Шрифт:
Кажется, еще вчера мы сидели за обеденным столом со старинным самоваром, а свет антикварного фонаря бликами отражался на лицах немногочисленных гостей, слушающих старого поэта. Рюрику Ивневу было что вспоминать. Перед глазами прошла эпоха. И даже не одна, а несколько. Временной диапазон творчества поэта уникален: в его архиве находятся стихи 1903 года, а последние строки датированы 19 февраля 1981-го — они написаны за несколько часов до смерти.
Михаил Александрович Ковалев (это его настоящее имя) родился в 1891 году в Тифлисе, в дворянской семье. Его отец — Александр Самойлович — служил военным юристом, мать — Анна Петровна (урожденная Принц) — ведет свой род от голландского графа, переселившегося в Россию при Петре Великом. После смерти мужа, скончавшегося в 1894 году, она одна воспитывала сыновей — Николая и Михаила.
В 1907 году будущий поэт закончил Тифлисский кадетский корпус, в 1913-м — юридический факультет Московского университета. Правоведом, однако, он никогда не был: с раннего детства увлекался поэзией, литературой… Первое стихотворение было опубликовано в 1909 году в коллективном студенческом сборнике. Затем появились и рассказы в столичных журналах и альманахах, а с 1913 года стали выходить книги. Рюрика Ивнева признал литературный мир обеих столиц: здесь он познакомился со многими видными
1917 год поэт встретил восторженно: вместе с А. Блоком и В. Маяковским «буквально в самый день Октябрьской революции» явился в Смольный, откликнувшись на призыв наркома просвещения А. Луначарского, и начал активно сотрудничать с новой властью. Он становится секретарем наркома, работает в Коллегии по организации РККА, принимает участие в работе IV Чрезвычайного Всероссийского съезда Советов, ратифицировавшего Брестский мирный договор. Возглавляет Всероссийский Союз поэтов… Так и шел бы Рюрик Ивнев вверх по иерархической лестнице советской службы, тем более, что предложили ему пост замнаркома просвещения. Однако пришло отрезвление. Он уходит со всех постов и уезжает к матери в Грузию, находившуюся тогда под властью меньшевиков. Больше он не занимал никаких чиновных должностей, вел жизнь профессионального литератора. Писал стихи и прозу, активно печатался, но далеко не все написанное увидело свет. Архив писателя огромен: около 1000 неопубликованных, никому не известных стихотворений, десятки новелл, рассказов, повестей и даже романов, множество мемуарных статей, пьесы… Можно с уверенностью сказать, что большая часть литературного наследия писателя неизвестна. А многие произведения просто забыты. И это при том, что книги его в последние годы издаются почти регулярно.
Публикуемые ниже воспоминания печатаются по машинописному экземпляру со следами авторской правки. Написаны они в разные годы и, за исключением первого фрагмента, не датированы.
Николай Леонтьев
Рюрик Ивнев
ВОСПОМИНАНИЯ
МАЯКОВСКИЙ И ЕГО ВРЕМЯ
Мое знакомство с Владимиром Владимировичем состоялось в «Бродячей собаке» в конце 1913 года, когда появилось течение футуристов, а затем акмеистов. [1] «Бродячая собака» — очень любопытный литературный кабачок, который организовал небезызвестный Пронин [2] на Михайловской площади в Санкт-Петербурге, в подвальном этаже бывшей прачечной, помещение которой он специально купил. Расписывали ее разные художники, а больше других — Судейкин. Здесь и оборудовали литературный кабачок. На пригласительных билетах нарисовали собаку.
