Война Чарли Уилсона
Шрифт:
Тем, кто не знаком с Джоанной Херринг, ее слова иногда могут казаться совершенно оторванными от действительности. Но истории о Фосетте, которые она рассказывала, большей частью были правдивыми, включая рассказ о том, как он недавно заманил ее в Афганистан. По ее словам, полгода назад, когда она находилась у себя дома в Ривер-Оукс, то получила «подпольное» сообщение из Афганистана. Записка от ее друга Чарльза Фосетта была выведена цветным карандашом на задней обложке детской тетради: «Немедленно приезжай и возьми с собой съемочное оборудование. Мир не знает о том, что здесь творится».
Рассказ Джоанны о том, как она сразу же вылетела в Исламабад, а потом перешла с Фосеттом через границу и попала в зону боевых действий, произвел на конгрессмена глубокое впечатление. «Все нужно было проделать в полном секрете, — заговорщически
«Они переодели меня в мужскую форму. Ко мне приставили телохранителя семифутового роста с длинными усами, закрученными вверх, и с винтовкой Энфилда». По словам Джоанны, в какой-то момент этот великан катил ее в бочке, чтобы спрятать от посторонних взглядов. «Ночью было так холодно, что мужчины отдали мне свои одеяла, но я все равно как будто лежала под тушей дохлого бегемота. Меня всю трясло от страха и холода, но это было самое волнующее переживание в моей жизни».
Она знала, что эта история найдет живой отклик в техасской душе Уилсона. Она рассказывала, как первобытные кочевники молились по пять раз в день, поворачиваясь в сторону Мекки. Она подчеркивала, как мало у них оружия. Афганские воины обращались со своими винтовками, как с библиотечными книгами: когда один пересекал границу, он вручал оружие другому, идущему навстречу смерти. «Это было поразительно, — говорила она. — Ничто не трогало меня больше, чем вид двадцати тысяч человек, поднимающих оружие и клянущихся сражаться до последней капли крови».
Когда Джоанна познакомила Уилсона с Фосеггом, она исходила из того, что у этих мужчин есть две общих черты: стремление защищать слабейших и жажда славы и приключений.
Чарльз Фэнли Фосетт был невероятно обаятельным человеком. Как и надеялась Джоанна, он сразу же очаровал Чарли Уилсона историями о непрерывных стычках, походах и благодеяниях. Уилсон узнал, что Фосетт был почти полным сиротой, находившимся под свободной опекой своего дяди из обеспеченного семейства Фернли-Фосеттов из Южной Каролины. По словам Фосетта, в пятнадцать лет он завел роман с матерью своего лучшего друга, о которой до сих пор вспоминал как о «чудесной женщине». «Если это было развращением младенцев, — говорил он, — то я желаю такого каждому молодому парню». Но женщина его юных грез прервала отношения, и в шестнадцать лет этот пригожий и крепкий юноша, уже выступавший на футбольных соревнованиях своего штата, покинул родину на грузовом пароходе «дикого плавания» направлявшемся во все злачные места всех портов мира.
Молодой Фосетт принадлежал к числу всесторонне одаренных людей. Он обладал командным голосом, сильным и красивым телом, которое он обнажал для скульпторов, художественным талантом и музыкальным слухом, позволявшим ему достаточно хорошо играть на трубе, чтобы однажды выйти на сцену и получить совет от самого Луи Армстронга: «Парень, ты должен взять трубу вот так, поднести ее к губам вот так, а потом дуй, мой мальчик, дуй!»
Однажды после профессионального борцовского поединка он прошел за сцену и попросил одного из борцов показать ему несколько приемов. В следующем году он путешествовал по сомнительным театральным заведениям Восточной Европы, где участвовал в сценах рестлинга [23] и играл роль честного американского юноши, героически сражавшегося с подлыми противниками. «В конце концов мне было уже все равно, что злодей каждый раз побеждает меня, — вспоминает Фосетт. — Ведь я был чистеньким, а другие грязненькими, поэтому публика всегда находилась на моей стороне. Доходило до того, что зрители рвались на ринг, чтобы задать жару моему сопернику».
