Восставшие из рая
Шрифт:
Блуждающий огонек вспыхнул, разрастаясь багряным полотнищем, его разрубила ослепительно-синяя стальная полоса, а вокруг простиралась заснеженная равнина, белая-белая, как ряса Страничника; и в хрустальных многогранниках тысячи люстр дробились радужные сполохи, а небо играло бирюзой и сапфиром, и оранжевые языки молний лизали непроглядную тьму, черный мрак…
Мрак.
И зажмуренные глаза, дрожащие от напряжения веки; и световые кольца в пульсирующем сознании.
Мрак.
Тишина.
Застывшее
И пауза.
Долгая-долгая пауза.
И краткий миг, когда два оставшихся чувства включились одновременно.
…смрад погребального костра и кислый лимон на языке, аромат сандала, горечь древесной коры, запах бензина, приторная сладость инжира, металлический привкус, вонь помойки, благоухание лилий, трехлетнее красное, горчица, нашатырь…
Кулаки никак не хотели разжиматься, закоченев в судорожном усилии.
В темноте Переплета, не имеющей вкуса, цвета, запаха; в темноте Переплета, не имеющего ничего, кто-то визгливо хихикал.
Пока не смолк.
Бакс несколько раз напряг и расслабил все мышцы, проверяя тело на подчинение, и сплюнул себе под ноги.
Слюна ударилась о землю с грохотом горного обвала.
Эхо.
Тишина.
…Бакс побежал, выставив перед собой негнущиеся руки. Ноги гнулись ненамного лучше.
Какая-то отдаленная часть его мозга — Бакс смутно подозревал, что именно там, как нож в ране, застрял осколок Дара Вилиссы — твердила ему, что Переплет сейчас не такой, как обычно, не набравший полной силы или на мгновение утративший изрядную ее долю, иначе…
Бакс представил себе последствия этого «иначе» и прибавил ходу.
Он бежал, а вокруг возникали и разрушались дворцы, лил проливной ливень и полыхала жаром полуденная пустыня, ревели толпы на площадях и стонали от любви женщины со змеиными глазами…
Он бежал; он рубился в первых рядах панцирной пехоты, мерно взмахивая прямым тяжелым мечом; он умирал на плахе под дубиной раскосого палача с лицом доверчивого идиота; он слышал хруст собственных костей и шепот гурий неведомого рая, истосковавшихся по неуемной мужской силе; он…
— Вилисса! — вскрикнул у него в голове невидимый и бесплотный Талька. — Вилисса, я нашел его, только слышу слабо. Дядя Бакс, миленький, папе плохо, ему тело нужно, настоящее тело, а она говорит, что без тебя никак!.. Баксик, пожалуйста, не пропадай, держись за меня…
Он бежал.
Бежал сквозь сотни своих непрожитых жизней, сквозь смерть, любовь и боль, сквозь миражи Переплета; бежал и кричал сорванным голосом:
— Талька-а-а! Я зде-е-есь! Я уже иду!.. Скажи Энджи, что я уже…
Плечом Бакс больно врезался в дерево, потом в другое, даже не успев понять, что больше не просачивается через предметы, что он — настоящий; дальше он сшиб что-то живое, хрипло вскрикнувшее при столкновении — и замолотил кулаками наугад, куда попало, чувствуя жжение в разбитой губе, кровь, текущую из носа…
…два сцепившихся тела катились по земле, и Переплет вокруг них незаметно светлел.
Это было тогда, когда Анджей вышел из Пяти Углов, пнув дымящуюся плошку — но разве в этом дело…
…Бакс закряхтел и с трудом сел, опасливо трогая себя за распухший нос. В пяти шагах от Бакса струился бледный туман.
Переплет. С другой стороны.
Худой человек напротив Бакса зашевелился, охая и ругаясь, приподнялся на локте и уставился на Бакса левым глазом.
Правый был изрядно подбит и заплывал синей опухолью.
— Ты чего? — обалдело спросил человек и закашлялся.
— Я? Я ничего… — машинально ответил Бакс. — А ты чего?
— Я? И я ничего…
Человек расхохотался, смешно морщась и похрюкивая от колотья в боку.
— Выпить хочешь? — отсмеявшись, спросил человек.
Бакс подумал и кивнул.
14
Прощаюсь
у края дороги.
Угадывая родное,
спешил я на плач далекий,
а плакали надо мною.
— И правильно сделал, — донеслось от плетня.
Все обернулись.
…у изгороди стоял Бредун.
Губы его были разбиты. На левой щеке подсыхала длинная царапина, и один глаз скрылся в монументальной опухоли.
Он улыбался.
И Бредун улыбался, и зрячий хитрый глаз его тоже улыбался, и вся нескладная фигура Бредуна излучала совершенно неуместное веселье.
— Правильно его дед тогда выпорол, — повторил Бредун, глядя уже на Ингу и тыча пальцем в поперхнувшегося последними словами Черчека. — Дед твой, Черч, умный мужик был, не в пример тебе. Тут со мной один попутчик прибыл, так он деда твоего знает и подтвердит, что не в коня корм, и не в деда внук…
Бредун повернулся к опушке леса и нетерпеливо махнул рукой. Движение это заставило его согнуться чуть ли не пополам, он принялся хватать ртом воздух — но Инге было не до страданий Бредуна.
Инга выронила забинтованную руку Йориса, так и не завязав окончательно узел перевязки — Йорис зашипел, хотел было что-то сказать, но сдержался — и стала всматриваться в человека, приближавшегося к хутору.
Слезы набегали ей на глаза, она моргала, стряхивая блестящие капли с ресниц, и все равно видела плохо.