Восстание

Арнольд Иоганнес

— Чего вы хотите от нас? — спросил гауптман, и в голосе его послышались нотки беспомощности.

— Ничего.

— Тогда позвольте нам двигаться дальше?

— Конечно, — ответил Раубольд. — Неужели вы думаете, что мы вас задержим, чтобы делить с вами последний кусок хлеба? У антифашистского правительства в Вальденберге хватает забот о хлебе насущном!..

Гауптман достал из кобуры пистолет, подержал его на ладони, покачал головой. Пистолет полетел в ту же кучу, где уже лежали автоматы его солдат. Пистолет, ударившись, выстрелил. От неожиданности вздрогнули даже солдаты, привыкшие к разрывам снарядов. Солдаты взглянули на своего гауптмана, а затем на кроны сосен, будто там, в вышине, искали объяснения всему происходящему.

Над

Зеленым театром кружил сарыч.

Один солдат сказал:

— Мы идем с ним от самой Восточной Пруссии. Он помогал нам выкарабкиваться, куда бы мы ни попадали.

— Давайте топайте! — приказал Раубольд.

И тридцать солдат вновь побрели по дороге, по которой только что пришли сюда. Уставшие от поражений, они потеряли надежду на будущее. Однако они продолжали шагать строем, поскольку привыкли к этому.

10

Доктору Каддигу хотелось поскорее приподнять стаканчик, под которым лежали игральные фишки, чтобы узнать, кто же выиграл. Время летело, и он уже перестал замечать, который час. На лице его играла полуулыбка. Каддиг откинулся на спинку кресла и провел рукой по тощему волосяному покрову, сохранившемуся у него на голове. Он опять начал успокаивать себя, что все обернется к лучшему. Тогда он сможет в спокойной обстановке написать свое прошение об уходе в отставку. Пусть у него нет преемника. Он оставил бы свое прощальное письмо на столе. Ведь кто-нибудь заметит дом, где некогда размещалось районное начальство! Смотришь, и войдет кто-то в здание, найдет его письмо и, уяснив суть, усядется в кресло ландрата. В общем-то получался неплохой заключительный аккорд, который обеспечивал ему пенсионный отдых вдали от тревог и волнений. И поглядывал бы он тогда на все события, происходящие на житейской сцене, как зритель в театре!..

В кабинет вошла Шарлотта Крушка и сообщила:

— С вами хочет поговорить священник Пляйш.

Каддиг встал, остановился возле письменного стола. Увидев Пляйша, пригласил его жестом, предложил кресло.

Прежде чем сесть, священник сказал:

— Опасность ситуации, в которой мы по милости божьей оказались, обязывает меня посоветоваться с вами относительно того, как отвести несчастье от города.

— Какое несчастье? — осторожно спросил Каддиг, сделав глупое выражение лица.

— Вы знаете не хуже меня, что катастрофы не миновать, если Вальденберг захватят и будут им править неучи. Нельзя допустить этого!

— Кого вы имеете в виду? Русских?

— Именно их.

— «Это было в начале весны. Мы ехали уже второй день. В поезд входили и выходили пассажиры, которые ехали на незначительные и более дальние расстояния. Только три пассажира были, подобно мне, в пути от самой начальной станции…»

— Что это? — спросил Пляйш.

— Поэзия. Крейцерова соната. Это — русский, Толстой. Вам следует это прочесть, господин священник.

— А кто в поезде?

— Я, вы, ну а потом увидим, кто еще подсядет, чтобы какое-то расстояние — большее или меньшее — проехать вместе с нами.

Пляйш не был удовлетворен встречей с Каддигом. Он рассчитывал увидеть ландрата дрожащим от страха. Пляйш сложил под столом ладони, но не так, как делал это тысячу раз перед молитвой. Сейчас в нем кипела злость. Он с удовольствием бы проехался по физиономии Каддига и изо всех сил сжимал свои ладони, чтобы случайно не произнести нецензурного слова. Пляйш долго сидел неподвижно, глядя в окно. Священник не знал, как возобновить разговор с Каддигом. Сделать Каддига своим союзником Пляйшу не удалось. Ничего не выходило у него и с идеей объединить людей, которые долгие годы были связаны меж собой службой. Разве недостаточно всех этих событий для того, чтобы очнуться ото сна? Ведь это только говорит о его неуверенности, раз Каддиг начал цитировать какого-то русского. Значит, он рассчитывает, что в Вальденберг придут русские? А если бы ждали американцев,

то он наверняка бы вылез с пустой цитатой какого-нибудь американца? Этому Каддигу обязательно требовался человек, который подсказывал бы ему, что нужно делать. Один он становился нерешительным и трусом, каким, кстати, всегда и был. Пляйш подыскивал для Каддига какое-нибудь веское ругательство. Священник положил руки на стол, посмотрел на них и опять сложил вместе.

