Восток - Запад. Звезды политического сыска
Шрифт:
В истории противостояния Пятого управления и столичного горкома партии была еще одна ярчайшая страница.
Воспоминания (Филипп Бобков) :
«В один из воскресных дней мне позвонил дежурный по 5-му управлению В. И. Бетеев и буквально огорошил: в районе Беляева бульдозеры сносят выставку картин художников-модернистов. Я спросил, что он предпринял.
— Направил группу сотрудников спасать картины.
Я настолько был потрясен, что смог только сказать:
— Позаботьтесь о художниках!
Вандализм в Беляеве остановили, но немало картин было безнадежно погублено».
Указание снести бульдозерами выставку в московском районе Беляево пришло из Черемушкинского райкома партии, секретарем которого был некто Б. Чаплин, добросовестный ученик Гришина.
А
«Либерал» Бобков и твердый «коммунист» Гришин по-разному понимали вопрос, как защищать существующий строй и укреплять социализм. Бобков видел то, чего не видел Гришин. Он лучше анализировал процессы, не боялся людей и не отгораживался от самых колючих и оппозиционных. И он не поддерживал жуликов и коррупционеров. Он не был барином, а был работником. По сути, противостояние Бобкова и Гришина отразило в некотором роде противостояние КГБ и партии.
С некоторого времени сотрудники ведущих отделов Пятого управления, разбираясь с диссидентами и возмутителями национального спокойствия, стали замечать одну тенденцию: в стране наливались энергией коррупция и казнокрадство. Все чаще следы вели в партийный и государственный аппарат.
Однажды начальник отдела по борьбе с национализмом докладывал обстановку, сложившуюся в одной из северокавказских республик. В центре националистических всплесков оказался некий ученый из местной Академии наук. От него тянулись нити к кругам интеллигенции, жадно внимавшей теориям национальной исключительности. Сообщения агентуры, прослушивание телефонных разговоров высветили не только националистическую суету. Чекистам открылся другой, параллельный мир. Оказалось, что этот ученый-»националист» был еще и активным игроком другой сети — предпринимательско-криминальной. Нити ее тянулись к первым лицам республики — председателю Совета министров, председателю Верховного Совета и к одному из бывших секретарей обкома партии. В агентурных материалах и данных «прослушки» все чаще мелькали их имена. Национализм оказался тесно повязан с коррупционным криминалом.
Бобков приказал готовить записку в ЦК КПСС. В один из дней у него состоялся тяжелый разговор в отделе организационно-партийной работы ЦК партии. Только с санкции отдела можно было открывать следствие в отношении руководителей республики, погрязших в коррупции. Санкцию не дали.
Не единственный был случай. Партия своеобразно берегла свои кадры.
В самом начале 80-х КГБ Узбекистана, следуя указаниям тогдашнего председателя Комитета государственной безопасности СССР Андропова, вскрыло крупную сеть «хлопковых» дельцов. С них началось известное «хлопковое» дело. На оперативной схеме пирамида подпольных миллионеров резво стремилась вверх, захватывая все новые пласты замаранных руководителей. Окрыленный успехом, председатель республиканского КГБ Мелкумов приказал организовать выставку изъятого и конфискованного. Под экспонаты отвели вместительную комнату. А потом Мелкумов пригласил первого секретаря ЦК компартии республики Рашидова, секретарей и членов бюро ЦК посмотреть эту уникальную экспозицию. Увиденное впечатляло: слитки золота, мерцающие камни, браслеты, кольца, цепи и цепочки! И все навалом, россыпью, кучами. Сверкало и искрилось вызывающей наглостью. Мелкумов пояснял: когда, у кого, сколько и как изъято.
Рашидов, который только что преподнес члену Политбюро ЦК Кириленко шубы из уникального каракуля специальной выделки для его жены и дочери, ушел озабоченный. Было ясно: чекисты «выходили» на деятелей республиканского масштаба. Оперативные разработки уже осваивали круг, в котором упоминались секретари райкомов и горкомов партии. Мог помочь «дорогой Леонид Ильич». При первой же возможности пожаловался Генеральному секретарю: «Чекисты перебарщивают, компрометируют партию, ее руководителей, партийный аппарат».