23
В данном контексте — сценическая имитация боев без правил. — Прим. пер.
Фосетт до сих пор хранит альбомы, газетные вырезки и выписки из учетных книг, свидетельствующие о его невероятных похождениях: водитель кареты «скорой помощи» перед началом Второй мировой войны во Франции, пилот
Именно там Фосетт познакомился с бароном Рики ди Портанова, который впоследствии женился на Пышечке, подруге детства Джоанны. В то время ди Портанова старался не афишировать свой титул; он сидел на мели и зарабатывал на жизнь своим бархатным голосом, дублируя итальянские фильмы на английский. Они с Фосеттом делили крошечную квартиру в переулке на Виа Венето. Кто приводил женщину на ночь, тот получал постель. Туалет находился в конце коридора.
Если бы не Джоанна Херринг, ди Портанова оставался бы обнищавшим и забытым членом «нефтяного клана» Калленов. Его мать носила фамилию Каллен, но она страдала психическим расстройством и практически не имела связи со своей семьей и ее деньгами. Джоанна убедила его, что он должен заявить о своих правах и отсудить долю семейного состояния. Он послушался, выиграл дело и через несколько лет стал неотъемлемой частью хьюстонского высшего общества — сказочно богатым бароном ди Портанова, завсегдатаем модных международных курортов. Он так разбогател, что однажды высказал желание приобрести нью-йоркский ресторан «Клуб 21» в подарок надень рождения своей супруги.
Как и многие поздно разбогатевшие люди, барон романтизировал свою бедную жизнь в Риме со старыми друзьями. Двадцать лет спустя он с тревогой узнал, что Фосетт болен и сидит без денег, и настоял на том, чтобы его старый товарищ по квартире приехал в Ривер-Оукс, где ему (в качестве официальной причины приглашения) предлагалось проследить за сооружением нового большого крыла особняка и плавательного бассейна. Фосетт принял билеты на самолет, встретился с лучшими врачами Хьюстона и познакомился с бароном и баронессой. Вскоре он стал заметным и всеми любимым членом «массовки» хьюстонского светского общества 1970-х годов, но ему не слишком нравилось жить в роскоши, внезапно свалившейся на него.
Начать с того, что в доме барона не все ладилось. Год назад верный лакей ди Портановы был застрелен, когда нес на ланч блюдо с холодными куропатками. Барон настаивал на том, что настоящей мишенью убийцы был он, а не слуга. Ходили слухи о враждебных родственниках, прибегающих к низменным средствам для защиты от притязаний барона на состояние Калленов. Когда новое крыло дома сгорело дотла, снова пошли разговоры о грязной игре. Фосетт испытывал иррациональное чувство вины, как будто он мог каким-то образом предотвратить беду. Без ясной цели и направления он чувствовал себя не в своей тарелке. После вторжения Советского Союза в Афганистан шестидесятичетырехлетний Фосетт сказал Джоанне, что он собирается покинуть Хьюстон и проникнуть в афганские горы, чтобы учить моджахедов партизанской тактике, которую он усвоил в Иностранном легионе.
Никакие увещевания барона и баронессы не могли остановить Фосетта, поэтому они устроили ему шикарный прощальный ужин в винном погребе лучшего хьюстонского ресторана. На следующее утро Джоанна Херринг проводила его в аэропорт, а спустя полгода, получив от него сообщение на тетрадном листке, сама прибыла в Афганистан со съемочной группой, чтобы открыть миру глаза на происходящее.
Уилсон проникся огромным уважением к Фосетту, считая его романтиком эпохи Возрождения. «Он любит красоту, любит войну и любит убивать плохих парней», — говорил он. Для него Фосетт был героем, который «убивал фашистов в Испании, расстреливал «мессершмиты» над Лондоном и охотился на русских в Гиндукуше. Как я могу отказать такому человеку?»