Друзья! Нам брошен еще упрек, что толстовцы не понимают, не оценивают и не принимают участия в строительстве социализма, в строительстве бесклассового, коммунистического общества. "Толстовцы контрреволюционеры!" Такое обвинение, безусловно, неверно. Толстовцы видят и оценивают те огромные попытки и усилия людей, желающих построить жизнь на новых, разумных началах. Сколько здесь проявлено геройства, сколько потребовалось самопожертвования, чтобы доказать ложность существующего неразумного классового общества, неразумность феодального и капиталистического строя. Чтобы доказать неразумность и жестокость законов, признающих право за одним человеком пользоваться тысячью гектаров земли, тогда как у тысячи человек не было возможности сделать себе несколько грядок огорода. Чтобы доказать неразумность и жестокость законов, дающих право одному фабриканту отбирать труд у тысячи рабочих, чтобы самому жить в роскоши, а тысячу семей обречь на жалкое существование или даже на голодную смерть!
Все эти пожелания и стремления теоретически так велики и ценны, что не только толстовцы, но и вообще ни один разумный человек не может не признать их настоящее и жизненное значение. И не только признает, но и примет участие в строительстве нового, великого, разумного.
Но когда друзья-революционеры стали у руля новой, разумной жизни, когда теоретики великих идей равенства, братства и бесклассовости стали применять на практике устарелый, консервативный и контрреволюционный метод насилия, то здесь толстовцы с ними категорически расходятся. И в своем расхождении они не видят за собой никакой консервативности и контрреволюционности, а, наоборот, чувствуют себя пионерами той великой и разумной жизни, желательной для всех сознательных, разумных людей.