Война чувств
Шрифт:
Едет домой, и, пожалуй, впервые со времени женитьбы едет без особой радости. И погода, как назло, пасмурная, даже оранжевые фонари не в силах приукрасить неприветливый лик Москвы.
На лестничной площадке витали ароматы жареного мяса и специй, выплывающие явно из его квартиры.
— Привет, — сказал Епифанов, останавливаясь в прихожей. — У тебя тут вкусно пахнет, хозяйка.
И тут же заметил пьяный блеск в глазах жены. Опять пила? С кем, по какому поводу? Лера отвела глаза, вяло обняла мужа, поцеловала в щеку:
— Переодевайся, Жора, я сегодня приготовила азу по-татарски с солеными огурцами, тебе это блюдо всегда нравилось. А на гарнир сварила макароны.
Епифанов внимательно посмотрел на жену:
— У тебя все нормально, Лера?
— Да, а что?
— Просто так спросил. Кажется, ты немного выпила?
— Людка приезжала с бутылкой джина, у нее дома вроде все теперь хорошо, вот и приехала… Кстати, привезла бутылку «Гордонс», если хочешь…
— Нет, не хочу, — сказал Епифанов и пошел в свой кабинет.
Сбросил служебную амуницию — костюм, рубашку, галстук. Так и называл дорогую одежду, ибо не любил ее, с удовольствием надевал бы сейчас свитер, куртку и джинсы, да нельзя. Ну хоть дома можно ходить в тренировочном костюме. Двигаться не хотелось, Епифанов сел в кресло, призадумался. Значит, Лера выпивала тут с подругой? Допустим. А где гарантия, что не было мужиков? С такой-то подругой они просто обязаны быть… Ну и что? Были? Тоскливо заныло в области сердца, все дела, переговоры, планы, проекты стали далекими, глупыми, ненужными. Что дела, для кого их делать, ради кого стараться, если самый близкий и самый надежный человек может предать? Для себя?
Не очень-то это интересно, тем более что у него есть возможность еще лет десять обеспечивать безбедное существование родителям и Анфиске.
— Жора, ты пойдешь ужинать? — спросила Лера, входя в кабинет.
— Пожалуй… не пойду. Спасибо, но я объелся жареной курицей, тут возник один проект, и я… должен был попробовать. Вкусная курица оказалась. Лера, что с тобой? Ты в последнее время какая-то странная.
— А в чем это выражается?
— Выпиваешь с подругой…
— Ну и что? Если она приехала с бутылкой джина с радостной вестью, я должна выгонять ее, так, по-твоему? Почему ты об этом спрашиваешь, Жора? Я приготовила то, что ты любишь, а ты не хочешь есть. Сам скажи, что с тобой происходит? О чем ты все время думаешь?
— «Радостная весть» — для кого?
— И для меня тоже. Когда у подруги все хорошо, можно и порадоваться за нее. Или нет?
— Вот о подруге я и думаю. У нее не может быть ничего нормального, потому что она — дура.
— Да? Значит, я вру, по-твоему? А ты где был весь день? С кем ел жареную курицу? Может, в какой-то сауне с голыми девицами?
— Да перестань, Лера! Курицу привез Панченко, возможно, мы с ним будем реализовывать общий проект. Ты можешь позвонить и спросить.
— Если какой-то Панченко был с тобой в сауне, я догадываюсь, что он скажет. Тут и звонить без толку.
Епифанов понял, что разговор перерастает в примитивную склоку, где главным аргументом становится утверждение «сам дурак». В такой ситуации нужно было успокоиться, отложить разговор на утро, а можно и ночью, в постели, аккуратно продолжить его без истерики. Но успокоиться почему-то не получалось.
— Черт побери! — заорал он. — Ты позвони, Лера! А завтра, если хочешь, поезжай вместе со мной на ферму Панченко, там сама все увидишь! Сауну… из голых кур, в смысле — ощипанных, на вкус можешь попробовать их! Я это устрою, запросто!
— А ты можешь позвонить Людке и спросить, что она делала сегодня у меня! — запальчиво крикнула Лера.
Знала, что не позвонит, а то поостереглась бы говорить такое, ведь Людка все, что угодно, может сказать о причине своего визита, только о хороших отношениях с мужем не упомянула бы, скорее, напротив… после вчерашнего-то звонка Дмитрия. Епифанов только рукой махнул:
— За кого ты меня принимаешь?
— А ты меня? Жора, ну, пожалуйста, не нужно так нервничать… — Лера села на подлокотник кресла, обняла мужа. — Все нормально, я тебя люблю, я тебе верю. И ты мне тоже верь, это важно. А теперь пойдем, я тебя покормлю. И настоящего английского джина налью.
— Только не его, — буркнул Епифанов, вставая с кресла. — Лучше налей водки.
Она ему, видите ли, верит! А разве он давал ей хоть малейший повод не верить? Стыдно признаться — ни разу не изменил жене! Столько возможностей упустил пообщаться в темноте с красивыми женщинами, даже самому иногда страшно становилось, но ничего не мог с собой поделать. Вернее, наоборот — мог вежливо попрощаться и уйти в самый последний момент.
— Не хочешь Людкин джин? — спросила на кухне Лера. — А что делать, Жора, если она пришла без приглашения с бутылкой. Во-первых, чтобы извиниться за вчерашний звонок Дмитрия, во-вторых, чтобы отметить мир и согласие в их семье. Не выгонять же ее, подруга все-таки.
— Выгонять! — решительно заявил Епифанов.
И тут же понял, что сморозил глупость. Людмила всегда с обожанием смотрела на него, говорила, что Лере нужно беречь такого мужа — и состоятельный, и интеллигент, и вообще красавец мужчина, а он отшучивался, говорил, что сам должен беречь жену, красавицу-умницу. Как выгонишь?
Он выпил рюмку водки и принялся за азу. Мясо было мягким и вкусным, подлива — ароматной, но аппетита не было. Лера сидела напротив, подперев щеку кулачком, задумчиво смотрела на мужа.
— Очень вкусно, спасибо, — сказал Епифанов. — Ты, кажется, чем-то озабочена? Может, поделишься своими сомнениями?
Хотелось ей, очень хотелось поделиться мыслями с мужем, рассказать ему все, но… разве это можно сделать?
— Никаких сомнений у меня нет, — сказала Лера. — Все нормально. Может быть, устала немного.
Но Епифанов отчетливо видел грусть, затаившуюся в глубине ее глаз. Не хочет, значит, говорить… Почему? Да что, черт побери, случилось с ней?! Что она скрывает от него? Ведь между ними не было и не могло быть секретов. Лера делилась с ним такими мыслями, которые женщины обычно прячут от мужчин, и он понимал ее, что-то советовал и был бесконечно благодарен жене за искренность и доверие, ибо твердо знал, что по-другому семейная жизнь и не может строиться. Но если появились секреты, то значит… Одно только она могла скрывать от него — измену. Измену?! Лера?! Он снова наполнил рюмку водкой, выпил, внимательно посмотрел на жену: