Война (Книга 2)
Шрифт:
– И не угадаешь, если не слышал и не видел.
– Федулин раскатисто и добродушно засмеялся.
– Так вот, милый мой, запомни, что тебе скажет старый кавалерист... К наиболее музыкальным инструментам относятся ноги бегущей лошади...
Все одобрительно засмеялись, а громче всех - прислушивавшийся со стороны щупленький, с курносым, каким-то птичьим лицом, младший лейтенант, видимо, как догадался Иванюта, радиотехник, ибо он стоял на коленях перед разобранным на расстеленной плащ-палатке радиоприемником и нянчил в руках лампы. Федулин кинул взгляд в сторону младшего лейтенанта и, заметив, что у него сбита на макушку фуражка, сдвинут
– А вот вопрос газетчику... Кто зафиксировал на бумаге истину, будто нарочитая небрежность в одежде истолковывается болезненно-тщеславными людьми как признак гениальности?
– Не знаю, товарищ полковой комиссар, - растерянно ответил Иванюта, приняв стойку "смирно" и не отрывая восторженных глаз от сверкающего на груди Федулина ордена Ленина.
– Жаль, - вздохнул Федулин, искоса наблюдая, как поспешно приводил себя в порядок смутившийся младший лейтенант.
– Я тоже позабыл... Тогда, может, ответишь, товарищ...
– он заглянул в лежавшую перед ним бумагу, младший политрук Иванюта, какая самая высокая награда Родины? Только не будем касаться звания Героя...
– Самая высокая награда - орден Ленина!
– Иванюта даже улыбнулся такому простому вопросу.
– Это символ идей, за которые мы боремся.
– Правильно, орден Ленина - самая высокая награда, - согласился Федулин.
– А кроме ордена? Подумай...
Лицо Иванюты залилось краской, глаза непроизвольно заморгали.
– Если говорить не об орденах, - пришел ему на помощь полковой комиссар, будто не заметив растерянности Миши, - то самая высокая награда Родины - это ее доверие, которое тебя возвеличивает в собственных глазах... Тебе, товарищ Иванюта, Родина доверила быть работником партийной печати. Надеюсь, ты понимаешь сам, какая это честь, и я поздравляю тебя с прибытием на свой боевой пост... А теперь скажи: под бомбежками бывал?
– Ого, еще сколько!
– Какая самая страшная бомбежка?
На мгновение задумавшись, Миша весело выпалил:
– Та, которая еще не кончилась!
– Правильно!
– серьезно ответил Федулин под одобрительный смешок сидевших на траве политруков.
Миша Иванюта шагал по лесу в ту сторону, где, как ему сказали, расположилась редакция дивизионной газеты "Красноармейский залп". Редакция оказалась совсем рядом с политотдельской палаткой, и первым, кого Миша здесь увидел, был раздетый до пояса и сидевший на подножке замаскированного автобуса мужчина солидного возраста (все, кто был старше Миши лет на пять-шесть, казались ему стариками). Склонившись к пристроенному на ветке куста зеркальцу, мужчина старательно намыливал кисточкой подбородок.
– Ко мне?
– спросил он, заметив подошедшего младшего политрука.
– Мне редактора - политрука Казанского.
– Я редактор...
– Может, подождать?
– смутился Миша.
– Валяй сейчас. С чем и откуда пришел?
– Младший политрук Иванюта!.. Прибыл в ваше распоряжение для прохождения дальнейшей службы на должность инструктора-литератора!
– О, это дело!
– Казанский посмотрел на Мишу заинтересованно-изучающе, одобрительно кивнул и взял в руки безопасную бритву.
– Ну, рассказывай о себе... Кто ты, с чем тебя едят, что умеешь, что успел повидать?..
Торопливо и сбивчиво излагая свою куцую биографию, Миша видел, как из-под мыльной пены обнажалось под бритвой широкое,
– Слей, пожалуйста.
Казанский умывался с веселой яростью - ухая и ахая, визгливо покряхтывая. Затем тщательно вытерся серо-пепельным полотенцем, плеснул в лицо тройным одеколоном и, зарычав от жжения, стал одеваться. Потом бережно поднял с травы широкий ремень с двумя портупеями, полевой сумкой, кобурой с пистолетом и, набросив на плечи портупеи, прочно опоясал талию ремнем. А когда надел еще планшетку на тоненьком ремешке и расправил под ремнем складки гимнастерки, вдруг выпрямился - широкогрудый, коренастый, какой-то по-особому ладный, стройный.
– Политрук Казанский...
– И протянул Мише руку.
– Данила Степанович... Будем на "ты"... Согласен?
– Согласен, - смущенно улыбнулся Миша и поспешно пожал протянутую руку: редактор ему явно нравился.
– Кроме нас с тобой, в редакции - никого, - продолжил разговор Казанский.
– Есть еще два наборщика и шофер. Все остальные полегли в окружении. И автобус с печатной машиной остался в Немане.
– А как же выпускать газету?
– А никак... Не выходит пока газета. Завтра утром уезжаю в ближайшие райцентры искать печатную машину. Постараюсь и печатника найти.
В это время по лесу передали команду:
– Командирам и политработникам - на построение-е!..
– На построение-е!..
– вторили часовые у землянок.
Пока на краю просеки собирался для построения штабной народ, в палатке подполковника Дуйсенбиева шло совещание. Только что поступила выписка из приказа командующего фронтом. В ней говорилось:
"Подполковника Рукатова Алексея Алексеевича, составившего ложные сведения, которые порочат действия в приграничных боях командования одного из соединений, понизить в воинском звании на одну ступень. Предупредить майора Рукатова, что впредь подобные его действия будут расценены как должностное преступление... Приказ объявить перед строем командного и начальствующего состава управления дивизии".
В палатке кроме начальника штаба Дуйсенбиева присутствовали полковые комиссары Жилов и Федулин. Дуйсенбиеву было интересно узнать, что конкретно натворил прибывший к ним на днях начальник артиллерии Рукатов, да и как начальник штаба он обязан был без промедления объявить приказ. Но сейчас была дорога каждая минута: до начала наступления дивизии оставались считанные часы, а у штабистов - дел по горло. Не до построения. Поэтому Дуйсенбиев предложил вызвать подполковника Рукатова, прочитать ему приказ и снять по шпале из петлиц, а потом уже объявить приказ по управлению дивизии.
Неожиданно на помощь начальнику штаба пришел полковой комиссар Федулин. Вопросительно взглянув на молча курившего Жилова, Федулин сказал:
– Я полагаю, что ничего с приказом не случится, если полежит он без движения день-другой. Нельзя так оглоушивать начальника артиллерии перед самым наступлением.
– Золотые слова!
– оживился подполковник Дуйсенбиев.
– Рукатову мозгой надо сейчас шевелить. Дивизионы артполка связи между собой не имеют. Нет провода...
– Приказы издаются для того, чтобы их выполняли, - холодно проговорил Жилов.
– К тому же Рукатову надо делом искупить свою вину, значит, он должен знать о том, что строго наказан и что будет держать ответ еще перед парторганизацией.