И Брежнев, как в случае с первым секретарем Краснодарского обкома Медуновым, уличенным во взятках, скажет Андропову:
— Юра, этого делать нельзя. Они руководители большой партийной организации. Люди им верят, а мы их под суд?
И Мелкумов вскоре покинул Узбекистан и отправился представлять КГБ в Болгарию. Рашидов своего добился.
В октябре 1982 года в Москве арестовали директора «елисеевского» гастронома Юрия Соколова,
«О необходимости борьбы с преступностью в сфере экономики все настойчивее напоминали руководители органов безопасности республик, об этом повсеместно говорили с трибун всесоюзных совещаний. Коррупция, взяточничество, приписки наблюдались в Узбекистане, Грузии и других республиках. Да и в самой Москве этого было предостаточно. Бацилла коррупции разъедала власть, партия теряла авторитет в народе. Естественно, тема эта не раз обсуждалась в КГБ, и в нашем 5-м управлении, конечно, тоже. Коррупция становилась серьезной политической проблемой. Под знаменем борьбы с этим злом сплачивались те, кто тайно лелеял надежду покончить с советской властью, подорвать ее устои. Голоса общественности, все чаще требовавшие поручить борьбу с коррупцией КГБ, к сожалению, не были услышаны. А борьба эта наталкивалась на огромные трудности, и, несмотря на то, что органы безопасности пытались использовать все возможности, должен признаться: ощутимых результатов добиться не смогли».
Бобков советуется с Андроповым и готовит записку в ЦК партии. В ней по тем временам радикальные предложения: обратиться с открытым письмом ко всем коммунистам, в котором честно показать уровень коррупции в стране, всю опасность ее для судьбы государства, привлечь общественность к борьбе с коррупционерами и казнокрадами, и одновременно выстроить систему контроля над доходами.
Среди московской интеллигенции созрела идея создания общественного комитета по борьбе с коррупцией. Но как же она напугала партийные власти: какая-то независимая организация начнет бороться с коррупцией? А как далеко она пойдет? И будет ли управляема? Нет, лучше с такими идеями не связываться.
Записка КГБ, которая поддерживала инициативу общественности вкупе с антикоррупционными предложениями самого комитета, попав в ЦК, год бродила по отделам, высыхая и съеживаясь на столах партийных чиновников. Наконец, родился документ, который никого ни к чему не обязывал.
Бобков прекрасно понимал, что самая опасная сила, грызущая советский строй, — не крикливые диссиденты, не оголтелые националисты, не рыцари психологической войны из ЦРУ, а верхушка компартии, партийные деятели и чиновники разного ранга. В тяжелых раздумьях пришла простая, но, по сути, революционная мысль: «По всем коренным вопросам, определяющим нашу жизнь, руководство партии, лишь на словах опиравшееся на ленинское учение, вело страну в противоположную сторону».
Видные коммунисты, ставшие по делам и мировоззрению антикоммунистами, и в Центральном Комитете, и в областях и республиках не испытывали боязни перед органами безопасности. Был приказ председателя КГБ СССР, определяющий категории лиц, которые не могут проходить как объекты оперативной разработки. К этим категориям относилась вся руководящая номенклатура.
«Что касается разработки руководящих кадров, то после смерти Сталина ЦК партии принял специальное постановление, на основании которого в КГБ был издан приказ, регламентирующий нашу работу. Прослушивание телефонных разговоров, наружное наблюдение запрещались, начиная с члена бюро райкома партии, с первого секретаря райкома комсомола и профсоюзного руководителя района. Конечно, такие жесткие ограничения сказались на нашей оперативной деятельности. Санкцию на прослушивание советского гражданина мог дать только первый заместитель председателя КГБ СССР, а иностранного гражданина — начальник соответствующего управления КГБ. А вот вести работу по партийному деятелю мы могли только с разрешения соответствующего партийного органа. А ведь тенденция разложения партийного аппарата уже вовсю свирепствовала».