Воспоминания
Шрифт:
Диктуя стенографистке свою памятную записку, я возмущался некомпентентностью руководства. Передо мной лежали доклады моего планового отдела о ежесуточных потерях производственных мощностей, о недопроизводстве продукции и о предполагаемых сроках возобновления работы. Но последнее могло стать возможным при единственном условии, что удастся недопустить дальнейших вражеских налетов, или по крайней мере, резко их ограничить. Я прямо-таки умолял Гитлера в своей памятной записке от 28 июля 1944 г. «использовать существенно большую часть вновь производимых истребителей для прикрытия неба над Германией» (11). Неоднократно я заклинал Гитлера подумать, не является ли более целесообразным "обезопасить в первую голову прикрытием истребительной авиации заводов синтетического топлива с тем, чтобы в августе и сентябре стало возможным хотя бы частичное возобновление выпуска продукции, чем действовать прежними методами, зная наверняка, что в сентябре или октябре ВВС, как на фронте, так и в тылу будут парализовавны отсутствием горючего (12).
Я уже вторично ставил
В своем выступлении 1 декабря на одном из совещаний по вопросам вооружений я поделился следующими соображениями о последнем периоде: «Следует отдавать себе отчет в том, что те люди, которые в штабах противника разрабатывают налеты, исходя из соображений, нанесения урона нашему хозяйству, кое-что смыслят в немецкой экономике, что у них — в отличие от наших бомбардировок — умное планирование. Нам еще повезло, что противник только в последние полгода или три квартала начал действовать последовательно в духе этого планирования,… а до этого, если встать на его точку зрения, делал глупости». Произнося эти слова, я еще не знал, что уже 9 декабря 1942 г., т.е. двумя годами ранее, экспертное заключение американского «Экономик уорфоэр дивижн», гласило, что гораздо эффективнее «произвести максимальное разрушение в отдельных, действительно решающих, отраслях промышленности, чем незначительные _ во многих. В первом случае результаты взаимно кумулируются; следует с непреклонной решимостью придерживаться однажды принятого плана» (13). Замысел был верный, но исполнение его — посредственное.
В августе 1942 г. Гитлер на совещаниях с руководством военно-морского флота заявлял, что успешная десантная операция противника предполагает овладением им одним из крупных портов (14). Без этого противник, высадившийся на каком-либо ограниченном отрезке берега, будет не в состоянии создать необходимое транспортное обеспечение людей и техники, чтобы выстоять перед контрударами немецких вооруженных сил. При огромной протяженности французской, бельгийской и голландской береговой линии создание единой системы укреплений из близко друг от друга расположенных и друг друга поддерживающих бункеров намного превзошло бы возможности немецкой строительной индустрии. Кроме того, откуда было взять столько солдат, чтобы заполнить такую оборонительную систему. Поэтому было решено только вокруг самых крупных портов возвести колько бункеров, тогда как промежуточные отрезки побережья получали на значительном расстоянии друг от друга только наблюдательные бункера. 15 тысяч небольших бункеров должны были послужить солдатам укрытием во время артподготовки десантной операции. Гитлеру представлялось, что в момент самой высадки неприятеля немецкие солдаты вступят во встречный бой, тогда как слишком прикрытая позиция сковывает такие необходимые в бою достоинства как мужество и готовность к самопожертвованию. Эти оборонительные сооружения были спланированы лично Гитлером — вплоть до мельчайших деталей, даже отдельные разновидности бункеров он, обычно в ночные часы, рисовал сам. Это были эскизы, но очень точно выполненные. Без ложной скромности он утверждал, что его проекты самым идеальным образом учитывают все потребности фронтового солдата. Эти эскизы, почти без всяких изменений принимались генералами военно-инженерных войск и спускались вниз для исполнения.
