Воспоминания
Шрифт:
Парламентская комиссия по расследованию ничего не выяснила. Тогдашнему руководителю ведомства федерального канцлера Хорсту Эмке приписывалось, что он использовал не по назначению 50 тысяч марок из государственной кассы, но это однозначно не соответствовало действительности. Однако на правительство, которое осенью 1972 года одержало великолепную победу, пала тень подозрения, выдумки и недоказанные обвинения очень даже могут способствовать отравлению политической атмосферы.
Франц Йозеф Штраус, один из талантливейших представителей военного поколения, нередко инспирировал или закрывал глаза на различного рода сомнительные акции. Его влияние распространилось бы еще дальше, если бы у него были более сильные исходные позиции. В течение многих лет он все время спотыкался о им же самим созданные препятствия, в том числе о свое неукротимое стремление к власти. Штраус представлял себе дело таким
Мы были почти ровесники. Он также происходил не из высших слоев общества, но решающие для формирования наших характеров факторы были абсолютно различны. Мы познакомились и даже стали добрыми знакомыми, оба были молодыми депутатами бундестага первого созыва. В отличие от меня Штраус уже тогда пользовался влиянием. Он считал, что имеет право кое-что сказать по поводу создания структур власти в новой Федеративной Республике. Когда отклонили идею создания Большой коалиции, а Аденауэру было поручено формирование федерального правительства, опирающегося на группировку правой социал-демократии, 34-летний генеральный секретарь баварского ХСС пустил в ход весь свой авторитет, чтобы добиться необходимого ему решения. Следует напомнить, что Курт Шумахер, тогдашний руководитель СДПГ, также придавал большое значение идеологическому размежеванию. Переполненный самомнением, но при этом весьма общительный молодой депутат из Баварии быстро делал карьеру. В 1955 году Аденауэр ввел его в состав правительства, а уже год спустя он стал министром обороны. Казалось, что никакие аферы ему ничем не могут повредить.
У меня имелись основания никогда больше не иметь с ним дел. Перед выборами в бундестаг 1961 года он покровительствовал тем, кто, мягко говоря, пытался спустить на меня поток клеветнических публикаций. Он не только явился инициатором мгновенного приклеивания ярлыка «рука Москвы» к политически инакомыслящим, но и первым сформулировал оскорбительный вопрос «А что Вы делали в течение тех двенадцати лет за границей?». Тем не менее вскоре после выборов я посетил его, чтобы познакомить с идеей формирования все-партийного правительства или, по крайней мере, осуществления пользующейся широкой поддержкой внешней политики. Он сам уже подумывал о том, чтобы стать преемником Аденауэра; при этом Людвигу Эрхарду отводилась роль переходного звена. Расчет не оправдался. В 1962 году Штраусу пришлось уйти в отставку из-за недопустимого поведения в операции против журнала «Шпигель», раздутой до масштабов государственной измены. На меня произвело впечатление, с какой серьезностью он после этого занялся запущенными внутриполитическими вопросами. То, что в области внешней политики он вел себя как своего рода немецкий голлист, меня особенно не волновало. Я это никогда не воспринимал всерьез.
В конце 1966 года мы оказались в Большой коалиции на одной и той же правительственной скамье. А всего за два года до этого мне пришлось торжественно обещать своей партии, что именно этого никогда не будет. Штраус стал хорошим министром финансов. Он даже не пытался мешать мне в области внешней политики. Он прекрасно ладил с министром экономики Карлом Шиллером — прямо как Плиш и Плюм (персонажи сказок В. Буша. — Прим. ред.), — пока они не рассорились из-за ревальвации марки. Он никак не мог себе простить, что в решающий момент упустил возможность оказать давление на ХДС. Когда он в 1980 году стал общим кандидатом ХДС и ХСС на пост канцлера, результаты голосования далеко не соответствовали его ожиданиям. Не только стечение обстоятельств, но и его характер помешали ему стать федеральным канцлером. Не подлежит, однако, сомнению, что он внес основной вклад в модернизацию Баварии. По-настоящему развернулся его талант демагога, когда он, обращаясь к Гельмуту Шмидту, заявил, что боннские порядки — Зонтхофен! — это «настоящий свинарник», а своим людям рекомендовал содействовать ухудшению положения. Его желание добиться кризиса произвело столь же плохое впечатление, как и угроза сделать ХСС четвертой партией во всей ФРГ. Он не мог не знать, что в этом случае ХДС обоснуется в Баварии, и точил нож.
