Восшествие цесаревны. Сюита из оперы или балета
Шрифт:
Здесь великий князь и великая княгиня, разыгрывающие Пьеро и Коломбину в сопровождении Арлекина.
Здесь Растрелли и Ломоносов, с которыми врозь или вместе ведет беседы Шувалов.
Вечер интермедий, в устройстве которых принимает участие императрица, она одевает кадетов в мужские и женские платья, которые выходят на сцену, разубранную под содержание стихов Ломоносова, название которых написано на плакате. Это как живые картины, с участием Хора.
Надпись на иллюминацию
Сентября 5 дня 1748 года
Занавес. Провисает новый плакат, который остается с открытием занавеса.
Надпись на спуск корабля «Александр Невский» 1749 года
На сцене изображение корабля и маленькая лодочка, куда усаживаются из Хора кадеты по ходу действия.
ХОР ЮНОШЕЙ И ДЕВУШЕК Гора, что горизонт на суше закрывала, Внезапно с берегу на быстрину сбежала, Между палат стоит, где был недавно лес; Мы веселимся здесь в средине тех чудес. Но мы бы в лодочке на луже чуть сидели, Когда б великого Петра мы не имели.Занавес. Провисает новый плакат, который остается с открытием занавеса.
Надпись на иллюминацию
Ноября 25 дня 1752 года
Вся сцена украшена цветами.
ХОР ЮНОШЕЙ И ДЕВУШЕК Когда ночная тьма скрывает горизонт, Скрываются поля, леса, брега и понт. Чувствительны цветы во тьме себя сжимают, От хладу кроются и солнца ожидают. Но только лишь оно в луга свой луч прольет – Открывшись в теплоте, сияет каждый цвет, Богатство красоты пред оным отверзает И свой приятной дух как жертву проливает. Подобен солнцу твой, монархиня, восход, Которой осветил во тьме российский род. Усердны пред тобой сердца мы отверзаем, И жертву верности тебе все изливаем.Представления завершаются пушечной пальбой с кораблей и фейерверком, что Ломоносов называет иллюминацией.
5
Царское Село. Прием в связи с завершением строительства Большого дворца в 1756 году. Столы были накрыты под вечер в саду. Один, большой, для самых именитых гостей, с креслами, и столы, где закусывали стоя и бродили с бокалами.
Иван Шувалов, сидевший напротив императрицы, то и дело вставал, возможно, выполняя ее поручения, какие она давала неприметно движением пальцев. Так она было призвала Франческо Растрелли поговорить о перестройке Зимнего дворца, построенного его отцом для Анны Иоанновны.
И тут императрица заметила появление в саду Михайло Ломоносова и, соответственно, все вокруг обратили на него внимание. Иван Шувалов подошел к Ломоносову, который сделал даже движение в сторону, не успев после рюмки водки закусить.
– Михайло, я получил такую отповедь от тебя за дружеский совет, что пребываю в полном восхищении.
Ломоносов рассмеялся:
– А я каюсь, и мне стыдно. Не перед вами мне вставать на ходули, на которых Сумароков разгуливает перед нами, смертными.
– И то и дело оземь.
Маски наблюдают за Шуваловым и Ломоносовым.
– О чем речь?
– Очевидно, о письме поэта, которым восхищался Пушкин. «Никто в жизни меня больше не изобидил, как ваше превосходительство. Призвали вы меня сегодня к себе. Я думал, может быть какое-нибудь обрадование будет по моим справедливым прошениям. Вдруг слышу: «Помирись с Сумароковым», то есть сделай смех и позор. Свяжись с таким человеком, который ничего другого не говорит, как только всех бранит, себя хвалит и бедное свое ритмичество выше всего человеческого знания ставит.
Я забываю все его озлобления и мстить не хочу никоим образом, и Бог не дал мне злобного сердца; только дружиться и обходиться с ним никоим образом не могу, испытав через многие случаи и зная, каково в крапиву…
Не хотя вас оскорбить отказом при многих кавалерах, показал я вам послушание, только вас уверяю, что в последний раз… Будь он человек знающий и искусный, пусть делает он пользу отечеству, я по малому таланту так же готов стараться, а с таким человеком обхождения иметь не могу и не хочу, который все прочие знания порочит, которых в духу не смыслит.
И сие есть истинное мое мнение, кое без всякие страсти ныне вам представляю. Не токмо у стола знатных господ или у каких земных владетелей дураком быть не хочу, но ниже у самого Господа Бога, который мне дал смысл, пока разве отнимет…»
– Гений!
Между тем императрица, заметив маски, вышла из-за стола, поглядывая на них, и они последовали за нею в глубь аллеи. Их никто не видел, кроме императрицы, и для нее обыкновенно они оставались невидимыми.
Коломбина:
– Она нас узнала?
Арлекин:
– Мы можем заговорить с нею?
Пьеро:
– Не прежде, чем она с нами.
Внезапно императрица обернулась и остановилась:
– Так это вы из юности моей в костюмах из комедий итальянских, но с речью свежей юных россиян, и голоса я ваши узнаю! Я думала, вы мне всего лишь снитесь. Но сны ведь забываются с рассветом. Или вся жизнь моя всего лишь сон?
– Прекрасный сон прекрасной цесаревны!
– Иль грезы юности, взошедшие, как самая блистательная явь!