Война Калибана
Шрифт:
— Холден, — сказал Пракс.
— А! Он — исключение.
Ботаник опустил и снова поднял взгляд. Смотрел почти виновато.
— Мэй, возможно, погибла, — сказал он.
— Вы в это не верите.
— Много времени прошло. Даже если у них были лекарства, они, возможно, превратили ее в… то существо.
— И этому вы не верите, — сказала она. Ботаник склонился вперед, насупившись, словно она задала ему трудную задачу. — Если мне разрешат обстрел Ио, я могу прямо сейчас обеспечить пуск тридцати ракет с ядерными боеголовками. Выключим двигатель, положим их на баллистический курс. Скажите только слово — и мы превратим Ио в шлак прямо отсюда.
— Вы правы, — признал Пракс. И, помолчав, спросил: — Почему вы этого не сделаете?
— Вам настоящую причину или оправдание?
— И то и другое.
— Оправдываю я это вот чем, — сказала она. — Мне неизвестно, что находится в той лаборатории. Я допускаю, что монстры имеются не только там, а уничтожив спутник, мы сожжем и бумаги, которые помогли бы найти остальных. И я не знаю всех участников дела, а на тех, о ком знаю, у меня нет доказательств. Доказательства могут найтись на Ио. Я доберусь туда, узнаю все, что можно, а уж потом превращу лабораторию в радиоактивное стекло.
— Разумные причины.
— Разумные оправдания. Даже мне кажутся убедительными.
— А причина — что Мэй, может быть, еще жива?
— Я не убиваю детей, — отрезала она. — Даже когда кажется, что так надо. Вы бы удивились, узнав, как часто это вредило моей карьере в политике. Меня считали слабой, пока я не научилась этому фокусу.
— Фокусу?..
— Если заставишь их покраснеть, они сочтут тебя непробиваемой, — сказала она. — Мой муж называет это «маской».
— О, — сказал Пракс, — спасибо вам.
Ожидание было хуже страха. Тело требовало движения, рвалось встать с кресла и пройтись по знакомым коридорам. Подсознание вопило: «Действуй, шевелись, иди напролом!» Она исходила корабль снизу доверху и обратно. Занимала ум мелочными размышлениями о людях, с которыми столкнулась здесь, сравнивая их с подробностями разведывательных досье. Механик Амос Бартон. Замешан в нескольких убийствах, обвинялся, но ни разу не был осужден. Сделал себе элективную вазектомию в первый же день, как достиг возраста, позволяющего операцию. Наоми Нагата, механик. Две магистерские степени. Предлагали очную аспирантуру по физике на станции Церера — она отказалась. Алекс Камал, пилот. В молодости семь арестов за пьянство и нарушение порядка. На Марсе у него сын, о котором он пока не знает. Джеймс Холден, человек без секретов. Блаженный юродивый, втянувший Солнечную систему в войну и так и не понявший, что натворил. Идеалист. Самый опасный человек на борту. Хороший человек к тому же.
Она гадала, нужно ли ей все это знать.
Единственный, с кем она могла поговорить, чтобы задержка сигнала при этом не переводила беседу в эпистолярный жанр, был Соутер. Но адмирал теоретически пока оставался на стороне Нгайена и готовился принять бой с защищавшими ее кораблями, так что разговоры с ним случались редко.
— Есть новости? — спросил он с экрана терминала.
— Нет, — ответила она. — Не понимаю, что может так долго вариться в Пузырь-башке.
— Вы просите, чтобы он повернулся спиной к человеку, которому доверял, как никому.
— И много ли на это нужно времени? У меня заняло не больше пяти минут. «Сорен, — сказала я, — вы — поганая клизма. Чтоб я вас больше не видела». Не так уж сложно.
— А если вы его не убедили? — спросил Соутер.
Авасарала вздохнула.
— Тогда свяжусь с вами и попытаюсь склонить к мятежу.
— А, — чуть заметно улыбнулся Соутер, — и как вам это представляется?
— Не думаю, что у меня много шансов, но ведь никогда не знаешь. Я умею быть дьявольски убедительной.
На экран выскочило предупреждение: новое сообщение. От Арджуны.
— Мне пора, — сказала она. — Держите ухо поближе к земле, или что вам там заменяет землю.
— Берегите себя, Крисьен, — сказал Соутер и исчез за зеленым экраном прерванной связи.
Она была одна на камбузе, но кто-то мог войти. Авасарала подобрала подол сари и перешла в свою каютку, закрыла дверь и только тогда дала терминалу разрешение открыть файл.
Арджуна сидел за рабочим столом, в парадном костюме, но расстегнув ворот и манжеты. И выглядел так, будто только что вернулся с неудачной пирушки. В спину ему било солнце. Значит, вторая половина дня. Была вторая половина, когда он делал запись. А может, и сейчас тоже. Авасарала коснулась экрана, скользнула пальцами по его плечу.
«Из твоего сообщения я понял, что ты не можешь вернуться домой», — заговорил он.
— Извини, — ответила она экрану.
«Как ты понимаешь, меня это… огорчает, — сказал он, и улыбка расколола его лицо, заплясала в глазах, покрасневших от слез. Она только сейчас заметила эту красноту. — Но что я могу поделать — я, преподаватель поэзии на старших курсах? У меня нет власти над этим миром. Власть всегда была у тебя. Поэтому вот что я хочу сказать. Не думай обо мне. Решай, не принимая меня во внимание. А если ты не…»
Арджуна глубоко вздохнул.
«Если жизнь уйдет в смерть, я стану искать тебя там. Если нет — тоже там».
Он опустил и снова поднял лаза.
«Я люблю тебя, Кики. И всегда буду любить, даже издалека».
Сообщение кончилось. Авасарала закрыла глаза. Корабль смыкался вокруг нее как гроб. Тихие шумы били в уши так, что хотелось кричать. Потом ее стало клонить в сон. Она позволила себе немного поплакать. Ничего другого не оставалось. Она расстреляла все патроны и теперь могла только ждать и тревожиться.
Через полчаса ее терминал снова звякнул, оторвав от тревожных мыслей. Эрринрайт. Волнение встало комом в горле. Авасарала занесла палец, чтобы начать просмотр, и остановилась. Она не желала, не желала возвращаться в этот мир, носить тяжелую маску. Ей хотелось снова увидеть Арджуну. Услышать его голос.
Но Арджуна, конечно, знал, чего ей захочется. Потому он и сказал то, что сказал. Авасарала открыла сообщение.
Эрринрайт казался рассерженным. Более того, он выглядел усталым. Приятные манеры пропали, сейчас он весь состоял из едкой горечи, воды и угроз.