Восточные сюжеты
Шрифт:
Что уйдет из этого дома, если Исмет не будет? Что останется?.. Кажется, пришла учительница. Но почему она молчит?.. Молчит и Шаргия. Замерла Наргиз… Исмет чувствует, что и дочь, и внучка смотрят на нее. Но нет сил открыть глаза. Как в те далекие военные годы, когда Исмет, чтобы прокормить дочь, стала донором.
И о том же подумала вдруг Шаргия: сдав кровь, мать приходила домой изможденная, стелила на палас ватный матрасик и тихонько ложилась, почти бездыханная. Нежные, тонкие веки ее вздрагивали, худая грудь еле заметно вздымалась, ноги, не умещавшиеся на матрасике, лежали прямо на полу…
Учительница ушла. Наргиз… Как она похожа на Ахсана: его толстые губы!..
Кажется, Исмет-ханум уснула.
Во сне она увидела небо. Но это было не обычное небо. На нем не было ни звезд, ни луны, ни туч. Черное небо. До ее слуха донесся голос. Далекий, родной, знакомый до боли голос. Кто-то пел: «Ты моя самая красивая, такой, как ты, не сыскать и в раю…»
«В раю? В раю ли я? Это же голос мужа! Неужели и он в раю? Как странны дела аллаха! Это ли твоя правда? Несправедлив ты, аллах!»
Перед глазами, вспыхнув, загорелся треугольник.
Затем — тьма. Непроходимая, бесконечная тьма.
1963
Перевод М. Гусейновой.
РЫЖИЙ КОНЬ
Солнце стояло уже высоко в небе. Всадники поднимались в горы, глядя на дорогу, веревкой вившуюся и петлявшую впереди. Тропинки исполосовали зеленую грудь горы. Густые заросли дикого кизила и кружевного папоротника вплотную подступали к тропинкам. Столетние тисы и кедры вынесли к свету свои верхние ветви-лапы и образовали гигантский шатер над тропой. Лошади мягко ступали по примятой траве.
— Поворачивай, поворачивай коня! — зычный голос ехавшего впереди всадника прервал раздумья Асада. По какой дороге ехать, он не знал. — Поводья, поводья подтяни! Сюда давай, да крепче в седле держись!
Асад старался движениями рук и ног убедить коня повернуть на нужную тропу, в конце которой его ждал Адалет. Асад похлопывал коня по спине и приговаривал: «Хо-хо!» Ему казалось, что этими восклицаниями он заставит коня слушать его. Наконец, после долгих усилий, он подъехал к всаднику, который ждал его на гребне холма.
— Бей, бей ты рыжего! Его повадки я хорошо изучил — если в душе не будет страха, и шагу не сделает. Бить его нужно.
Асад взмахнул кизиловой веткой над головой коня. Рыжий слегка ускорил шаг. Всадники продолжили путь. Впереди — Адалет, позади — Асад.
Лес остался за холмом. Путники выехали на ярко-зеленую луговину, покрытую высоким разнотравьем. Склон горы, по которому они поднимались, был расцвечен крупными голубыми колокольчиками, белыми ромашками, синими васильками, а еще дальше — желто-красными и желто-малиновыми пятнами звездообразной герани. Рослый ковыль с чуть слышным звоном шелестел под легким ветерком.
Выехав на ровное место, Адалет сильно ударил плетью своего коня — шшарапп! От свистящего
— Что, жалеешь коня? Или бить не можешь? — донесся до Асада голос Адалета.
Рыжий устал. Его огромный живот распирало. Он часто дышал. Шкура блестела от пота. Губы пенились. Грива местами прилипла к шее.
Адалет оглянулся:
— Что так медленно едешь?
— Конь устал.
— Что еще за усталость у коня? Бей, пусть сдохнет, но вытянет. Ты ведь видел: не ударил бы — не поскакали б. Так и плелись бы мы там, внизу.
Отъехал и, уже не глядя на Асада, добавил:
— Ладно, нам надо спешить. Скоро вечер… В отряде, наверно, подыхают с голоду.
Отряд геологов-разведчиков искал руду на горе Гудор. Руководитель экспедиции Юсиф Алиевич Гасанов был человеком дела. Вершок за вершком обходил и облазил он весь Азербайджан. Бывал и за Уралом, в Сибири, на Камчатке. На месте открытого им месторождения есть рудник, названный его инициалами «ЮАГ».
Асад познакомился с геологами в поезде. Высокий седоволосый человек с молодым загорелым лицом, почти не взглянув на документы студента, расспросив только о подъеме на снежную Ушбу, принял Асада в отряд лаборантом. Альпинистский значок первого класса на лацкане пиджака сделал свое дело.
Юсиф Алиевич назвал день выезда экспедиции.
Асаду в отряде нравилось. Днем — раскопки, сбор и классификация пород, вечером — разговор за ужином и чаем. Разговор недолгий — все устали, а утром рано вставать. Перестрелка фразами быстро прекращается, все расходятся по палаткам и замуровываются в спальные мешки. Разговоры шли о звездах и о хлебе. О Китае и о войне. О мегатонных бомбах и о Кубе. О вождях мнимых и настоящих, о народе. О тридцать седьмом и пятьдесят шестом годах. В общем, на темы горячие, спорные, с том, что волнует нас и в праздники, и просто за чашкой кофе, и на семинарах.
Адалет — старший геолог в отряде. Асад лет на десять — пятнадцать моложе его. Потому ли, говоря с парнем, Адалет всегда выбирает назидательно-иронический тон. Асада этот тон бесит. Он старается не грубить Адалету, но за словом в карман не лезет, спорит, не соглашается. Фразы Адалета: «Ну и что?», «А что народ?» или «Все эти разговоры для отвода внимания от трудностей!» — подобно сухим листьям, падая в костер спора, разжигали его, он вспыхивал с новой силой, рождая новые темы. Асад кипятился, приводил, как ему казалось, неоспоримые доказательства, обращался к недавнему прошлому, сыпал цитатами из классиков.
Начальник экспедиции почти не вмешивался в споры старшего геолога и лаборанта. «Какая польза? Нужно думать о разведке… Сколько пород приходится перебирать, пока найдешь руду!» Он верил, что поиск увенчается успехом. «Так было прежде, так будет и теперь! Искать и находить! Иного решения нет. Какая польза от выяснения того, кто прав, а кто ошибается? Будущее покажет. Сейчас не надо отвлекаться! Нужна руда, а для этого — трудиться, искать и находить!» И он прекращал спор полуприказом: «Пора спать!»