Ключ к разгадке секрета политической ориентации Штрауса мы находим в его последнем письменном свидетельстве. В рецензии на книгу Гельмута Шмидта «Люди и державы» он высказывает следующее мнение: и он, и
Он был неразборчив ни в выборе своих поездок, ни партнеров. Он расхваливал генерала Пиночета и президента Боту. Не в последнюю очередь он испытывал какое-то магическое тяготение к коммунистическим вождям как в Бухаресте, так и в Тиране, Пекине и более близких столицах. В Китае он был еще во времена Мао желанным гостем. Он встречался с консервативными политиками Запада, надеясь найти в них солидных и потенциально сильных союзников против «русских». Но в то же время он был разочарован прохладным отношением к нему со стороны советского руководства. Еще в конце шестидесятых годов он старался получить приглашение в Москву. В начале семидесятых годов я в беседах с советскими руководителями защищал его от неправильных оценок и несправедливых обвинений. С Брежневым он встретился в Бонне. В конце концов в 1987 году ему удался «прыжок в Кремль». Его принял Горбачев. Посол Добрынин, отвечавший в то время за международные связи КПСС, обратился за советом в Бонн. Какие у меня могли быть возражения? Когда я спустя три месяца сам встретился с Горбачевым, он меня спросил: «У вас будет большая коалиция?» Я ответил: «Видимо, Вашему другу Штраусу понравилась эта идея. Я же в этом сомневаюсь».
У Штрауса не было альтернативы нашей политике договоров, и он не особенно мешал ее проведению. За одним исключением: он распорядился, чтобы свободное государство Бавария обратилось по поводу договора об основах отношений с ГДР в федеральный конституционный суд. Операция, по существу, провалилась. К ужасу части своих друзей по партии председатель ХСС в последние годы не только старался снять напряжение в отношениях с Эрихом Хонеккером, но даже помог ГДР получить банковский кредит. Он не успел встретиться с Фиделем Кастро, но уже избрал главу испанского правительства в качестве посредника для организации этой встречи. Нет, заурядным человеком его никак нельзя было назвать. Его, скорее, можно было сравнить с автомобилем со слишком слабыми тормозами. Редкая смесь властителя с бунтарем. Беспокойный дух с широким диапазоном, простиравшимся от скверных предрассудков до удивительной проницательности. Без него германская политика была бы скучнее.
Два зарубежных визита, один символ: через несколько дней после того как Штраус посетил Москву, в январе 1988 года Хонеккер побывал в Париже. Оба они (впрочем, без всяких сравнений) сказали, что им пришлось слишком долго ждать.
Без нашей «восточной политики» одного из них не приняли бы в Кремле, а другого — в Елисейском дворце. Оба господина, знавшие себе цену, это полностью сознавали. Потребовалось много времени, но положение вещей все же изменилось.
Величественное и смешное
28 апреля 1972 года бюджет, предложенный канцлером, при разделившихся ровно пополам голосах в бундестаге (247:247) не был утвержден. Вечером я пригласил лидеров оппозиции и коалиции в резиденцию канцлера. Нужно было обсудить, что делать дальше. От ХДС/ХСС участвовали: Барцель, Штраус, Шрёдер, Штюклен. От СДПГ — Венер, Шмидт, Шиллер, Эмке. От свободных демократов — Шеель, Геншер, Мишник. Этот вечер затянулся. В последующие две недели последовал еще целый ряд встреч подобного рода. Мы не долго занимались бюджетом. Представители оппозиции, особенно те из них, кто возглавлял правительства земель, знали, что государству нужен бюджет. Впрочем, министры финансов не очень расстраиваются, если им приходится заниматься временным, то есть ограниченным, бюджетом.
Что было особенно важно? Не затянуть ратификацию восточных договоров. Я считал своим долгом указать на то, что «расписание» международной разрядки не терпит опозданий. Союзники дали нам это понять со всей определенностью. Никсон высказал пожелание, чтобы ратификация с нашей стороны произошла до его визита в Москву. А Помпиду, как мне было известно, сказал Барцелю, что, если договоры будут отклонены, положение серьезно осложнится. Что, кроме этого, было важно? Достичь соглашения о проведении досрочных выборов. Райнер Барцель видел в этом «наиболее приемлемое решение», однако не проявил повышенного интереса к его достижению.