Война глазами ребенка
Шрифт:
В зале стоял смех и женский визг, потому что развеселившиеся командиры иногда довольно сильно салили ремнем женщин, которые были все в нарядных, тонких шелковых платьях. Отец и мама участия в игре не принимали, хотя мне хотелось, чтобы и они побегали с ремнем и посалили зазевавшихся.
Когда пришедшие вдоволь набегались, насмеялись, ведущий пригласил всех пройти в зал, где будет показан фильм «Чкалов» Мне еще не приходилось бывать в кино и предстоящее событие меня заинтересовало. Места наши были в середине зала. Экран отсюда был виден
После просмотра фильма все вышли в вестибюль, где каждый мог взять себе на память любую игрушку с елки. Когда подошла наша очередь, то игрушки оставались только на верхних ветках. Их без лестницы было не достать, поэтому мы остались без подарка. У выхода из клуба ведущий еще раз поздравлял всех с наступающим Новым годом и желал в Новом году здоровья и Нового счастья.
На улице я спросил маму:
– Вот все желают нам Нового счастья. А что это такое?
Мама, немного подумав, ответила:
– Ну, это такое счастье, какого раньше не было.
А чего раньше у нас не было?
– Ну, например, квартиры. Разве это не счастье – получить квартиру со всеми удобствами?
– Ну а теперь, когда у нас уже есть квартира, какое может быть для нас Новое счастье?
Мама сказала, чтоб я спросил отца. Тот шел сзади и слышал наш разговор, поэтому сразу ответил:
– У нас есть квартира, у тебя – велосипед, войны нет, казалось бы, что еще нам надо? Но в жизни бывает так, что вдруг нежданно-негаданно на человека сваливается такое счастье, о каком он и во сне не мечтал. Вот ты сейчас с папой и мамой с елки домой идешь, правда, без подарка, но все равно довольный: елку увидел, кино посмотрел, понаблюдал, как взрослые дурачатся – ремнем стегают друг друга. И даже не представляешь, что в Новом году у тебя появится сестренка или братик. Разве это не Новое счастье?
Я мигом оживился: «Правда? Самые настоящие? Вот будет здорово! А то все один да один».
Домой мы пришли поздно, поэтому меня сразу отправили спать, а отец и мама пошли к Довбенкам встречать Новый год. Тетя Вера вкусно готовила, и там уже накрыт был стол.
Я долго не мог уснуть, ворочался, всё пытался представить себе – каким оно еще может быть Новое счастье?
Начавшийся 1941-й год ничем не отличался от старого. Как всегда ели, гуляли, иногда с отцом ходил или ездил на велосипеде в его штаб и – никакого Нового счастья! Я даже перестал его ждать, но, наконец, 12 мая оно к нам пришло – родилась сестренка Света. Правда, для меня оно не стало нежданным-негаданным, потому что отец меня заранее об этом предупредил.
Но вот 22-го июня 1941 г. это самое нежданное-негаданное счастье к нам пришло. Притом в таком виде, в каком и во сне его вряд ли можно было представить: немцы нас расстреливали из пулеметов, бомбили, топили на Днепре, а мы остались живы! Правда, тогда мы не думали, что это счастье, считали, что нам просто повезло.
Но много позже, уже после войны, когда старшие вспоминали этот страшный 41-й год, возник вопрос: а как же назвать то, что случилось с нашей большой семьей, когда мы с мамой убежали из-под самого носа фашистов и живыми добрались до дедушки и бабушки; а отцу в это время удалось избежать плена, хотя вся его армия оказалась в окружении, а потом – увидеться с нами и уйти в партизаны; а деду – вырваться из рук фельд-жандармерии, когда его хотели расстрелять за угон колхозного стада в Брянскую область? Вроде получалось, если все это обобщить, что 1941-й год стал для всей нашей семьи счастливым, как того и желали нам знакомые.
Но, когда это наше счастье соприкасалось с несчастьем сотен тысяч, миллионов наших соотечественников, которым, как и нам, тоже наверняка желали счастья в наступающем году, то такое счастье как-то переставало радовать, не согревало душу. Так, счастье ли это было на самом деле или что-то другое?
