Восток - Запад. Звезды политического сыска

Макаревич Эдуард Федорович

Указание монарха свято. И как бы ни морщились государственные мужи, 16 ноября 1850 года полицейский советник Штибер вступил в должность шефа прусской политической полиции. Больше всех шокирован был полицай-президент Берлина К. Хинкельдей, которому фигура Штибера, «такого всеми презираемого негодяя, на роль борца за трон и алтарь казалась все-таки слишком грязной»2. Он потом, правда, понял, насколько прав оказался король, когда выбрал Штибера.

Революция в Пруссии парализовала политическую полицию. В нее надо было вдохнуть новую жизнь. Этим сразу и занялся Штибер. Благо было с кого делать эту жизнь — с полицейских служб Франции, Австрии и Британии. Германия заведомо отстала от общеевропейского уровня преследований демократов. Надо было наверстывать, и Штибер едет в Лондон, потом в Вену, оттуда в Париж. Официально знакомится с досье на немецкую эмиграцию,

но больше изучает полицейскую систему. Она приводит его в восхищение, и он спешит поделиться впечатлениями с Хинкельдеем: «Политическая полиция у нас должна быть непременно иначе организована. По сравнению с Францией, Австрией и даже Англией мы в этом отношении отстаем. Даже в Англии имеется хорошо организованная политическая полиция, без которой сейчас просто не обойтись... И вообще, во время этой теперешней интересной поездки я убедился в том, что у нас сейчас в Пруссии слишком много свобод. Прусское судопроизводство, например, самое свободное в мире. В Пруссии председатель суда присяжных никогда не имеет права высказывать свое мнение и перебивать защитника, тогда как в Англии председатель королевского суда совершенно открыто навязывает присяжным свое мнение и постоянно ставит защитника на место. Во Франции вскрытие писем организовано официально, в Англии же, похоже, это делается еще бесцеремоннее... Австрийское государство, насквозь гнилое и дряхлое, держится исключительно благодаря своей бюрократии. В Австрии на каждого политического подозреваемого уже на протяжении 20 лет существует досье, я бы сказал, его ипотечная книга, у нас же такие материалы нигде не собраны и не организованы»3.

Буквально за несколько месяцев Штибер ставит оперативную, сыскную работу. Прежде всего создает основу сыска — агентуру, находит способных людей, объясняет, уговаривает, учит. Заводятся многочисленные досье на рабочие и демократические организации, действующие в Пруссии, в сопредельных странах и даже в Америке. Целый аппарат работает над пополнением папок мышиного цвета со штампом «секретно» или «сверхсекретно», в алфавитном порядке умостившихся на стеллажах в тайной Главной регистратуре берлинского полицейского управления. С немецкой педантичностью обрабатывается информация из прессы, агентурными донесениями пополняются картотека и именные указатели. Штибер и его шеф, полицай-директор Шульц, регулярно просматривают донесения агентов, расписывают их по тематическим досье, тщательно отделяя при этом сведения, которые не должны попасть в полицейские управления других германских государств. На основании агентурных сообщений Штибер составляет еженедельные сводки для правительства о состоянии оппозиционных движений и партий.

Полицай-президент Хинкельдей сквозь зубы молвит министру внутренних дел:

— Штибер, этот прохвост, дело знает, полицию наладил.

Усилия Штибера подвигли Хинкельдея организовать централизованное межгосударственное германское «Объединение служб безопасности для поддержания общественного спокойствия и порядка», куда вошли руководители германских полицейских служб. Тогда все участники Объединения договорились обмениваться информацией, проводить полицейские конференции, чтобы иметь полную картину о демократическом и рабочем движении, о политической эмиграции на всей территории Германии и Европы. А сводки Штибера и Шульца пошли в полицейские управления всех немецких государств.

Вечерами в своем кабинете, в качающимся полумраке от стеариновых свечей, коих он сжигал дюжинами, Штибер листает досье, вчитывается в агентурные сообщения, сопоставляет. Не складывается пока. Неясно, что поставить во главу предполагаемого процесса, кто главные фигуранты. Но все чаще он заглядывает в папку под названием «Партия переворота» с материалами по крайне левому крылу демократической партии, куда входили уже известные полиции коммунисты Маркс и Энгельс.

В один из январских дней 1851 года Штибер прочитал сообщение из Лондона, автор которого весьма сумбурно излагал сентябрьские события, связанные с расколом в этой самой «Партии переворота»: некий социалистический клуб раскололся на два, руководителями одного стали некие Виллих и Шаппер, другой клуб остался без «особого руководства», а помимо этих двух образований, оказывается, существует еще и «коммунистический клуб под руководством Маркса и Энгельса», и все эти три клуба посылают якобы своих делегатов в так называемый демократический центральный комитет4.

