Вот и я, Люба!
Шрифт:
– Да, все верно, ты очень сильно стараешься вбить кол между нами и Катюшей, - пытаясь удержать себя в руках, как можно спокойнее отвечаю Анатолию, - но я уверена, что жизнь все расставит на свои места. Пройдёт время и Катюша, как умный человек, все поймёт правильно и вернётся к нам…
– И кстати, правды ради, - слышу позади себя голос Анюты, - Катюша не приехала на мою свадьбу, потому что готовилась к концертному туру. Мы с ней созванивались и до моего торжества, и после. Так что не нужно говорить того, чего ты не знаешь. Хотя, Боже, о чем я, ты же привык все время врать, изворачиваться
– Как ты смеешь так с отцом разговаривать, неблагодарная! Отец для детей это святое, - кидается на защиту своего сыночка Анна Васильевна.
– Вот оно материнское воспитание. Никакого уважения к родному отцу не привила детям.
– Я что-то не поняла, бабуля, какое уважение мы должны испытывать к отцу, выразившему сомнение в отцовстве по отношению к нам, своим детям. Это первое. И второе, меня очень впечатлило заявление про алименты, на которые мой так называемый отец хочет падать, - выдержка немного подводит мою дочь, её глаза наполняются слезами негодования, голос начинает дрожать.
– Мне стыдно за такого отца. Знаете, у нас в принципе не было ни отца, ни бабушки с дедушкой, поэтому лично я не буду против, если вы оба не станете со мной общаться.
После слов Анны свекровь и Толик ещё пытаются вставить свои пять копеек, но дочь моя, имея отчасти характер Гавриков, очень быстро ставит их на место.
– Мам, одевайся, мы опаздываем, - произносит дочь, украдкой мне подмигивая, - у нас же встреча. Не хорошо людей задерживать.
Из кабинета выходим практически все вместе. Ни о каких прощальных словах, конечно же, не может быть и речи, но и здесь наши родственнички оказываются на "высоте".
– Да, чтоб все свиньи твои передохли и на вас падучая напала, - обернувшись, шипит нам в спины Анна Васильевна.
– Ты, тварь, ещё пожалеешь. Эх, пожалеешь, - продолжает посыл своей мамаши Толька.
– И Вам желаем здравствовать, - смеясь, громко произносит Анька.
– Мамуль, предлагаю по дороге к дизайнеру заехать в церковь, поставим свечки Семистрельной иконе Божией Матери и этим упырям тоже.
Как решили, так и едем на встречу через церковь, ставим свечи и молимся. После Семистрельной иконы я долго стою у Богородицы. Всматриваясь на святой лик, думаю о Степане и молюсь за него и его скорое возвращение.
Глава 27
На горизонте брезжит рассвет. Хоть и начало мая, но ранним утром еще изрядно прохладно. Я в футболке и тонких штанах сижу на крыльце управления фермы в полной прострации в позе вселенской скорби. Холода не чувствую совсем. Мои руки от бессилия опущены. Пальцы и ладони ходуном ходят от нервной дрожи. Мое тело раскачивается из стороны в сторону. Не знаю, какое у меня сейчас выражение лица, просто чувствую, что по моим щекам водопадами текут слезы. Даже не пытаюсь вытирать эти слезные реки. Сил нет.
Моя душа воет и скулит, как собака о мертвеце. Я душе моей подвываю только тонко, протяжно и очень тихо, практически беззвучно. И тоже вою о мёртвых душах.
С учётом, что все самочки не первого опороса, то в среднем мы предполагали получить в этот приплод около 750-ти высокопородных поросят. Значит сегодня погибли 1250-т хрюкающих душ.
"Господи, не знаю куда улетают души невинных животных, но пусть мои пятачки попадут в свиной рай,"- произношу мысленно, начиная всхлипывать вслух.
– Мам, ты как? Давай водички принесу и таблетку какую, вдруг поможет?
– тихо с надеждой в голосе произносит Димка. Моего плеча касается теплая рука.
– Ты совсем холодная. Может в дом пойдём?
Ничего не отвечаю сыну. Только тяжело вздыхаю и снова плачу. Он понимает, тоже ничего мне не говорит, уходит. Слышу это по его удаляющимся шагам.
Спустя несколько минут Дима возвращается, накидывает на мои плечи ватник, протягивает большую чашку горячего чая и какие-то таблетки.
Со вздохом беру все в руки, но пить не тороплюсь. Сил у меня нет ни на что.
В полном изнеможении кладу голову на плечо сына и снова начинаю плакать.
– Любовь Петровна, нашим пожарным расчётом все мероприятия завершены. Пожар ликвидирован: горение прекращено и приняты меры по предотвращению возобновления горения. Угрозы жизни людей и животных нет, - рапортует мне начальник пожарной части, лично сам прибывший на мою ферму.
– Люба, то, что это поджог можно даже к бабке не ходить. Мы обнаружили несколько бутылок с зажигательной смесью. Их закинули в разбитые окна. Эксперты приедут чуть позже. Документы для страховой мы все подготовим. Поспи хоть немного. На тебе лица нет. Да, до экспертов ничего не трогайте в свинарниках.
– Спасибо, Пётр Семёнович, за труд ваш и моральную поддержку, - отвечаю я, стараясь не разрыдаться публично.
Рыдать, если честно мне есть от чего. Помимо того, что моя душа разрывается о безвинно погибших тварях живых, финансовый убыток нашего свинокомплекса теперь исчисляется огромной цифрой с шестью нулями.
В результате поджога в нашем свиноводческом хозяйстве сгорели два свинарника, один для холостых маток на 600-т голов и второй для супоросных на 120-ть. Хорошо, что для супоросных у нас несколько боксов по породам. Сегодня погибла часть "рожениц" чешских пржезлетицких чёрно-пегих, английской гэмпширской и датской породы ландрас.
– Идём в дом, мам, - предлагает Дима.
– Тебе на самом деле поспать хоть немного нужно.
– Дим, да какой сон?! Не до сна мне совсем, - произношу на выдохе, сначала начиная поскуливать, а потом рыдать в голос.
– Господи, ну за что, за что нам это все? Ну ведь живём честно. Все по закону только. Людям помогаем. Церковь не обижаем.
– Мам, ты реально до сих пор не понимаешь откуда ноги у этого пожара растут?
– удивленно спрашивает меня сын.
– Я так на тысячу процентов уверен, что это все случилось с подачи, а вернее по инициативе папаши нашего. Денег с нас он и его семейка получить не могут. С проверками у них ничего не получилось. Решили действовать так.