Восточные постели
Шрифт:
Глава 5
Краббе сидел ранним вечером дома, мрачно пил джин с водой, ожидая, когда алкоголь, как какая-нибудь великая романтическая симфония, отравит нервы, приведет в настроение покоя и смирения. День выдался тяжелый. Ученики местной англокитайской школы решили бастовать и на целый день выставили пикет в школьном дворе, носили революционные идеограммы на плакатах и транспарантах. Краббе был послан расследовать дело, но ничего не выяснил. Коммунистическая ячейка затаилась где-то во множественных потоках четвертого класса. Он взывал к мятежникам по-английски
19
Кадм — персонаж греческой мифологии, который ввел в Греции финикийский алфавит.
Этот крошечный бунт был какой-то цепной реакцией связан с глупой эскападой Сеида Хасана. Невозмутимые умеренные в лавках и на базарах, за кофе или щупая рулоны шелковых тканей пришли к массе невероятных заключений. Говорили, малайцы начинают восстание: точат паранги и крисы. Для начала позавтракают тамилами, облизываясь в предвкушении богатого китайского обеда. Юный Хасан никогда не хотел связываться с политикой, стремясь просто к беспристрастному насилию или к угрозам самого распространенного толка, но единственная проведенная взаперти ночь превратила его для остальной малайской молодежи в нечто вроде Хорста Весселя. Сейчас его выпустили под залог в пятьсот долларов, которые, разумеется, пришлось раздобыть Краббе. А теперь кое-кто поговаривал, будто именно Краббе стоит за восстаньем малайцев; болтали, что он тайно женился на своей ама и принял ислам.
Сеид Хасан с большой готовностью выдал трех своих друзей, рассудив, что, если ответственность за преступление разделится на четверых, в равной мере разделится и наказание. Англичане научили его арифметике, но не этике. Проницательные глаза Маньяма, Арумугама и Сундралингама, видимо, без труда заглянули в темноте под маски, ибо Идрис, Хамза и Азман были мигом опознаны как остальные преступники. Залога за эту троицу не нашлось, поэтому им пришлось томиться за решеткой. Отсюда пошли дальнейшие пересуды по поводу Краббе: почему такое предпочтение? Почему белый мужчина еще раз не покопался в своих глубоких денежных мешках? В конце концов, отец Хамзы работает на оловянном руднике землекопом, дядя Азмана, как минимум, три недели набивал каучуковые набойки, а хорошо известно, что англичане разбогатели на олове и каучуке, на природных богатствах, по праву принадлежащих Малайе, имея в виду малайцев.
Поэтому Краббе с облегчением прочел послание, доставленное полицейским:
«Убит директор школы в поместье Дарьяи. Просьба провести расследование. Я поехал бы, если бы мог, но кто-то должен в офисе остаться. Предлагаю отправиться вечерним поездом».
Поистине, с экспатриантами нынче не церемонятся: правильно и справедливо, чтоб новые хозяева сидели в офисах. Краббе взглянул на часы, увидел, что у него есть час до поезда в Мавас, уложил рубашки, бритву, удобно уселся приканчивать бутылку джина. Иначе в его отсутствие
— Вики, вы? Это Ники.
— Да, Ники, это Вики.
— Насчет денег, оставленных Уигмором. Помните, двадцать тысяч баксов штату. На следующей неделе собрание.
— Хорошо. Я буду.
— Ладно, Вики, если хотите, только ничего хорошего не выйдет.
— Что вы хотите сказать?
— Уже решено. Точно как я говорил. Султан хочет «кадиллак».
— Но черт побери, не может он так поступить. Ведь условия завещания вполне ясные, правда? Там ведь сказано, на благо штата, не так ли?
— Точно, как я говорил. Подготовлены обоснования. Скажут, величайшее благо — благо для султана.
— Кто скажет?
— Султан, раджа Перемпуан, Тунгку Махота и Ментри Безар.
— А вы?
— Ну, проклятье, что я могу сделать? Мне надо думать о своей работе. Кроме того, по-моему, они на самом деле правы. Я бы на вашем месте, Вики, все это бросил. Зачем вам неприятности.
— Ничуть не возражаю против неприятностей. Кто исполнитель завещания Уигмора?
— Протеро. Он тоже член Совета, если хотите знать. И не возражает.
— По обычной причине, да? Не хочет потерять государственную должность.
— Дело просто того не стоит, Вики. Он говорит, условия завещания распространяются на «кадиллак».
— Я собираюсь подключить к делу Лима. Я все это оспорю. Чертовский позор.
— Не делайте никаких глупостей, Вики.
Краббе швырнул трубку. Потом кликнул повара, сообщил о своем отъезде на пару дней.
— Я, — предупредил он, — точно знаю, сколько в буфете бренди. И виски. — Китаец невыразительно улыбнулся.
Джалиль захрипел на двух кошек, лежавших в единственном свободном кресле, довольно грубо их согнал. Потом сел, тяжело дыша в спину Розмари, притворявшейся, будто она его игнорирует, старательно дописывая авиаписьмо на столе.
— Кому пишете? — спросил Джалиль.
«…жажду вновь попасть в твои объятия, — писала Розмари, — чтоб усы щекотали мне ухо. О, милый, у меня от этого такие мурашки».
— Ему, знаю, — фыркнул Джалиль. — Но ничего не выйдет. Он не женится.
«Умираю, не дождусь того дня, когда мы с тобой опять будем вместе и скажем друг другу нужные слова, — писала Розмари. — Бесконечно люблю тебя, милый». — Осталось достаточно места для подписи и запечатленного поцелуя. Она поднесла тоненький голубой бланк к сильно накрашенным губам, прижала, как дама, подавляющая салфеткой послеобеденную отрыжку. Потом энергично сложила письмо, заклеила чуточкой сгущенного молока, капнув каплю на палец из жестяной банки. И ритуально ответила Джалилю:
— Ооооох, уходите, Джалиль, вам здесь нельзя оставаться, нельзя, знаете, я велела, чтоб ама вас не пускала.
— Пойдем поедим, пойдем выпьем, пойдем повеселимся. — Джалиль зевнул. Кошка зевнула.
— Нет, — сказала Розмари. — Хочу лечь пораньше.
— Я тоже, — сказал Джалиль.
— Джалиль, какие вы говорите гадкие, жуткие, просто грязные вещи. — Розмари принялась подпиливать ногти. Воцарилась тишина. Краткая церемония завершилась.