1
Первый футуристический манифест был опубликован Ф.-Т. Маринетти в парижской газете «Фигаро» 20 февраля 1909 г. В России слово «футуризм» впервые использовал для определения своего творчества И. Северянин. В 1911 г. к стихотворению «Ручьи в лилиях» он дал подзаголовок — «эго-футуризм». Вскоре им были написаны «Пролог. Эго-футуризм» (СПб., 1911) и «Эпилог. Эго-футуризм» (СПб., 1912). Осенью 1911 г. вокруг И. Северянина образовался кружок «Ego», преобразованный позднее в «Ассоциацию эгофутуризма». В разные годы в петербургскую группу эгофутуристов входили, кроме И. Северянина, К. Олимпов (К.К. Фофанов), Георгий Иванов, Грааль-Арельский (С.С. Петров), И. Игнатьев (И.В. Казанский), Василиск (Василий Иванович) Гнедов. В январе 1912 г. был издан в виде листовки первый манифест русских эгофутуристов «Скрижали Академии Эгопоэзии (Вселенский Эго-футуризм)».
Русский кубофутуризм начался со сборника будетлян (вскоре «гилейцев») «Садок судей», изданного в Санкт-Петербурге весной 1910 г. Первый литературный манифест группы «Гилея» был опубликован в их программном сборнике «Пощечина общественному вкусу» в декабре 1912 г.
История акмеизма связана с «Цехом поэтов», образованным Н. Гумилевым и С. Городецким осенью 1911 г. в противовес «Поэтической академии» Вяч. Иванова. В декабре 1912 г. состоялось выступление группы акмеистов в «Бродячей собаке», а в январе 1913-го в № 1 журнала «Аполлон» появились программные статьи создателей нового литературного объединения — Н. Гумилева «Наследие символизма и акмеизм» и С. Городецкого «Некоторые течения в современной русской поэзии».
2
Пронин Б.К. (1875–1946) — театральный деятель, актер, директор-распорядитель артистического кабаре «Бродячая собака». Кабаре было открыто в ночь на 1 января 1912 г. и просуществовало до 3 марта 1915 г. Помещалось в подвале дома № 5 на углу Михайловской площади и Итальянской улицы. После «Бродячей собаки» Б.К. Пронин становится устроителем «Привала комедиантов» (с 1916 по 1919 г.). Р. Ивнев вспоминал: «Привал комедиантов» был гораздо обширнее «Бродячей собаки» и «величественнее», но в нем был уже не тот уют: дух «Бродячей собаки» испарился. Холодный электрический свет освещал мертвенные лица пытавшихся веселиться людей, но веселья не получалось. Создавалось такое впечатление, как будто власть незаметно перешла от «Друзей собаки» к «фармацевтам» (Р.Ивнев. Избранное. М., 1988. С.469). Еще одну попытку открыть литературное кафе Пронин предпринял в Москве, где снова в новогоднюю ночь, но уже с 1922 на 1923-й он открыл кафе «Странствующий энтузиаст».
Туда приглашалось все передовое в области искусства левого направления, устраивались вечера отдельных поэтов, композиторов. Были там действительные члены, была и буржуазная публика, падкая до всяких литературных сенсаций. Ее Борис Пронин очень здорово обирал, установив цены на билеты по 5-10 рублей. Тогда это была крупная сумма. Поэты приходили бесплатно или платили по 20–30 копеек.
Специально вечера Маяковского я не помню, вспоминаются вечера Ахматовой, Георгия Иванова и других литераторов. А Маяковский мне запомнился очень ярко, его колоритная фигура на общем рафинированном фоне выделялась в выигрышном смысле. Сразу чувствовалось, что это большое, громадное, стихийное явление. Так оно и воспринималось его друзьями, которые считались левым направлением в искусстве, и врагами этого нового искусства. Как-то это чувствовалось сразу.
Многие думают сейчас, что такое впечатление производил его громкий голос. Это совершенно неверно. Бывали и более крикливые и горластые голоса, но никто о них ничего не знал. Например, знаменитый в то врем Игнатьев, [3] который выступал в Театре Комиссаржевской в парче из священнического облачения. Казалось бы, этот еще больше мог произвести впечатление. Но Маяковский сразу обращал на себя внимание. Его оригинальные, острые реплики, меткие остроты нельзя было не заметить. Что именно он читал в ту пору, я не помню.