Это агентурное сообщение в ситуацию с «Партией переворота» особой ясности не внесло, но было понятно, что там, в Лондоне,

идет активный процесс кристаллизации политических целей. Штибер просит просмотреть все персональные досье и отобрать для него те, в которых фигурируют люди, связанные с «Партией переворота».

Ему на стол ложится досье на Виллиха, который в полицейской картотеке значится как руководитель эмигрантской группировки под названием «Центр». Этот «Центр» оказался центральным комитетом европейской демократии, созданным в конце 1850 года при активном участии Виллиха. Кроме немецких эмигрантов, возглавляемых Виллихом и Шаппером, в комитет входили руководители бланкистской организации «Комитет французского эмигрантского общества демократов-социалистов в Лондоне», представители польской, венгерской и итальянской эмиграции. «Центр» полностью контролировался французской и австрийской полицией, и информации о нем было достаточно.

Но Виллих, Виллих... Что он там делает в Лондоне? какую роль играет в «Партии переворота»? что значит раскол «социалистического клуба» и при чем здесь Виллих? Эти вопросы не давали покоя. И Штибер нацеливает агентуру на интенсивную разработку Виллиха и его окружения.

В это же время Штибер узнал, что австрийская полиция имела в префектуре Парижа своего человека — некоего чиновника Вайденбаха, который выступал как австрийский резидент: у него на связи были шесть агентов. Особенно своей активностью выделялся один — Янош Бандья. Он входил в тот самый комитет, именуемый «Центром». От него пришла информация, что активист центра Шиммельпфениг получил полномочия от Виллиха и в качестве эмиссара отправился в поездку по Германии, в основном по местам дислокации гарнизонов прусской армии, с целью «прощупать настроения офицеров» и распространить среди них некое революционное обращение. И вскоре в полицию от военных поступили экземпляры «Обращения к офицерам».

Реакция последовала быстрая. По докладу Штибера было подготовлено указание полицай-президента Хинкельдея для всех полицейских управлений: вести «строжайшее наблюдение» за всеми приезжими людьми, квартирами демократов и при малейшем подозрении задерживать всех. Но прежде всего искали Шиммельпфенига. Установочные данные на него, подготовленные Штибером, поступили во все полицейские участки.

Но хитер был эмиссар, каждый раз менял внешность и документы. Тогда его не нашли, а вместо него взяли другого, который сыграл роковую роль в последующих событиях.

10 мая 1851 года на вокзале в Лейпциге полиция арестовала не эмиссара «Центра», а эмиссара ЦК Союза коммунистов Петера Нотьюнга, приняв его за Шиммельпфенига. В полицейском рапорте указывалось, что Нотьюнг был задержан благодаря «внимательности полицейского служащего Егера», за что последний вознагражден суммой в 15 талеров5. Искали одного, нашли другого. Воля случая.

Нотьюнга обыскали, вывернули все карманы, взрезали подкладку сюртука, внутреннюю обшивку кофра. И нашли немало: «Манифест Коммунистической партии», «Обращение Центрального Комитета к Союзу коммунистов», датированное мартом 1850 года, письма, адреса и фамилии лиц, которых Нотьюнг должен был посетить. С этим богатством эмиссар коммунистов был препровожден в Берлин.

И здесь им занялся Штибер. После допросов он возвращался к документам союза, «Коммунистическому манифесту», переписке. Вчитывался долго. И все больше понимал, насколько это серьезно. Его поразили уже первые строки «Коммунистического манифеста»: «Призрак бродит по Европе — призрак коммунизма. Все силы старой Европы объединились для священной травли этого призрака: папа и царь, Меттерних и Гизо, французские радикалы и немецкие полицейские...»

«Пожалуй, надо открыть глаза Хинкельдею», — подумал Штибер. И ровным бисерным почерком, будто под линейку, изложил свои соображения, которые заканчивались словами: «Заговор ремесленников... продолжает распространяться по всей Европе и даже Америке и Африке в такой степени, которая превосходит все ожидания... Цель союза — коммунизм и якобизм в самой грубой форме, его идеал — красная республика»6.

Спустя время он выразится более определенно: «Весь пролетариат заражен, коммунизм, по-моему, сейчас куда опаснее, чем демократия. Здесь кроется действительная опасность. Коммунизм — приманка, которую пропаганда сейчас удачно использует. Демократические эксперименты утратили в народе доверие»7.

Первые результаты расследования, доложенные Штибером, посчитали настолько серьезными, что следствие взял под свой контроль берлинский полицай-президент Хинкельдей, а директор полиции Шульц, прямой начальник Штибера, активно включился в работу по Нотьюнгу.