Восстание потребителей
Шрифт:
Граждане, то есть потребители услуг государства, возопили к началу 2000-х: долой олигархов! Но не было устроено антиолигархических институтов и не было принято антиолигархических законов, потому что граждане не хотели платить за это, а если бы и захотели, то не знали бы, как и кому. Вместо институтов и законов на рынок услуг государства под лозунгом борьбы с олигархами пришло само государство и устроило дефицитную политику или, иными словами, дефицит услуг, которые оказывает государство населению. Это было так же разумно, как если бы за соблюдением прав потребителей в супермаркете следил бы директор супермаркета и больше никто.
Как в советской дефицитной экономике на рынке хозяйничал продавец, а потребитель не имел
Граждане, впрочем, не очень унывали. За двадцать лет потребительской революции потребителями товаров и услуг люди ощущать себя научились, а потребителями услуг государства, то есть гражданами, — нет. Потребительская революция свершилась: мобильный телефон, например, перестал быть предметом роскоши, доступным лишь очень богатым людям в столице, и превратился в простой предмет обихода, доступный даже и в отдаленных деревнях, даже детям и пенсионерам. Автомобиль стал всего лишь средством передвижения. Джинсы стали всего лишь одеждой. Люди были довольны этим. Люди поддерживали власть, при которой росло потребление. Потребительская революция свершилась, но это не значило, что вместе с нею совершилась и демократическая революция. Скорее всего, это потому так случилось, что демократической революции широкие массы российского населения и не хотели никогда. Скорее всего, на рубеже 80-х и 90-х, когда люди выходили на митинги и кричали «Свобода! Демократия!», они подразумевали под этими словами колбасу и штаны. Колбасу и штаны они получили, а права свободно выбирать услуги государства и чиновников, оказывающих эти услуги, может быть, и не хотели получить, предпочитая относиться к чиновникам, как в советское время относились к продавцам — с покорностью, заискиванием и некоторым даже священным трепетом.
Вебленовские конформисты в этих условиях чувствовали себя все более комфортно: чем меньше становился выбор на рынке государственных услуг, чем меньше становилось партий, тем сильнее становилась партия власти, тем больше становилось большинство и тем более разумным казалось примкнуть к большинству.
Некоторое неудобство испытывали только вебленовские снобы, впрочем, столь малочисленные, что ими можно было пренебречь. Избиратели партии «Яблоко», когда их партия не проходила в парламент, испытывали, пожалуй что, такое же разочарование, какое испытывает гурман, придя в лавку и не найдя там рокфора или устриц, каковые продукты лавочник перестал завозить на том основании, что место на складе они занимают, а никто, кроме гурмана, ими не интересуется. Это было именно что разочарование, а не оппозиция, не протест сознательного потребителя государственных услуг, который сознательно оплатил государственную услугу, но получил за свои деньги черт знает что.
Некоторое неудобство испытывали и вебленовские демонстративные потребители. Теперь, чтобы купить себе политическую партию и заодно купить для нее голоса избирателей, требовались не только деньги, но и разрешение властей. Как в Китае, говорят, богатым людям требуется разрешение коммунистической партии, чтобы покупать предметы роскоши.
Так или иначе, российские граждане были довольны или недовольны возможностью или невозможностью иррационально и в соответствии с вебленовскими принципами потребления выбирать себе власть. Большинство было
Черный рынок политики
Если дефицитная политика в России на рубеже веков устроена была так же примерно, как дефицитная экономика в Советском Союзе, если российские государственные служащие распределяли услуги государства точно так же, как продавцы в Советском Союзе распределяли товары, то должны же были российские государственные служащие и подворовывать, как подворовывали в Советском Союзе продавцы. Должна была, следовательно, находиться на них и управа, как время от времени и в Советском Союзе находилась управа на продавцов.
Про директора магазина в Советском Союзе все ведь понимали, что подворовывает. Но свод негласных правил защищал его. Надо было выполнять план. Надо было снабжать дефицитными товарами сильных мира сего. Надо было соответствовать мы не знаем каким еще критериям, ибо директорами магазинов в советское время не были. Зато мы знаем, что в Советском Союзе директор магазина мог вдруг негласной этой своей неприкосновенности лишиться. То ли украл слишком много, то ли не поделился с кем нужно, то ли просто у высшего руководства появилась нужда провести показательный процесс и потрафить таким образом гневу населения, направленному против всех на свете продавцов. В таком случае поступала жалоба какая-нибудь, желательно от старого большевика, хоть бы даже и в газету «Правда», газета писала разоблачительную заметку, а там уж за дело брались следователи, благо расследовать воровство в советской торговле было несложно, ибо воровства никто особо и не скрывал.
Про депутата Государственной думы в России на рубеже веков все тоже понимали, что он получает взятки за написание депутатских запросов или за подготовку и проведение тех или иных законов. И точно так же существовали негласные какие-то правила, которых мы не знаем, ибо не были депутатами Государственной думы в России на рубеже веков. Но правила существовали: например, власти не противоречить, с товарищами по фракции делиться, согласовывать интересы… И если депутат нарушал эти правила, то вот и получался скандал.
Про спикера Государственной думы члена фракции коммунистов Геннадия Селезнева, лоббировавшего закон о голографических марках, которые следовало наклеить на всякий товар, дабы доказать, что товар сертифицирован, профессор Аузан предположил, что, возможно, спикер лоббирует этот закон без согласования с правящей партией и коллегами по фракции, точно так же, как подворовывали директора советских магазинов без согласования с Горкомом КПСС. Возможно, предположил Аузан, спикер решил подзаработать, пользуясь безграмотностью коллег. А раз так, то можно же на спикера пожаловаться в контролируемое государством центральное телевидение, как в советское время жаловались в газету «Правда».
Что Аузан и сделал. Он позвонил телеведущему Михаилу Леонтьеву и разъяснил ему, что закон о марочках есть скрытый налог, что доходы от этого налога получит не государство, а частная компания, печатающая марочки, что цена вопроса миллиард долларов и что, кажется, сам спикер Государственной думы заинтересован в прохождении этого закона.
И мы не знаем, был ли действительно Геннадий Селезнев в деле. Мы знаем зато, что телеведущий Леонтьев с охотой в причастность спикера к афере с марочками поверил, гневно описал аферу с марочками в своей программе «Однако», предстал борцом с коррупцией, радетелем общественных благ, а заодно и нанес ощутимый удар по фракции коммунистов в парламенте, ибо сам выступал рупором фракции «Единcтво», которая станет потом «Единой Россией».