Восстание потребителей
Шрифт:
И отправил рассыпавшегося в благодарностях Шолохова к эксперту Лариной в двадцать первый кабинет на втором этаже.
Эксперт Ларина была всерьез занята. Она только что накрасила ногти и, прижимая трубку плечом к уху, разговаривала по телефону с подружкой, вероятно о тонкостях правоохранения.
«А он что? А она что?» — переспрашивала в телефон эксперт Ларина, вероятно имея в виду Верховный суд и Комиссию по правам человека при президенте РФ. — «А он что? А она что?»
Шолохов открыл дверь и сказал вежливо:
«Здравствуйте, я хотел бы пройти добровольное дактилоскопирование».
«Куда пройти? — не поняла эксперт Ларина, которой понимать человеческую речь мешали все же подруга в телефоне и свеженакрашенные ногти. — Что у вас?»
«У меня дело», — вежливо настаивал Шолохов.
«Уголовное или гражданское?» — Ларина повесила трубку, поняв с некоторой досадой, что не удастся как следует просушить ногтей.
«Личное дело, — отвечал Шолохов. — Или государственное. Я, короче, хотел бы пройти добровольное дактилоскопирование. В регламенте написано…»
Про добровольное дактилоскопирование эксперт Ларина слышала впервые в жизни. Зато про регламент она слышала уже и прежде. Она понимала, что вот этот сумасшедший с законом о добровольном дактилоскопировании в руках может ведь позвонить и с службу собственной безопасности, может нажаловаться, что эксперт Ларина не соблюдает регламент. Все это она понимала, но как провести добровольное дактилоскопирование, не понимала совершенно.
Тут Шолохов пришел ей на помощь. Он сказал, что согласно регламенту в отделении милиции должна быть специальная бумага для дактилоскопирования. Часа за полтора с привлечением лучших казанских сыщиков бумага была найдена. Еще через полчаса нашлась и краска, дабы, что называется, «прокатать пальчики». В итоге часа через три эксперт Ларина с облегчением протянула Шолохову листок, на котором красовались его отпечатки пальцев.
«Тут не хватает треугольной угловой печати, — сказал Шолохов, несколько даже смущаясь. — Я бы не настаивал, но в регламенте написано».
Тут эксперт Ларина, надо думать, как и дежурный давеча, подумала что-то неприятное про шолоховскую мать, а заодно и про матерей всех московских чиновников и депутатов, которые придумали это чертово дактилоскопирование. Но ничего не сказала, и еще два часа все отделение милиции искало треугольную угловую печать с таким рвением, с каким не искало прежде даже особо опасных преступников.
Часов через шесть уже начальник отделения, пожилой майор, которому оставалось до пенсии всего-то полгода, в торжественной уже обстановке, в актовом зале под портретами Медведева и Путина, попытался вручить Шолохову листок с его отпечатками пальцев, треугольной угловой печатью, круглой печатью, подписью дактилоскописта, подписью самого Шолохова, подписью черта, дьявола и всех остальных, кто перечислен в регламенте.
Перед лицом листка Шолохов убрал руки за спину и сказал терпеливо: «Мне это не надо. Это же теперь вы должны хранить. Чтобы постепенно у вас накапливался дактилоскопический регистр всех граждан России».
«Иди, мужик, пожалуйста, — взмолился майор. — Иди! Мы будем хранить свои пальчики как зеницу ока».
Тем временем эксперт Ларина, вероятно, прикидывала в голове, что будет, если все сто пятьдесят миллионов населения России придут к ней добровольно сдавать пальчики.
Через две недели в полном соответствии с законом о добровольном дактилоскопировании Шолохов отправился в отделение милиции, чтобы забрать свои отпечатки пальцев из картотеки. Дело в том, что по регламенту гражданин РФ, прошедший добровольное дактилоскопирование, имеет право в любое время данные свои из всероссийского регистра изъять. В этом случае сотрудники милиции должны на глазах гражданина уничтожить листок с его отпечатками пальцев и выдать гражданину справку, что правоохранительные органы больше отпечатками пальцев этого гражданина не располагают.
День был погожий.
«Здравствуйте, — сказал Шолохов дежурному, и уже от этого дежурный побледнел. — Две недели назад я проходил у вас добровольное дактилоскопирование, но, видите ли, жена очень переживает, боится проникновения в частную жизнь, боится милиции, боится… Короче, в соответствии с регламентом я хотел бы изъять из картотеки свои отпечатки пальцев…»
Сказать ли вам, что дежурный выл? Да, он выл. Но очень тихо. Это было похоже на брачный крик марала, но такой, как если бы марал сочетался браком тайно. А у эксперта Лариной разыгралась мигрень, впрочем, недостаточно сильная, чтобы вызвать скорую и взять больничный. А начальник отделения, пожилой майор, проклинал свою недальновидность и вообще тот день, когда, спровадив этого сумасшедшего, скомкал гневно и выкинул немедленно в мусорное ведро листок с отпечатками его пальцев, треугольной угловой печатью, круглой печатью, подписью дактилоскописта, черта, дьявола и всех, кто указан в регламенте.
Ибо как же уничтожишь листок на глазах гражданина, если сам же две недели назад выкинул этот листок в мусорное ведро?
«Мужик, — взмолился майор. — Войди в наше положение. Давай мы тебе пальчики снова откатаем, поставим все печати, какие надо, а потом у тебя на глазах этот листок уничтожим? Давай, а? Мне тут че до пенсии-то осталось… Давай, пожалуйста…»
Шолохов смилостивился. Снова пару часов искали бумагу и краску. Снова объявили во всероссийский розыск угловую печать. Однако же к вечеру дактилоскопировали-таки Шолохова заново, уничтожили результаты дактилоскопии и выдали Шолохову справку по всей форме, что правоохранительные органы Российской Федерации не располагают отпечатками пальцев гражданина Шолохова.
Десакрализация власти
Я хохотал как бабуин, ибо даже в странах развитой демократии человеку почему-то приятно, когда издеваются над полицейскими. Я от души веселился, но веселье мое было сродни веселью нашкодившего мальчишки. Эту курьезную историю Светлана представляла мне в лицах. Я мог живо себе представить и этого безумного Шолохова, и дежурного, и эксперта Ларину, и майора. Кроме этой курьезной истории Светлана рассказывала мне еще много историй подобного типа про то, как она и ее сподвижники по мере продвижения административной реформы ходят по государственным учреждениям и проверяют на себе, насколько точно соблюдаются установленные законом регламенты.
Написано ли в регламенте, что паспорт должен оформляться в течение получаса — они замеряют время и жалуются в вышестоящие инстанции, если паспортный стол работает медленнее. Написано ли в регламенте, что ни одно государственное учреждение не имеет права требовать с гражданина ни одной справки, которую можно запросить у другого государственного учреждения, — они жалуются, когда вдруг ОВИР просит принести справку из загса.
То, что делает Светлана Маковецкая и ее друзья, — это экспертизы. Потребительские проверки. Такие же экспертизы, какие в середине 90-х делал журнал «Спрос» с продуктами в магазинах. Только Светлана Маковецкая подвергает теперь потребительской экспертизе услуги государства. Потому что гражданин есть не кто иной, как потребитель услуг государства.