Война и мир Михаила Тухачевского
Шрифт:
Прокофьев. Да, партия, мол, прозевала.
Сталин. Имеются ли тут факты потери авторитета партии, авторитета военного руководства? Скажем так: черт вас разберет, вы сегодня даете такого–то, потом арестовываете его. Бог вас разберет, кому верить?
Голоса с мест. Такие разговоры действительно были. И записки такие подавали»17.
Когда же один из следующих ораторов стал заверять Сталина, что авторитет партии, авторитет армии не подорван, Сталин прервал его и заявил: «Немного подорван»18.
Вождь, вероятно, сам был ошарашен масштабами происходившего, если счел возможным публично сделать такое признание.
Репрессии шли и по национальному признаку. В конце
национальностей. Кроме того, Ворошилов рекомендовал выявить всех родившихся, проживавших или имеющих родственников в Германии, Польше и других иностранных государствах, и наличие связи с ними19. Списки были, естественно, получены, и все эти командиры вне зависимости от их заслуг, партийности, участия в Гражданской войне были уволены из РККА в запас. А списки уволенных подлежали направлению в НКВД.
Обращает на себя внимание речь Сталина, произнесенная в конце 1937 года на встрече с руководящим составом РККА:
«Главное заключается в том, что наряду с раскрытием в армии чудовищного заговора продолжают существовать отдельные группировки, которые могут перерасти в определенных ус ловиях в антипартийные, антисоветские группировки. В данном случае идет речь о такого именно рода группировке, которую мы имеем в лице Егорова, Буденного и Дыбенко. По–моему, Тимошенко здесь схватил суть этой группировки правильно. Это не группировка друзей, а группировка политических единомышленников, недовольных существующим положением в армии, а может быть и политикой партии. Тут многие товарищи говорили уже о недовольстве Дыбенко, Егорова и Буденного.
(Любопытно, что в числе опальных фигурирует и Буденный. Однако, как показали последующие события, ему, в отличие от Егорова и Дыбенко, удалось «выкрутиться». — Ю. К.). Само по себе недовольство отдельными моментами отношений к ним вполне законно. Мы не против того, чтобы товарищи были недовольны теми или иными фактами. Не в этом дело. Важно, чтобы они пришли и вовремя сказали Центральному Комитету, что тем–то и тем–то мы недовольны»20.
В сталинском спиче слышен внятный отсыл к делу военных: Тухачевскому в июне 1937 года инкриминировали формирование группировки из людей, недовольных своим положением в армии.
«Недовольны тем, что, якобы, их мало выдвигают. Это неправильно.
Нас можно упрекнуть в том, что мы слишком рано или слишком много выдвигаем и популяризируем таких людей, как Буденный, Егоров и др. Нас нельзя упрекнуть в том, что мы затираем талантливых людей. Это все неправильно»21.
Дальнейшая аргументация великолепна — как с логической точки зрения, так и с военно–политической.
«Возьмем хотя бы такой факт как присвоение звания маршалов Советского Союза. Известно, что у нас 5 маршалов Советского Союза. Из них меньше всего заслуживал этого звания Егоров, я не говорю уже о Тухачевском, который, безусловно, этого звания не заслуживал, и которого мы расстреляли, несмотря на его маршальское звание. Законно заслужили звание маршала Советского Союза Ворошилов, Буденный и Блюхер. Почему законно?
Потому что, когда мы рассматривали вопрос о присвоении звания маршалов, мы исходили из следующего: мы исходили из того, что они были выдвинуты процессом гражданской войны из народа. Вот Ворошилов — невоенный человек в про шлом, вышел из народа, прошел все этапы гражданской войны, воевал неплохо, стал популярным в стране, в народе, и ему по праву было присвоено звание маршала. Буденный — также сын народа, вышел из глубин народа, заслуженно пользуется популярностью в народе, поэтому ему по закону присвоено звание маршала. Блюхер — прошедший все этапы гражданской войны от партизанских ее форм, до регулярной армии, также заслуженный и пользуется популярностью народа, сам вышел из народа и поэтому ему присвоено звание маршала.
Егоров — выходец из офицерской семьи, в прошлом полковник, — он пришел к нам из другого лагеря и относительно к перечисленным товарищам, меньше имел право к тому, чтобы ему было присвоено звание маршала, тем не менее, за его заслуги в гражданской войне мы это звание присвоили, чего же ему обижаться, чем он не популярен, чем его не выдвигает страна»22.
Итак, для того, чтобы заслужить звание маршала, достаточно «неплохо воевать» (хотя для Ворошилова и такая формулировка — большой комплимент), иметь пролетарское происхождение и пользоваться популярностью среди народа. Заметим, что наличие этих качеств не спасло от репрессий ни Блюхера, ни Дыбенко.
«Иные думают, — продолжал Сталин, — что сила армии в хорошем оснащении техникой, техника–де решает все. Вторые думают, что армия крепка и вся сила ее в командном составе, — это также неправильно. (Сталин опять апеллирует к недавнему расстрелу военных — на этот раз он пытается убедить слушателей в «нефатальности» случившегося по его воле. — Ю. К.) Главная сила армии заключается в том, правильна или неправильна политика правительства в стране, поддерживают ли эту политику рабочие, крестьяне, интеллигенция. Армия ведь состоит из рабочих, крестьян и интеллигенции. Если политикой партии довольна вся страна, довольна будет и армия. Мы против политики нейтралитета в армии. Мы за то, чтобы армия была бы теснейшими узами переплетена с политикой правительства в стране. Правильная политика правительства решает успех армии. При правильной политике техника и командный состав всегда приложатся»23.
Один из серьезнейших западных исследователей советсконемецких политических контактов первой половины XX века Алан Кларк, в своей знаменитой монографии «План Барбаросса» анализирует отношения армии и государства в СССР и Германии.
«В России, как и в Германии, взаимоотношения армии и государства носили деликатный характер. В обеих странах перед диктатором стояла проблема дисциплины личного состава и подчинения его своим политическим целям. В обеих странах это было достигнуто, но совершенно различными путями, что в свою очередь имело далеко идущие последствия. Гитлер взял верх над своими генералами искусным маневрированием и через несколько лет добился их исключения из области политики, где до этого они целых полвека правили, как арбитры. Затем подкупами, лестью, запугиванием он переключил их энергию и опыт в единственную область — обеспечение высокой боеготовности… Но русский офицерский корпус не был изолирован, он был раздавлен. После чисток Красная армия стала покорной до идиотизма; преисполненной чувством долга, но не имеющей опыта; лишенной политического веса или притязаний ценой утраты инициативности, склонности к эксперименту или нововведениям»24.
Да как же не быть покорной до идиотизма, когда прямо говорится:
«Если вы пойдете в противоречие с политикой партии и правительства, если вы эту политику не признаете, — народ вас сметет, выгонит и не задумается над тем, что маршалы Вы или нет, хорошие ли вы командиры или плохие. При правильной политике даже средние командиры могут сделать гораздо больше, чем самые способные командиры буржуазных государств, у которых политика неправильная, политика которых не поддерживается в армии массой солдат»25.