— Одними мечтами, господин ландрат, ничего не предотвратишь, — начал Пляйш.

— Да, в эти дни вряд ли кто мечтает. Во всяком случае, я так думаю. Многие размышляют, но не мечтают. Это точно. И о чем мечтать-то? Вот вы хотите предотвратить грядущее. Зачем? Кто от этого выиграет?

Все это доктор Каддиг проговорил медленно и тем тоном, каким обычно в былые, спокойные времена любил рассказывать о прекрасно проведенном летнем дне. Мнимое удовлетворение было написано на его лице. Понимая это, Пляйш буквально выходил из себя.

— Господин ландрат, — резко отчеканил он, — у вас опасные мысли.

— Опасные? — переспросил Каддиг, и в уголках его рта появилась самодовольная улыбка. — А разве выжидать считалось когда-нибудь опасным?

Каддиг сделал рукой какое-то неопределенное движение, стремясь выразить свое сожаление, но получилось так, что лишь подчеркнул свою беспомощность.

— Да, вы транжирили время многие годы! — добавил Пляйш.

— Да и вы, священник, все время помалкивали.

— Но зато сейчас хочу говорить и благодарить бога, указавшего нам путь!

— Я согласен с вами, господин священник, — сказал Каддиг, описав в воздухе круг рукой. Этим он как бы обозначил начало своей речи и одновременно ее конец. — Мы должны радоваться, что не отдали богу душу. Вы — благодаря своей благочестивости, я — благодаря старанию по службе. Посмотрите-ка, какая чудесная весна! — При этом он так развел руками, будто что-то дарил священнику. — Вместе с этой весной на землю приходит мир и спокойствие, исцеляя наши раны и души. Эта радость заставляет забыть горести прошлых лет. Мы вновь начинаем жить. Теперь, как никогда, нужны решительные люди с большим сердцем и здравым умом. Я ценю вас, господин священник, и восторгаюсь вашей энергичностью. Вы верите в новое, о котором мы долгие годы мечтали. «Моя свобода та, что наполняет мое сердце…» Вы знаете эту песню? Это наша песня. Наш гимн! Наш порядок будет порядком для всех. Нашу песню будут петь все. Духовные силы нашего города, с которым мы связаны всей своей жизнью, сумеют предотвратить беду. Причем без применения силы.

— Но чем же? Своей бездеятельностью? — переспросил Пляйш.

— Спокойствием и соблюдением порядка, — ответил Каддиг, — благочестивостью и старанием по службе.

Он встал и заходил взад и вперед по комнате, держа руки за спиной и склонив голову, будто решал сложнейшую проблему. На самом же деле Каддиг размышлял о том, стоит ли угостить Пляйша вином, которое у него было, или нет. Наконец он открыл дверь и крикнул Шарлотте Крушке:

— Накройте, пожалуйста, стол!

Они чокнулись. Под звон рюмок Пляйш спросил:

— А если в город все же войдут русские, что тогда делать?

Каддиг пожал плечами.

— Они спалят церкви! — резюмировал священник.

— Не думаю, — ответил Каддиг.

Пляйш наклонился к Каддигу и прошептал, хотя в комнате они находились только вдвоем:

— В тридцати километрах от западной окраины города стоят американские войска.

— А они не спалят церкви? — спросил Каддиг. — Скажем, дрезденскую фрауенкирху? Я ценю американскую деловитость, господин священник, но ведь и деловитость может нести смерть. Посмотрите на немецкие города, и вы увидите плоды этой деловитости! Бомбили, руководствуясь здравым смыслом: где ничего нет, там и не будет сопротивления. Вот она, деловитость одной из стран-победительниц! И после всего этого вы хотите, господин священник, чтобы они повисли у нас на шее? Странно!