3
Игнатьев И.В. (Казанский, 1892–1914) — поэт, теоретик футуризма, критик. В январе 1913 г. после разрыва И. Северянина с петербургскими эгофутуристами 20-летний И. Игнатьев становится «председателем Ареопага «Ассоциации эгофутуристов». Еще в 1912 г. И. Игнатьев начал выпускать газету «Петербургский глашатай» — «официоз Эгофутуризма» (вышло 4 номера). Одновременно он создает издательство с таким же названием, в котором с 1912 по 1914 г. вышло 9 альманахов, а также несколько поэтических сборников, в том числе Р. Ивнева. В 1913 г. в Санкт-Петербурге (на титульном листе значится 1914 г.) вышла его единственная книга стихов — «Эшафот (Эгофутуры)». 20 января 1914 г. И. Игнатьев покончил жизнь самоубийством. «После венчания, обставленного очень торжественно, Игнатьев усадил невесту и гостей за стол, сам во фраке выпил бокал шампанского, поцеловал невесту, вышел в спальню и бритвой перерезал себе горло» (В.Шершеневич. Мой век, мои друзья и подруги. С.497).
На одном из вечеров я выступал в «Бродячей собаке» и прочитал такие стихи:
На станции выхожу из вагонаИ лорнирую неизвестную местность,И со мною всегдашняя бонна —Будущая известность.Маяковский поднялся на эстраду и шутя, беззлобно продекламировал экспромт:
Кружева и остатки гримаБудут смыты потоком ливней,А известность проходит мимо,Потому что я только Ивнев.Рифмы-то особенной здесь и не было, но это произвело известное впечатление.
Здесь, в «Бродячей собаке», все как раз и знакомились друг с другом. Первая встреча с Маяковским мне не запомнилась, помню только цвет кофе, который подавался без сахара, а вот сам факт знакомства не помню.
Вспоминая Маяковского, нельзя обойти молчанием футуризм как литературное течение.
Мне кажется, что в основе его был какой-то своеобразный протест против чего-то закостенелого и уходящего. Такой бессознательный протест был и у меня, когда в 1910 году я приехал в Петербург и вращался среди моих родственников из буржуазно-дворянских семейств. В один прекрасный день я выкинул у себя в комнате кровать и повесил гамак. Для них это было ужасно. Начались разговоры: кто, как и почему… С футуризмом было примерно так же. Но для того, чтобы обратить на себя внимание, мы писали стихи, которые были настолько оригинальны, что часто вызывали бешенство прессы.
В моей памяти очень хорошо сохранился образ Д. Бурлюка, играющего лорнеткой. В нем было что-то мягкое, несмотря на его эпатирование, которое по-настоящему даже раздразнить не могло, потому что в нем чувствовалось громадное внутреннее благодушие.
А его отношения с Маяковским? Трудно сказать, но мне кажется, что он по-настоящему сознавал значение Маяковского. Будучи беспомощным в искусстве, он это чувствовал особенно остро.
Меня постоянно окружали очень интересные и талантливые литераторы. Первый поэт, к которому я пришел и который меня выслушал, был Вячеслав Иванов. [4] Он был значительно старше меня. Я писал еще задолго до появления футуризма и только позднее перешел к форме футуристической. И это не от беспомощности, как у Гнедова. [5] Он писал так, потому что легче подражать футуристам, даже талантливым, чем классикам.
4
Воспоминания Р. Ивнева о Вяч. Иванове опубликованы в газете «Новые рубежи» (Одинцово. Моск. обл. 1987. 17 марта). Более поздняя встреча Вяч. Иванова с Р. Ивневым отражена в «Беседах» М.С.Альтмана: «27 августа. Рюрик Ивнев читал свои стихи из сборника «Солнце во гробе». — Вы талантливы, — сказал ему В.И. — сильны в мелодиях, но у меня впечатление, что вы себя к чему-то нудите, как если бы человек заставлял себя ради какой-то особенной каллиграфии писать не своим почерком. <…> ваша эмоциональность не совсем соответствует, по-моему, имажинизму.» (М.С.Альтман. Из бесед с поэтом Вячеславом Ивановичем Ивановым: Баку, 1921. — Труды по русской и славянской филологии. XI, литературоведение. Уч. зап. Тартуского гос. ун-та, вып. 209. Тарту, 1968. С.314).
