Вот так мы теперь живем

Троллоп Энтони

– А теперь не платят – если сами не захотят. Как раньше люди выкручивались, если у них не было денег?

– Исчезали, и больше их никто не видел, – сказал сэр Феликс. – Все равно как если бы их поймали на шулерстве. Думаю, сейчас любой может передернуть, и никто ему слова не скажет!

– Я бы не сказал, – ответил лорд Ниддердейл. – Чего ради портить кровь себе и другим? Я не особо часто читаю молитвы, но я думаю, в идее прощать людей что-то есть. Конечно, передергивать дурно и дурно садиться за игру без денег, но я не знаю, хуже ли это, чем напиваться, как Долли Лонгстафф, или собачиться со всеми, как Грасслок… или

жениться на какой-нибудь несчастной только ради ее капитала. Я считаю, можно жить в стеклянных домах, но не считаю, что можно кидаться камнями. Вы когда-нибудь читаете Библию, Карбери?

– Читаю Библию! Ну да… нет… в смысле, когда-то читал.

– Я часто думаю, не стал бы первым бросать камень в ту женщину. Живи и не мешай жить другим – вот мой девиз.

– Но вы согласны, что нам надо что-то сделать с акциями? – спросил сэр Феликс, думая, что доктрина прощения может завести слишком далеко.

– О да, конечно. Пусть старый Грендолл живет, я всей душой желаю ему всяческих благ, но пусть даст жить и мне. Только кто привесит кошке бубенчик?

– Какой кошке?

– Бесполезно идти к старому Грендоллу, – сказал лорд Ниддердейл, немного разбиравшийся в положении дел, – да и к молодому Грендоллу тоже. Один будет только сопеть, другой наплетет, что ему в ту минуту вздумается. Кошка в данном случае – наш великий хозяин, Огастес Мельмотт.

Разговор произошел на другой день после того, как Феликс Карбери вернулся из Суффолка. Мы знаем, что ему предстояло пойти к старому Мельмотту за согласием на брак с его дочерью. Это тоже значило привесить кошке бубенчик, и сэр Феликс совершенно не хотел брать на себя еще и второй. В глубине души он боялся Мельмотта. Ему подумалось, что Ниддердейл – очень чудной малый. Говорить о Библии, о прощении грехов… да еще упомянуть женитьбу на деньгах! Ниддердейл сам хочет жениться на Мари Мельмотт и уж верно знает, что он хочет того же. Какая бестактность об этом говорить! А теперь Ниддердейл еще и спрашивает, кто подвесит кошке бубенчик!

– Вы бываете там чаще меня, так что, пожалуй, лучше пойти вам, – сказал сэр Феликс.

– Куда?

– На заседание совета.

– Но вы постоянно у него дома. Со мной он, думаю, будет вежлив, потому что я лорд, но по той же причине он будет считать меня большим болваном из нас двоих.

– Не понимаю, отчего вы так думаете.

– Я его не боюсь, если вы об этом, – продолжал лорд Ниддердейл. – Он прожженный старый негодяй, и я не сомневаюсь, что он содрал бы кожу с меня и с вас, если бы мог продать наши кости. Но поскольку он не может содрать с меня кожу, я попытаюсь. В целом, думаю, я ему скорее по душе, потому что всегда был с ним честен. Будь дело только в нем, я мог бы получить девицу завтра.

– Да неужто? – Сэр Феликс не хотел выразить сомнение в словах приятеля, просто не знал, как ответить на такое странное заявление.

– Но она не хочет за меня идти, а я не совсем уверен, что хочу на ней жениться. Хорошенькое будет дело, если денег никаких не окажется.

И лорд Ниддердейл легкой походкой вышел прочь, оставив баронета размышлять над своим намеком. Что, если он, сэр Феликс Карбери, женится на девице и обнаружит, что денег никаких нет?

В следующую пятницу – день, когда заседал совет, – Ниддердейл зашел в контору великого человека на Эбчерч-лейн, так подгадав время, чтобы вместе пойти на заседание. Мельмотт всегда был чрезвычайно любезен с молодым лордом, но до сей минуты никогда не говорил с предполагаемым зятем о деньгах.

– Я хотел вас кое о чем спросить, – сказал лорд, беря председателя под руку.

– О чем вам будет угодно, милорд.

– Вы не думаете, что мы с Карбери должны продать часть акций?

– Нет, не думаю… если вы меня спрашиваете.

– Ну… не знаю. Но отчего нам нельзя продать их, как остальным?

– Вы или сэр Феликс вложили в них свои средства?

– Ну если вы так поворачиваете разговор, то мы не вкладывали. А сколько вложил лорд Альфред?

– Акции лорда Альфреда купил я, – ответил Мельмотт с очень сильным нажимом на личное местоимение. – Если я счел нужным дать лорду Альфреду Грендоллу деньги вперед, полагаю, я могу это сделать, не спрашивая разрешения у вашей милости или у сэра Феликса Карбери.

– О да, конечно. Я не собирался вызнавать, как вы распоряжаетесь своими деньгами.

– Я уверен, что не собирались, поэтому не будем об этом больше. Обождите немного, лорд Ниддердейл, и вы увидите, все будет как надо. Если вы найдете несколько лишних тысяч фунтов и вложите их в концерн, вы, конечно, сможете продавать акции, и, если они растут, продавать с прибылью. Сейчас предполагается, что в какое-то ближайшее время вы подкрепите свое право на директорский пост внесением капитала, а до тех пор акции вам выделены, но не могут быть вам переданы.

– Ясно, ясно, – сказал лорд Ниддердейл, притворяясь, будто понял.

– Если между вами и Мари все будет так, как мы надеемся, вы сможете получить практически столько акций, сколько захотите – при условии, конечно, что ваш отец согласится на желаемые условия брачного договора.

– Надеюсь, с этим все пройдет гладко, – ответил Ниддердейл. – Спасибо. Я очень вам признателен и все объясню Карбери.

Глава XXIII. Да, я баронет

Легко представить, как сильно леди Карбери хотела, чтобы ее сын немедленно отправился к отцу Мари со своим предложением.

– Мой дорогой Феликс, – сказала она, стоя у его кровати незадолго до полудня, – умоляю тебя, не откладывай. Мы не знаем, по скольким причинам все может сорваться.

– Тут первое дело – подгадать время, когда он будет в хорошем расположении духа, – возразил сэр Феликс.

– Однако, если тянуть, девушка обидится.

– Не обидится. Что мне говорить про деньги? Вот в чем главный вопрос.

– Думаю, Феликс, не надо ничего требовать.

– Ниддердейл в прошлый раз назвал сумму, ниже которой не согласится. Или не он, а его отец. Столько-то должны были выплатить еще до свадьбы, а разладилось все потому, что Ниддердейл хотел получить деньги в свое полное распоряжение.

– Но ты же согласишься с запретом тратить основной капитал?

– Да. Соглашусь при условии, что мне гарантируют доход семь-восемь тысяч годовых. На меньшее я не согласен, матушка, оно того не стоит.

– Но у тебя ничего своего нет.

– У меня есть горло, которое можно перерезать, и лоб, чтобы пустить в него пулю, – ответил сын, прибегнув к доводу, который вернее всего подействует на мать; впрочем, если бы она лучше его знала, то поняла бы, что угроза совершенно пустая.

– Ах, Феликс, мне больно, когда ты так говоришь.