Восточные сюжеты
Шрифт:
Кривая мрачная туча, величиной со старуху, заволокла солнце. Потемнело вокруг. Что это было? Что сказала старуха? В молоко вылили черную краску.
Слово — правдивое ли, лживое ли… Чаще лживое. Живых отворачивающее друг от друга, пятнающее чистые чувства, приносящее любовь в жертву ненависти. Острое, с ядом в наконечнике слово… Ты и мертвого не оставило в покое!
Женщина спускалась к городу. Море было синее. Темнее неба. Она подошла к автобусной остановке, взглянула на детей, что играли на бывшем пустыре у новостройки. Будто увидела в них своих девочек, увидела еще не
Только вошла она в автобус, как увидела черную согнутую спину в чадре.
— Стой!.. — вырвалось у женщины.
Люди недоуменно переглянулись.
— Кому кричишь, сестра?
В автобус ввалились молодые ребята, загородили женщине дорогу.
«Ты лжешь!» — захотела она крикнуть, но что-то помешало ей. Сомнение закралось в душу.
Автобус остановился. Женщина протиснулась к выходу, туда, где она увидела ту согнутую спину. Но старухи на месте не оказалось. Сошла, оглянулась вокруг — старуха исчезла, как сон. Будто и не было ее вовсе. Женщина потрогала рукой молодое деревцо. Голые ветки. Снова вспомнились слова поэта: «Листопад…» Чьи же эти стихи? Но сейчас не поздняя осень, а ранняя весна. И голизна ветвей совсем не осенняя. Гладкие и блестящие, они скоро зазеленеют. Морщины на лице женщины разгладились. Взгляд прояснился. Как небо, как море.
1963
Перевод М. Гусейновой.
КРАСНЫЙ ТРЕУГОЛЬНИК
— Добрый день, мама, врач не приходил?
— Нет.
— Как сердце?
Исмет-ханум, вздохнув, промолчала. Что ответить Шаргии? Сердце уже старое, мышцы дряблые — нужно новое сердце, крепкие мышцы, одним словом, нужна молодая Исмет, а это — невозможно: молодая Исмет только в воспоминаниях старой Исмет-ханум. «Этот мир земной — окно, каждый взглянет и уйдет…»
Шаргия устала. До полудня она проверяла дворы самых дальних домов на своем участке, потом заглянула на службу, оттуда — на новый рынок и домой. И половина обеденного перерыва уже позади, а надо бы перекусить и немного отдохнуть.
Вчера врач быстро осмотрел больную Исмет-ханум, выписал лекарства. «Простуда, — сказал он, — пусть бережет себя от воспаления. Это опасно в ее возрасте». «Бережет себя…» Исмет-ханум не знает, что значит беречь себя. С детства к этому не приучена. В доме много работы: это почистить, то убрать… А обед? А заботы о внучке? Дел — по горло, времени мало, все оно куда-то торопится, спешит.
С утра сердце у Исмет-ханум покалывало, ей не хватало воздуха. Еще до прихода Шаргии она встала, подошла к окну, подставила грудь навстречу ласковому ветерку. Жадно глотала пахнущий степью воздух. Сердце стало колоть еще больнее. Она
На прошлой неделе Шаргия провожала Ахсана. Был вечер, шел дождь. Ветер со злостью швырял в лица прохожих холодные капли. Из водосточных труб с шипением вырывалась белая пена. Она смывала с тротуаров грязь и пыль.
Возвращаясь, Шаргия не замечала дождя…
Вот уже сколько ночей Шаргия думает об Ахсане. Не может уснуть. Подушка становится жаркой, она переворачивает ее, прикладывает горящую щеку к прохладному полотну наволочки.
Шаргия задумалась: «Интересно, что теперь делает Ахсан? Вспоминает ли обо мне?»
Ахсан не любит писать письма. Иногда звонит по телефону: «Как живете?.. Как мать?.. Как Наргиз?..» О чем можно поговорить за три минуты? Не успеешь обмолвиться парой фраз, как разговор прерывается: «Ваше время истекло, разъединяю». Стандартные вопросы и ответы.
Шаргии ничего от Ахсана не надо. Пусть даже не присылает из района гранаты и рыбу. Лишь бы сам приезжал.
С того времени, как родилась Наргиз, за эти десять лет, Шаргия от Ахсана дважды получала деньги: пятьсот и триста, еще старыми деньгами. Но дело вовсе не в них. Лишь бы не бросил, был дочери отцом.
Исмет-ханум догадывалась, о чем думает дочь.
— Это он виноват, что я слегла.
— Не сваливай все на него.
Но мать отчасти права: Шаргия в тот ветреный, дождливый день не должна была посылать Наргиз и мать в кино. Но как она могла поступить иначе? Ахсан должен был уехать, неизвестно, когда он еще приедет, а она не успела досыта с ним повидаться.
Исмет-ханум в кино вспотела. Тело — слабое, ветер — сильный, дождь — холодный. Она пришла домой, ее знобило. Закуталась в шаль, напилась вдоволь чаю…
Шаргия, проводив Ахсана, выглядела подавленной. В волнении она ходила по комнате, часто выглядывала на балкон, словно надеялась, что Ахсан вернется. В открытую дверь врывался холодный воздух и студил вспотевшее тело старой Исмет. В тот день она почувствовала в груди боль, потом забыла ее. Ночью боль-предательница снова сказала: «Я здесь!»
Ахсан по три-четыре раза в год приезжал из района в командировки. И неизменно после его отъезда в доме начинались неприятные разговоры. Исмет упрекала, Шаргия не соглашалась, защищалась. Они ссорились. Но заботы о Наргиз примиряли их. Мирились и ссорились.
— Что это за жизнь ты ведешь? Кто он тебе? Если муж — пусть придет и живет здесь, вместе с вами. Если не муж — пусть проваливается в ад!
— Он отец твоей внучки.
— Внучка не называет его отцом.
— Этому ты ее научила.
— При чем тут я? Как ей говорить «отец» малознакомому человеку, которого она редко видит?
— В этот раз он обещал окончательно развестись и переехать к нам.
— Слышу уже десять лет об этом.
— Ты думаешь, легко развестись?
— А легко обманывать там одну, а здесь другую?
— Тебя не переспоришь! Ты же видела свидетельство моллы, ну, что на это скажешь?
— И об этом мы с тобой не раз говорили. Еще хорошо, что не знают у тебя на работе. Позора не оберешься! В наше время свидетельство моллы — пустое, никчемное дело.