За без малого два года торопливого строительства мы на эти цели израсходовали 13302000 кубометров бетона (15) стоимостью в 3,7 миллиардов марок, туда же ушли 1,2 млн тонн металла, оторванного от промышленности вооружений. И все эти гигантские расходы были опрокинуты всего за две недели после высадки неприятеля, благодаря одной — единственной гениальной технической идее. Как известно, десантные части прибуксовали свои собственные портовые сооружения. Построенные по очень точным чертежам они были смонтированы под Арроманшем и Омаха на открытом берегу с разгрузки точными эстакадами и прочим оборудованием, которые позволили обеспечить подвоз и разгрузку боеприпасов, техники, продовольствия и контингентов подкрепления (16). Это опрокинуло все оборонительные планы.
Роммель, назначенный Гитлером в конце 1943 г. на должность Инспектора обороны побережья. обнаружил больше здравой дальновидности. Незадолго до этого назначения он был вызван Гитлером в восточно-прусскую ставку. После продолжительной беседы Гитлер проводил фельдмаршала до отведенного ему бункера, где его уже поджидал я. Дискуссия получила новый импульс, когда Роммель без всяких экивоков заявил Гитлеру: «Мы должны сковать противника
6-го июня часов около десяти утра я находился в Бергхофе, когда один из адъютантов Гитлера сообщали, что ранним утром начался десант. «Фюрера уже разбудили?» Он трицательно покачал головой: «Нет, новости докладываются ему только после завтрака». Поскольку в последние дни Гитлер все время говорил, что противник, скорее всего, начнет с отвлекающего наступления, чтобы оттянуть наши части от действительного места высадки, то никто и не хотел будить Гитлера, чтобы не наслушаться упреков в совершенно неверной оценке обстановки.
На состоявшейся несколькими часами позднее в гостиной Бергохофа «ситуации» Гитлер, казалось, только укрепился в своем предвзятом представлении, что противник стремится ввести его в заблуждение. «Вы еще помните? Среди вороха донесений, которые мы получили за последние дни, было одно, которое точно предсказывало место, день и час высадки десанта. Вот это-то и усиливает мое предположение, что сейчас речь еще не может идти о настоящем десанте». Эта информация, по словам Гитлера, была подброшена ему шпионской сетью противника, чтобы отвлечь его внимание от подлинного места операции и заставить его ввести в действие свои дивизии слишком рано и не на том месте. Так, введенный в заблуждение точным донесением, он отказался от своего прежнего и правильного представления, что побережье Нормандии может оказаться наиболее вероятным местом вторжения.
В предшествующие высадке недели Гитлер получил от конкурирующих разведывательных организаций СС, вермахта и МИДа противоречащие друг другу агентурные данные о ее времени и месте. Как и во многих иных областях, Гитлер и здесь взялся сам за труднейшую даже для специалистов работу — оценку достоверности поступившей информации, надежности ее источников, степени укорененности последних во вражеском стане. Он вовсю иронизировал над бездарностью различных служб, а в конце, распалясь, высказался вообще о бессмысленности разведывательных служб вообще: «Как Вы полагаете, сколько из этих проверенных агентов оплачиваются западными союзниками? Они снабжают нас заведомо ложной информацией. Я пока даже и не стану извещать Париж. Пока все это надо задержать. Это только будет нервировать наши штабы».
Только к полудню был решен самый насущный вопрос — выдвинуть находящийся во Франции резерв Вреховного командования вермахта против высадившегося англо-американского десанта. Гитлер оставил за собой право принимать решение о передвижении каждой дивизии. Очень неохотно уступил он требованию командующего западной группой войск фельдмаршала Рундштедта ввести эти дивизии в бой. Из-за этой потери времени две танковые дивизии уже не смогли воспользоваться ночью с 6 на 7 июня для броска вперед. Днем же их продвижение было сильно затруднено бомбардировщиками противника, и они понесли тяжелые потери людей и техники, прежде чем вступили в соприкосновение с противником. Этот для всего хода войны столь важный день прошел, как этого и можно было ожидать, отнюдь не в лихорадочной активности. В критических ситуациях Гитлер всегда старался сохранять спокойствие, и его штаб копировал эту сдержанность. Проявить нервозность или озабоченность — значило бы погрешить против установившегося здесь тона и стиля отношений.