5
Гнедов Василиск (Василий Иванович, 1890–1978) — поэт, входил в петербургскую «Ассоциацию эгофутуризма». Эпатажные выступления, эксперименты со словом и синтаксисом сближали его с группой Д. Бурлюка. По словам К. Чуковского, В. Гнедов «это — в сущности, переодетый Крученых, тайный кубофутурист, бурлюкист <…>» (К.Чуковский. Лица и маски. СПб., 1914. С.119). В. Гнедов был автором скандально знаменитой «Поэмы конца». В «Пресловии» к сборнику В. Гнедова «Смерть искусству» (СПб., 1913) И. Игнатьев пояснил, как тот исполнял ее со сцены: «Рука чертила линии: направо слева и наоборот (второю уничтожалась первая, как плюс и минус результатят минус)». После чего автор поэмы объявлял сидящим в зале: «Конец!» Так, подчеркивал И. Игнатьев, утверждалось право на «полную свободу личному постигу».
Самое интересное было в том, что в поэзии выступали одновременно несколько поэтов футуристов. Даже не будучи знакомы друг с другом, и различая единомышленников по стихам, все мы стремились объединиться, познакомиться, стать ближе друг к другу.
Был среди нас и Георгий Иванов. [6] Это эпигон, хотя и был очень способным поэтом. В 1928 году он издал в Париже воспоминания. Это сплошная выдумка и невероятная чепуха. [7]
Вспоминается очень способный Георгий Адамович. Осип Мандельштам. А потом я познакомился с Игнатьевым, который был издателем моего второго выпуска «Самосожжения». [8] Он пригласил меня и Г. Иванова на свою свадьбу, которая закончилась трагически: на другой день Игнатьев зарезался бритвой. Желтая пресса воспользовалась этим, и в печати появилась всякая чушь о футуризме. Отмечалось наше присутствие на свадьбе, которая была тоже дикой и проходила в каком-то трактире.
6
Иванов Г.В. (1894–1958) — начинал как эгофутурист. В декабре 1911 г. под маркой «Ego» вышел первый сборник стихов «Отплытие на о. Цетеру» (СПб., на т. л. 1912). Но уже весной 1912 г., под влиянием Гумилева, он вместе с Граалем-Арельским порывает с петербургскими эгофутуристами и вступает в «Цех поэтов». Отчасти именно принадлежность к противоборствующим литературным лагерям объясняет резко отрицательную рецензию Г.Иванова на книгу стихов Р. Ивнева «Плам пышет» (М., 1913) в газете «День» (приложение «Литература. Искусство. Наука» 1913. 28 окт.). В 1928 г. в Париже выходит книга воспоминаний Г. Иванова «Петербургские зимы», содержащая малоприятные для Р. Ивнева пассажи. Определение «эпигон», которое Ивнев дает Георгию Иванову, лишь отчасти является «ответом» на критику в свой адрес. Правоверному футуристу, каким хотел быть Р. Ивнев, Георгий Иванов, близкий по своей поэтической культуре к классической традиции, должен был в то время казаться эпигоном, хотя бы и «способным».
7
По признанию самого Г. Иванова, в «Петербургских зимах» — «75 % выдумки и 25 % правды» (Н.Берберова. Курсив мой. Мюнхен, 1972. С.547).
8
«Самосожжение» — перва книга стихов Р. Ивнева. В 1913–1916 гг. под этим названием вышло три связанных друг с другом сборника («Листы 1–3»), второй — в издательстве И. Игнатьева. В 1917 г. появился итоговый сборник «Самосожжение», в который Р. Ивнев включил как стихи из первых трех выпусков, так и новые.