Война началась
О том, что началась война, я узнал утром 22-го июня 1941 г., когда проснулся в чужой, незнакомой мне квартире. Больше всего меня удивило даже не это, а увиденный мной автомат, прислоненный к дивану, на котором я лежал. Его ложе, покрытое желтым лаком, блестело в солнечных лучах, оттеняя черный ствол с черным круглым диском.
Что это за оружие – я знал: я видел его у красноармейцев, когда бывал в штабе у отца. Поэтому мое удивление было связано не столько с самим автоматом, сколько с появлением его в квартире, более того, – у самых моих ног. У отца, а также у всех его сослуживцев, были только пистолеты. А здесь вдруг в квартире и такое оружие!
Увидев, что я проснулся и разглядываю автомат, ко мне подошла мама и взволнованно сказала: «Война, сынок, война!». Это сообщение не произвело на меня никакого впечатления, так как в нашей семье всегда говорили о войне, чаще – о Финской, на которой отец воевал и был тяжело ранен. Мама, по-видимому, чувствовала разницу между той и этой, только что начавшейся войной. Та война велась где-то далеко, за пределами нашей страны, эта же стояла у порога нашего дома и должна была неминуемо коснуться всех нас. Мы жили на границе, в чужом городе, среди чужих людей, которые нас не только не любили, но и часто старались сделать нам что-нибудь неприятное. Буквально накануне один из местных мальчишек, который был гораздо старше меня, зазвал меня к себе домой, чтобы показать какую-то интересную книгу. На одной из ее страниц был изображен подбитый танк, а рядом – танкист с поднятыми руками. Его конвоировал солдат, одетый в незнакомую мне форму.
Картинки в книге были черно-белые, но на башне танка и на груди танкиста были нарисованы красным карандашом звезды. Мой приятель, похихикивая, разъяснил мне: «Видишь, как воюют твои красные! Этот твой танкист уже полные штаны наложил, его наш румынский солдат в плен взял!». Я вздрогнул от этих слов, так как не мог себе представить, что такое может быть. Вся моя маленькая жизнь была связана с военными. И в их рассказах, и в книгах, которые мне читала мама, наши бойцы всегда выходили победителями. А здесь вдруг все наоборот!
Я посмотрел на своего приятеля: шутит он или говорит всерьез? Его же лицо буквально светилось от удовольствия, которое он испытывал, почувствовав страдания, доставленные сыну красного командира. Потом, чтобы усилить эффект от своего рассказа, он взял красный карандаш, по-видимому тот самый, которым были нарисованы звезды, и стал тыкать им, как штыком, в грудь танкиста, приговаривая: «Вот тебе, большевик, вот тебе!».
Совсем обескураженный, чуть не плача, я выбежал из квартиры своего обидчика и – прямо домой, чтобы рассказать об увиденном и услышанном. Отца дома не было, а мама кормила мою крохотную сестренку Свету, родившуюся месяц назад. Она сразу обратила внимание на мое расстроенное лицо и стала расспрашивать, что со мной случилось. Я не знал, как ей все объяснить, как пожаловаться, поэтому, ничего не говоря, ушел в дальнюю комнату и уткнулся в подушку. Если бы дома был отец, то ему, как мне казалось, проще было бы рассказать о случившемся. И он бы меня успокоил. Не дождавшись его, я уснул.
А утром начавшаяся война и многие события, с нею связанные, заслонили собой вчерашнюю историю. Оказывается, я очутился в чужой квартире из-за войны. Мы жили на 4-м этаже и отец, опасаясь бомбежки, перенес Свету, а потом и меня, спящего на 2-й этаж к своему сослуживцу. Ему казалось, что там будет безопаснее.
22-го июня 1941 г. было воскресенье. Вечером этого дня мы должны были уехать на целый месяц в деревню к дедушке и бабушке, которая находилась на берегу Сожа в Гомельской области. Отец оформил отпуск, взял билеты на поезд и упаковал чемоданы. Мама тоже подготовилась: наварила несколько банок клубничного варенья и накупила целый чемодан подарков для деревенской родни.